— Простите, а может быть так, что мсье — немецкий шпион?

— Что вы! — ответила Хильда. — Он полиглот.

Преисполнившись сочувствия, женщина понимающе кивнула.

Две рикши катились по бульвару Шусань в опасной близости друг к другу. Везущие их босые кули ритмично шлепали по влажному асфальту. Они умело маневрировали в левостороннем потоке транспорта — англичане и здесь навязали свои правила, — состоявшего, главным образом, из таких же рикш, велосипедов и изредка автомобилей. В одной рикше сидел, развалившись и по-барски закинув ногу на ногу, молодой китаец в белом чесучовом костюме, белой панаме и белых штиблетах. Он обмахивался тонким шелковым веером. Вторая рикша везла его багаж — большущий кожаный чемодан, чуть ли не сплошь обклеенный, как того требовала тогдашняя мода, рекламными наклейками знаменитых во всем мире отелей и курортов. Как правило, хозяин такого чемодана и не нюхал этих престижных мест, а просто придавал себе важности, намекая на свое якобы высокое социальное положение. Но на шанхайцев это давно перестало производить впечатление: сюда ежедневно прибывали богатые китайцы-бизнесмены из Бирмы, Суринама, Макао. Да и американские китайцы не были редкостью. Сколотив какое-никакое состояние в многочисленных барах, ресторанах, тайных и явных публичных домах и игорных притонах чайна-таунов Сан-Франциско или Лос-Анджелеса, они приезжали на родину предков в надежде раскрутить какой-нибудь прибыльный бизнес.

Кули грузовой рикши на ходу с любопытством поглядывал на пассажира своего коллеги. Ну и времена настали, мать честная! Мужчины обмахиваются пахучими дамскими веерами из сандалового дерева с шелком, как какие-нибудь генеральские наложницы. А женщины взялись за мужские дела, шляются по кабакам и даже воюют. Девочкам перестали, как в прежние времена, туго стягивать ступни и втискивать их в деревянные колодки, так что невесты теперь не ковыляют по-воробьиному. Если уж по-честному, то оно и к лучшему: традиция традицией, но с возрастом женщинам становится все труднее передвигаться на своих культяпках, и молодым приходится носить их к храмам, взвалив на спину. Уж мне ли не знать, что такое старая женщина со стопами-культяпками! Разве я не носил мать на собственном горбу к пагоде в Лангхуа, чтобы она могла там потратить чуток денег, возжигая благовония? Но в те времена мужчины были мужчинами, а китайцы — китайцами. Они с детства знали, что белый цвет — цвет траура, цвет смерти, и соответственно одевались. А этот вырядился во все белое, словно у него мать умерла, а сам по-барски развалился и весело глазеет по сторонам, как будто она жива-здорова, тьфу!

Такой вот воображаемый диалог вел оборванец-кули с важным господином в белом костюме из шелковой чесучи и даже беззвучно шевелил губами, продолжая бежать ровным, широким шагом параллельно с другой рикшей. А господин обмахивался веером, даже не подозревая о своей центральной роли в драматической дискуссии о временах и нравах.

Не доезжая до перекрестка Шусань с Северной Сечуаньской дорогой, рикши стали мастерски, плавно гасить набранную инерцию, и встали одна подле другой у тротуара перед невысоким красным строением, состоявшим из полуподвала и единственного этажа. Этот дом напоминал экзотическое слово, позаимствованное английским из китайского: его со всех сторон окружали высокие, массивные здания в колониальном стиле. Почему-то вызывали умиление его архаичность и одиночество, а также по-китайски вздернутые углы его зеленой черепичной крыши. Миниатюрные оконца верхнего этажа и заслонявшие их золотисто-желтые деревянные решетки выгодно подчеркивали темно-красный оттенок фасада.

По бокам здания вспыхивали неоном и гасли три вертикально расположенных китайских иероглифа: на торговых улицах Шанхая все должно было день и ночь мигать, блестеть, пестреть — одним словом, привлекать внимание. Гораздо более скромная вывеска с немецкой надписью FOTO AGFA была расположена горизонтально. Наверно, эти три мигающих иероглифа означали примерно то же, но как это звучало по-китайски, нам неведомо.

Двери были заперты, а к стеклу прикреплена табличка, возвещавшая по-английски и по-китайски: «Закрыто». Должно быть, на обед, что здешним знойным, липким от влаги летом могло растянуться часов эдак до пяти. В пять с моря начинал дуть легкий бриз. Выбравшись из кресла рикши, импозантный и явно заносчивый китаец настойчиво позвонил в дверь и, дожидаясь, чтобы ему открыли, стал рассматривать витрину. А там влюбленно смотрели в глаза друг другу Роберт Тейлор и Грета Гарбо, Фред Астер и Джинджер Роджерс — слащавые, неестественно раскрашенные от руки, почти неузнаваемые. Вокруг знаменитостей разместилось множество индивидуальных и групповых портретов — образчиков мастерства, с которым в этом фотоателье раскрашивали анемичные черно-белые снимки. Китайским клиентам это нравилось: какой же смысл выбрасывать деньги на фотографии, если на них все так же серо и скучно, как в жизни!

Мелодично звякнул колокольчик, дверь отворилась и на пороге вырос русоголовый гигант с прозрачными светлыми глазами на слегка припухшем со сна, лоснящемся от пота лице. Лохматый и довольно неряшливый, он представлял собой весьма распространенный в здешних краях тип опустившегося, тяжело пьющего европейца. Очевидно, посетитель прервал его сиесту: гигант громогласно, сладко зевнул.

— Добрый день, сэр. У меня для вас товар, — сняв шляпу, сказал китаец по-английски и почтительно, однако со сдержанным достоинством, поклонился.

— Товар, значит?… Ладно, давайте его сюда, посмотрим! — и он вновь равнодушно зевнул.

Пассажир подал знак кули, который подобострастно бросился исполнять приказание вопреки кое-каким расхождениям во взглядах между ним и человеком в белом. Он подхватил чемодан и почти бегом понес его в дом. В расчете на чаевые, он мелко семенил, демонстрируя сугубое старание. Пассажир вручил ему и его товарищу по мятой засаленной купюре и барским взмахом руки отпустил их на все четыре стороны.

Но рикши, конечно же, ни на какие четыре стороны не убрались, а разразились пискливыми криками и сетованиями: разыграли отработанную множеством поколений сценку, цель которой — убедить клиента, что пожалованные им чаевые позорно малы, что они оба делали свое дело просто замечательно, а вот «маста-маста» почему-то жмется, из чего следовало, что надо бы добавить. «Маста-маста» по китайским фонетическим понятиям звучало в точности как «мистер» или «мастер», и наши рикши с непоколебимой твердостью верили, что общаются с пассажиром по-английски. Чванливый же маста-маста в той же тональности ритуального скандала поведал им о своей уверенности в том, что они — сыновья черепах и лягушачьи внуки, алчные воры и жулики нижайшего пошиба. А затем сердито сунул каждому еще по монетке. Расплывшись в улыбке, рикши поклонились и исчезли вместе со своими колясками, заливаясь довольным смехом: им таки удалось надуть иностранца.

Оставшись вдвоем, светловолосый гигант и его гость прошли в полутемное помещение с тростниковыми шторами на окнах. Пропеллер потолочного вентилятора усердно гонял влажный знойный воздух, но прохлады не приносил. Вскользь осмотрев улицу, хозяин запер дверь и проверил, читается ли снаружи табличка с надписью «Закрыто». Только после этого он развел огромные, как лопаты, ручищи и обнял китайца. Расцеловать друг друга в щеки им было непросто: рослому европейцу пришлось в три погибели согнуться, а миниатюрному китайцу подняться на цыпочках. Но была бы охота да старание: ритуал был соблюден, и высокий хозяин одобрительно похлопал своего посетителя по спине — как хорошего, послушного ребенка.

— Ты уверен, что за тобой нет хвоста? — спросил он. — Ищейки Кэмпэйтай совсем озверели, скоро и в сортире от их компании не избавишься.

«Кэмпэйтай» было словом, которое вызывало почти мистический ужас. Так называлась тайная военная полиция оккупантов, японское гестапо, преследовавшее националистическое и коммунистическое подполье в оккупированных районах страны, а также запрещенные антияпонские организации и движения студентов.