Игорь приехал в отличнейшем настроении. И был настолько далек от всяких дел, что даже полные недоумения и удивления вопросы жены: «Это ты? Вы уже закончили работу?» — оставил почти безо всякого внимания. Буркнув в ответ скороговоркой: «Как видишь», он, целуя жену, заговорил о том, что казалось ему гораздо важнее:

— О, да ты уже успела загореть. Прекрасно. Прекрасно. Поздравляю тебя:.

Он привез Юле более легкий, чем тот, в котором она каталась обычно, свитер и новый, импортный, крем для загара. Еще он привез ей боржом и большой пакет крымского винограда. Виноград Юля очень любила, а в столовой Дома творчества его не давали.

— Ты, как всегда, я вижу, катаешься? — оглядев жену, ее спортивный костюм, заметил Руденко.

— Конечно. Погода стоит великолепная. И я стараюсь как можно больше быть на свежем воздухе. Как мама? Как ее бронхит? Ты, надеюсь, видел ее?

— Вполне здорова. Выглядит очень неплохо, зачитывается «Аэропортом». Я подумал, а почему бы, собственно, вам не отдыхать вместе? Здесь такой воздух:

— Как отец?

— Весь в делах. Ты же знаешь: у него и то и это. И новоселье на носу, и работа. Конечно устает. Но электрокардиограмма хорошая.

— Ты завтракал?

— Честно говоря, выпил только кофе.

— Плохо. У нас не очень-то любят принимать гостей. Придется идти на шоссе, к мосту. Там есть столовая. А ты, собственно, как долго рассчитываешь тут быть?

— Уже спрашиваешь? Я только приехал:

— Я должна знать. Надо подумать, где и когда тебя кормить.

— Не беспокойся. Я кое-что прихватил, перекушу у тебя здесь. Воду вскипятить можно?

— Вполне.

Юля взяла с тумбочки кружку, налила в нее из крана воды, опустила туда кипятильник и включила его. Потом развернула привезенный Игорем сверток, достала баночку икры, полпачки вологодского масла, салями и длинный батон белого свежего московского хлеба. Как только вода в кружке закипела, она высыпала в нее ложечку растворимого кофе и поставила перед Игорем. А сама завладела большой кистью желтоватого, с синим оттенком, винограда, вымыла его и уселась в кресло-кровать напротив.

— Так как же тебе удалось вырваться? — снова начала разговор Юля.

— В Речинск направили Кольцова. А я уже два дня как тут, — объяснил Руденко.

— Кольцов? С какой же это стати? — искренне удивилась Юля.

— Работа с монтажом ему только полезна. Он начинающий конструктор, и ему пройти школу монтажа совершенно необходимо. Теория — это одно. А уметь пользоваться паяльником — это совсем другое. Ты сама понимаешь, у нас не научно-исследовательский институт, а конструкторское бюро. К тому же, если что, там есть Стрекалов…

— Да при чем тут «школа»? При чем тут Стрекалов? — возбужденно прервала мужа Юля. — Ты, один из авторов проекта, приехал сюда, а кто-то другой за тебя будет доделывать твою работу.

— Почему доделывать? Что ты имеешь в виду?

— Хотя бы четвертый узел.

— Успокойся. Все давно уже сделано. Пока ты тут каталась, я посидел и все сделал. И в Москву, между прочим, тоже приехал на отдыхать. Уже в понедельник уеду в командировку в Есино.

— В Есино? — словно не поняла, переспросила Юля.

— Да, в Есино.

— Но ведь там же Бочкарев.

— Это верно, — начал медленно объяснять Руденко. — Но дело в том, что его не утвердили руководителем группы. Ему ведь уже полсотни с гаком. И не утвердили. А участок там сейчас очень ответственный. И конечно, шеф не хочет оставлять его без руководства.

— Ты хочешь сказать, что руководителем назначают тебя? — пожелала уточнить Юля.

— Пока меня назначили и. о., как и делают в таких случаях.

— Да, но ведь ты же не принимал в проектировании «Фотона» никакого участия.

— Это ни для кого не секрет.

— И тем не менее отныне ты будешь возглавлять всю работу.

— Придется.

— Не знаю, хорошо это для тебя или плохо, — откровенно призналась юля.

— Что же в этом может быть плохого?

— Мне кажется, что ты не имеешь на это морального права.

— Ну конечно. Я не имею! — усмехнулся Руденко. — А если бы назначили Окунева или Кольцова? Ты бы моментально решила, что именно так и должно быть.

— Если хочешь — да, — не стала возражать Юля.

— Можно узнать почему?

— В Есино разрабатывается их проект. Они были его авторами. Они его реализуют. А ты приедешь и снова сядешь на все готовенькое. И почему ты видишь перед собой только служебную лестницу и совершенно не думаешь о своем авторитете конструктора? Когда-то именно это казалось тебе главным. По-моему, как специалист, ты просто деградируешь и идешь по пути наименьшего сопротивления. Решать, конечно, тебе, но, на мой взгляд, было бы гораздо правильнее, если хочешь, принципиальнее, честнее вернуться в Речинск и там довести дело до конца.

— Ну, знаешь, если говорить о честности, я не сам себя назначаю! — задетый за живое, явно рассердился Руденко. — И тебе уже объяснял: я не мальчик на побегушках! И в КБ работаю, слава богу, не год и на два. И мне совершенно необязательно все делать самому.

— Но проект-то твой. Это твое детище. И сколько еще ты мог бы внести в него нового!

— Никому это на данном этапе уже не надо, — отмахнулся рукой, как от назойливой мухи, Руденко. — И я вообще не понимаю, почему тебя это так волнует?

— Я не хочу новых разговоров о том, что ты тут делаешь карьеру, а кто-то за тебя возится с твоим прибором. Не хочу, чтобы говорили, что такое возможно только потому, что ты зять Главного. Мне стыдно это слышать. И не понятно, как с этим можешь мириться ты?

— А как этого избежать? Я знаю, разговоры будут. Может быть, махнуть рукой на всякое продвижение? Не сделаю я этого. Пусть говорят. Поговорят и замолчат. В конце концов, всякий умный понимает: происходит естественный процесс обновления кадров — одни уходят, другие выдвигаются. Из КБ тоже ушли четыре человека. И их надо кем-то заменить. И если выбор в этом отношении пал на меня, почему я должен отказываться? И хватит об этом. Хватит! Ты подумай лучше о другом. Вчера составляли график отпусков. Я прикинул — нам надо брать либо в мае, либо после того, как все будет закончено с «Фотоном».

— Бери после.

— Ты не подумала. А если сдача вдруг почему-либо сорвется? Сама понимаешь: и приемная комиссия может задержать, да и работа может затянуться:

— Но в мае мне просто некуда ехать. Купаться в холодной воде я не могу. А кататься на лыжах в Мурманске ты не захочешь.

— Значит, будем ориентироваться на конец сентября. В Сухуми купаться еще вполне можно.

— И все-таки я на твоем месте вернулась бы в Речинск, — снова сказала Юля.

— Нет, ты совершенно невыносимый человек! — намазывая хлеб икрой и засовывая его в рот, вздохнул Руденко. — С тобой невозможно говорить. Ты ничего не желаешь понимать. Отправляйся-ка лучше кататься на своих лыжах. А я сосну. Я устал. И дорога утомила меня еще больше.

Юля надела новый свитер и молча вышла из комнаты. Лыжи она хранила внизу, в маленькой кладовой возле дежурной. Ботинки на ней были еще с утра. Она встала на лыжи, застегнула крепления и поехала через парк к Москве-реке. Разговор с мужем оставил у нее неприятный осадок. И больше всего ей не нравилась его неискренность. Она отлично знала: Игорь давно уже спит и видит себя руководителем группы. И не только видит, но и делает все возможное и даже невозможное, чтобы получить эту должность. В данный момент очередной случай представился. Так чего уж выдумывать: не сам себя назначаю: о каком-то выборе, школе монтажа… Ясно же как божий день: из Кольцова снова сделали козла отпущения, а Игорь, бросив все, из кожи лезет вон, дабы его скорее утвердили: Не очень красиво в этом свете выглядела и позиция отца. Хотя об отце Игорь не обмолвился ни словом, было совершенно очевидно — без его согласия и ведома ни это назначение, ни командировка в Речинск Кольцова никогда бы не состоялись.

Парк раскинулся на пологом берегу, который медленно понижался к реке. И Юля не заметила, как проскочила через чащу деревьев и очутилась на крутом прибрежном спуске. Лыжня на этом месте круто сворачивала вправо. Внизу чернела большая полынья. Юля остановилась, оперлась на палки и долго смотрела на черную, блестящую под солнцем воду. Еще накануне этой полыньи не было. А сегодня она зияла, как рана. По краям ее важно расхаживали вороны.