Дверь скрипнула, но отворилась плавно, а Говард крикнул:

— Это вы, друг мой!

Он сидел в своем обычном кресле, и жирные складки ниспадали с его боков, как взбитый крем. Много лет он играл на тромбоне в новоорлеанском духовом оркестре «Эврика», пока не растолстел так, что уже не мог маршировать в строю. «Икры у меня просто горели, огнем горели, и каждый вдох был прямо как последний… И вот роковой парад: Мы как раз играли „Ближе подойди“, и вдруг я уже лежу и смотрю вверх на кусочек неба, а люди глядят на меня вниз, и за шиворот у меня течет кровь — это я затылок рассадил. Ну, тут уж я понял, что остаются мне только сосновые леса».

Стэнли сел за стол напротив него.

— Говард, я все думаю, почему бы тебе не взяться опять за твой тромбон.

Губы Говарда расплылись в широкой ухмылке.

— Друг мой, я теперь играю только на аккордеоне. Я не хочу, чтобы смерть снова задела меня своими крылышками.

Стэнли вперил взгляд в пластиковый верх стола.

— А в крыльях смерти перья есть, как, по-твоему?

— Откуда я знаю?

— Может, черные перья?

— Ну, что ты мелешь чепуху? Пива?

Стэнли кивнул. Говард медленно поднялся, заскрипев креслом, и направился к стойке. Он достал жестянку и еще мокрый стакан и сделал пометку в своей книге.

— Все на тот же счет?

Стэнли кивнул:

— Одна из выгод моей работы.

— Он что, здесь? — спросил Говард.

— Наверху.

— Опять загулял?

Примерно три недели назад мистер Роберт кувырком скатился по лестнице прямо на причал.

— Ему нужно в больницу к восьми.

— Что, ваш Старик умирает?

У Стэнли защемило внутри.

— Почему он должен умереть на этот раз, если в прошлые разы не умер?

— Смерть, — торжественно произнес Говард, — это последнее испытание.

— Ты опять ходил в церковь.

— Нам всем требуется господня помощь.

— Пожалуй, надо проверить, пошел ли он наверх.

В задней комнате клубного бара было трое официантов в белых куртках. Стэнли кивнул им — он знал их всех, потому что перемены в штате случались редко.

— Он там?

— Вон его заказ. — Один из официантов указал на очень большой поднос с десятком бокалов вокруг вместительного стакана из столовой, полного бесцветной жидкости с двумя кусочками льда и двумя оливками на дне. — Узнаешь, Стэнли?

— Еще бы! — сказал Стэнли.

Мартини по его собственному рецепту. Скверный знак.

— Его компания на террасе. — Официант взял поднос.

За темноватым баром, отделанным деревянными панелями, была видна терраса, залитая оранжевым светом штормового октябрьского дня. Самый яркий свет в году, подумал Стэнли, кругом на мили видно. При таком свете трудно охотиться: невозможно как следует оценить расстояние.

Мистера Роберта Стэнли не разглядел, а только большую компанию у одного из столиков — сплошная молодежь. Мистер Роберт, наверно, опять развлекает их всякими историйками на кэдженском диалекте — детишкам они нравятся. Как-то мистер Роберт сказал: «Эти маленькие шлюшки говорят, что я такой милый, во мне есть что-то отцовское. И просто смешно, сколько их жаждет переспать с папочкой…»

Это, думал Стэнли, очень похоже на правду. Мистер Роберт вообще никогда не преувеличивал. Коллинсвильский яхт-клуб был его заповедными охотничьими угодьями.

Официант с заказом мистера Роберта приблизился к тесному кружку, не сумел проникнуть внутрь и зашел с другой стороны. Кружок распался (Стэнли показалось, что развалилась на куски тарелка) и вновь сомкнулся. Стэнли узнал почти всех: молодой Рассел, две дочки Кларка, девчонка Буассак, которая успела выйти замуж и развестись, еще не кончив школу, двое Робинсонов — двоюродные братья, похожие друг на друга, как родные, потому что, как говорили люди, они и были родными братьями. Кое-кого он не знал: по субботам и воскресеньям в клубе бывало много чужих. Какая-то девушка встала и, смеясь, выбралась из чащи людей и стульев. Эти волосы я всегда узнаю, подумал Стэнли. Мы выудили ее вместе с лодочкой из залива. Те же иссиня-черные волосы, то же не тронутое загаром лицо.

Она оглянулась и помахала. Мистер Роберт встал и помахал в ответ над головами сидящих. Он снова сел, а она остановилась в нерешительности. Залитое пронзительно-желтым светом лицо было радостным и оживленным.

А, его последняя, подумал Стэнли. Так и светится любовью. Понятно, почему он так сюда торопился.

Официант с подносом, полным бокалов, сказал:

— Эй, Стэнли, Вера пришла.

В столовой для персонала Вера пила виски со льдом (сна не любила пива) и разговаривала с Говардом.

— Решила заехать?

— Я возвращалась от Рэчел и увидела машину.

Трудно не заметить, подумал Стэнли. Единственный лимузин на всю округу.

— А ты хорошо выглядишь, — сказал он. — В этом платье ты совсем девочка.

— Оно меня уж слишком молодит.

В столовую вошел Майло Томас, ночной сторож. Его голубая форма была туго накрахмалена, широкий лакированный пояс блестел.

— Как поживаете, мисс Вера? Как дела, Стэнли?

Он сел на красный табурет у стойки.

Было ровно шесть часов. Майло вышел на дежурство и заглянул выпить первую рюмку. Теперь он будет забегать сюда весь вечер, пока бар не закроется и Говард не уйдет домой, что по воскресеньям бывало в два часа. Четыре раза ему разрешалось выпить за счет клуба, остальное он оплачивал из своего кармана.

Говард положил на стойку исписанный лист, и они с Майло начали шептаться. В будние дни они играли на футбольном тотализаторе, и Говард время от времени звонил букмекеру, проверяя ставки. По воскресеньям они подводили итоги.

— Ты что-нибудь ставил на этой неделе? — спросила Вера.

Стэнли покачал головой. Иногда он давал Говарду пять долларов, чтобы тот поставил за него.

— Я даже не помню, какие команды встречались на этой неделе.

— Во всяком случае, ты сберег пять долларов, — сказала Вера.

Прогнозы Говарда, несмотря на его положение и телефонные звонки, не отличались точностью.

Стэнли смотрел на две головы, склонившиеся в углу над стойкой. Ему нравился Говард, ему нравился Майло и ему нравилось сидеть тут, в подвальчике без окон, но с большим цветным телевизором, всегда дающим размытое изображение, оттого что каждый считал своим долгом подкрутить ручки настройки. (Телевизор был подарен Стариком. «Ты будешь столько времени тратить на ожидание, — сказал Старик как-то много лет назад, — так пусть хоть телевизор там будет приличный». С тех пор каждый год первого марта старый телевизор заменялся новым.)

— Вера! — Он перегнулся через стол и тронул ее за локоть. — Старик сегодня подарил мне деньги. Настоящие деньги.

Она отвела большие круглые глаза от пары у стойки.

— Мы с тобой теперь богатые черномазые.

— Стэнли, это не смешно.

— Они подумывают о торговом центре. — Он машинально повторил слова мисс Маргарет. — Наша доля может стоить, — он запнулся, почти испугавшись произнести вслух эту цифру, — что-то около миллиона.

— Но почему? — спросила Вера.

— Потому что он маразматик, — сказал Стэнли с раздражением. — Почему же еще? Он думает, что удержит меня так навсегда. Я его вестник с перьями, набитыми золотом.

— Слишком много. — Ее пальцы приглаживали волосы. Стэнли понял, она проверяет свой парик — а делала она это, когда бывала взволнована или расстроена.

— Мы можем уехать, куда захотим, в любое место. Ты ведь всегда говорила, что нам лучше перебраться куда-нибудь, — сказал он.

Это была правда. Ей даже снились такие сны. «Давай уедем, — говорила она. — Туда, где все лица черные. Иногда мне до того надоедает видеть белые лица…»

— Столько денег нам не нужно, — сказала она. — Ведь у нас нет детей, которых надо было бы обеспечить.

— Дело же не только в детях. — Он вдруг с горечью понял, как она страдает из-за своей бездетности. — Разве тебе не хочется стать по-настоящему богатой? Только представь себе, как это разозлит кое-кого из здешних белых.

Она отвела взгляд от телевизора и посмотрела на него.