Секретарём ЦК остался также назначенный в Ленинград Жданов. Причём в отличие от Кирова, который, секретарствуя в Ленинграде, почти не принимал участия в московских делах, Жданов выполнял многочисленные обязанности секретаря ЦК в Москве. В связи с этим 20 апреля 1935 г. Политбюро приняло специальное постановление: «Для облегчения работы Секретариата ЦК обязать т. Жданова из трёх десятидневок месяца одну десятидневку проводить в Москве для работы в Секретариате ЦК»[400].

В общем, кадровые перестановки в высших эшелонах власти в начале 1935 г. можно охарактеризовать как рассредоточение функций в Секретариате ЦК. К трём секретарям ЦК (Сталин, Каганович, Жданов), разделившим между собой работу по управлению аппаратом ЦК в начале 1934 г., в 1935 г. добавилось ещё два секретаря, принявших на себя достаточно значительный груз обязанностей. Благодаря новому распределению функций фактически исчез пост могущественного второго секретаря ЦК, заместителя Сталина по партии, который на протяжении нескольких предыдущих лет занимал Каганович. Власть второго секретаря была разделена между несколькими функционерами. В определённой степени о рассредоточении в 1935–1936 гг. функций и влияния высших руководителей партии свидетельствуют также записи посетителей кабинета Сталина (приложение 4). Они демонстрируют две, видимо, взаимосвязанные тенденции. С одной стороны, явное сокращение времени, выделяемого Сталиным для общения с членами Политбюро, а с другой — определённое выравнивание интереса вождя к своим соратникам, причём, прежде всего, за счёт сокращения длительности встреч с прежними лидерами в этом отношении — Кагановичем и Молотовым.

Это, конечно, вовсе не означало, что Молотов или Каганович утратили свои позиции. Судя по протоколам Политбюро, Каганович, например, продолжал достаточно активную деятельность как один из руководителей партии, хотя основная часть вопросов, выносимых им на рассмотрение Политбюро, касалась теперь проблем железнодорожного транспорта. Как и прежде, во время отпуска Сталина в августе-сентябре 1935 и 1936 гг., Каганович руководил работой Политбюро — регулировал прохождение вопросов, визировал решения Политбюро и протоколы его заседаний. На имя Кагановича поступали в эти периоды обращения в ЦК.

Однако в 1935–1936 гг., судя по протоколам Политбюро, Каганович демонстративно старался согласовывать свои решения со Сталиным, воздерживался от проявления инициативы. Например, при утверждении в сентябре 1935 г. постановления СНК о придании контрактационным договорам силы закона Каганович оставил на сопроводительной записке Молотова следующую резолюцию: «Вопрос затрагивает широкие массы колхозников. Надо запросить мнение т. Сталина». Документ был послан Сталину (на нём имеется сталинская резолюция: «За»), и только после этого принят[401]. Аналогичные резолюции: «За (голосовать с т. Сталиным)», «За с запросом т. Сталина», «За (голосовать по телеграфу с т. Сталиным)» Каганович поставил на проектах решений Политбюро (за сентябрь 1935 г.) о награждении артиста В.И. Качалова орденом Трудового Красного Знамени, о разрешении приезда в Москву и предоставлении отпуска секретарю дальневосточного крайкома ВКП(б) Лаврентьеву, о предоставлении отпуска с лечением за границей Ежову и т.д.[402] Во многих случаях решения Политбюро, принятые в период отпуска Сталина в 1935 г., были результатом консультаций между Кагановичем и Молотовым[403].

Обращает на себя внимание изменение тональности писем Кагановича коллегам по Политбюро. И ранее восторженно-оптимистические в оценках Сталина и его деяний, в 1935–1936 гг. письма Кагановича превратились в неуемно льстивые и нелепые панегирики: «У нас тут дела идут неплохо. Чтобы коротко охарактеризовать, я могу коротко повторить то, что я и Микоян сказали т. Калинину, когда он поехал в Сочи. Перед отъездом он спрашивает нас, что передать Хозяину? Мы и сказали ему: передай, что «страна и партия так и хорошо заряжены, что стрелок отдыхает, а дела идут — армия стреляет». То что происходит, например, с хлебозаготовками этого года — это совершенно небывалая ошеломляющая наша победа — победа Сталинизма»[404]; «Главная наша последняя новость — это назначение Ежова. Это замечательное мудрое решение нашего родителя назрело и встретило прекрасное отношение в партии и стране»; «Вообще, без хозяина очень тяжело, а вот когда вы уехали — ещё тяжелее. Но приходится, к сожалению, загромождать делами в большом количестве хозяина и срывать ему отдых, в то время как словами не выскажешь насколько ценно его здоровье и бодрость для нас, так любящих его и для всей страны»[405]; «Вот брат, великая диалектика в политике, какою обладает наш великий друг и родитель в совершенстве»[406].

Растущая лесть Кагановича и его стремление чаще согласовывать решения Политбюро с отдыхавшим вне Москвы Сталиным отражало общую тенденцию сокращения самостоятельности Политбюро и возрастания единоличной власти Сталина. В 1935–1936 гг. окончательно стали правилом нарушения регулярности созыва очередных заседаний Политбюро — в среднем они проводились реже, чем раз в месяц (см. приложение 2). Большинство решений принимались опросом. Способ оформления подлинников протоколов, а также некоторые другие факты позволяют с большой долей уверенности предположить, что широкое распространение получили разного рода встречи отдельных членов Политбюро, подменявшие регулярные официальные заседания. Например, 4 сентября 1935 г. в одном из писем Каганович сообщал Орджоникидзе: «Сегодня обсуждали план IV кв[артала] и прибавили тебе к годовым лимитам 100 миллионов рубл. (речь идёт о капиталовложениях НКТП. — О.Х.), послали в целом вопрос на одобрение в Сочи (в Сочи отдыхал Сталин. — О.Х.)»[407]. В протоколах заседаний Политбюро это явно имевшее место обсуждение не зафиксировано. После согласования со Сталиным, утверждение плана IV квартала было оформлено как решение, принятое опросом членов Политбюро 7 сентября. Причём фактически опрос не проводился — подлинник постановления завизировал один лишь Молотов[408]. Этот пример можно считать достаточно типичным.

Документы за 1935–1936 гг. (в отличие от документов предыдущих периодов) не содержат свидетельств об открытых демаршах членов Политбюро (заявлений об отставке, отказов делать доклады, ультиматумов по поводу ведомственных интересов и т.д.). По крайней мере, внешне Политбюро этого периода выглядит более «дисциплинированным».

Сам Сталин в 1935–1936 гг. детальным образом вникал в деятельность Политбюро. Его пометки и визы сохранились на большинстве принятых решений. Даже находясь в отпуске, он, как и прежде, тщательно контролировал деятельность Политбюро, в том числе получал и правил все принципиальные постановления. Время от времени к Сталину в Сочи приезжали отдельные члены Политбюро для согласования определённых ведомственных вопросов. По телеграммам Сталина неоднократно утверждались различные решения Политбюро. Очередной раз такую телеграмму, подписанную Сталиным и Ждановым, Каганович получил в Москве 25 сентября 1936 г. В ней говорилось: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД»[409]. Уже на следующий день, 26 сентября, Каганович оформил требования Сталина в качестве решения Политбюро: Г.Г. Ягода был снят, а Н.И. Ежов назначен новым наркомом внутренних дел СССР. Одновременно было принято постановление Политбюро о снятии А.И. Рыкова с поста наркома связи СССР и назначении на его место Ягоды.