Париж чужеземцам, а теперь желающих уничтожить его?…

Гражданки, вызов брошен, надо победить или умереть! Пусть матери, жены, заявляющие: «Что мне в торжестве нашего дела, если я должна потерять тех, кого люблю?», поймут наконец, что существует только одно средство спасти тех, кто им дорог, – мужа, который их поддерживает, или сына, на которого они возложили все свои надежды. Нужно активно участвовать в завязавшейся борьбе, чтобы навсегда покончить с этой братоубийственной борьбой, которая может прекратиться только в случае победы народа, в противном случае она снова возобновится!»

В письме из Версаля префекту департамента Нижняя Сена опровергались слухи о заговоре версальцев против республики, что свидетельствовало об известном беспокойстве, царившем в республиканских кругах провинции.

«В этой затянувшейся борьбе, – писал в тот день Эдмон де Гонкур, не желавший победы Коммуны, – когда ничтожный случай может принести победу той или другой стороне, все сообщения, все разговоры, все публикации, все измышления вселяют в нас то страх, то надежду».

Это свидетельствует о том, что парижский народ располагал тогда прочными позициями.

11 апреля

В версальском «Journal Officiel» сообщалось 11 апреля:

«Батареи у ворот Майо все еще стреляют по нашим войскам. Мон-Валерьен и батареи Нёйи успешно отвечают им».

Депеши военного делегата давали следующую информацию о военном положении:

«8 часов вечера. Сильный артиллерийский огонь по всей линии южных фортов. Версальцы продвигаются вперед. Наши войска держатся хорошо. Оживленная оружейная перестрелка, особенно у фортов Ванв и Исси.

В полночь мой адъютант возвратился из фортов

с докладами от трех их комендантов и от генерала.

Эда. Все идет хорошо. Неприятель отброшен по

всей линии.

Атака, на которую намекают официальные де-

пеши, произошла вчера вечером между фортами

Исси и Ванв.

Версальцы приблизились к траншеям на рассто-

яние 100 метров, но были с силой отброшены и по-

несли во время бегства значительные потери. С на-

шей стороны почти никаких потерь.

У форта Исси траншеи защищали гвардейцы

запасных рот 63-го батальона. У форта Ванв отли-

чились своей храбростью 208-й и особенно 179-й ба-

тальон».

На заседании, состоявшемся в этот день, Коммуна

приняла декрет об учреждении военного суда в каждом

легионе и дисциплинарного совета в каждом батальоне.

Таким образом, речь шла о том, чтобы сорвать про-

иски версальцев, которые открыто похвалялись, что они

засылают своих агентов в батальоны национальной

гвардии с целью их разложения и дезорганизации.

12 апреля

Донесения о военном положении, присланные Домбровским, сводились к следующему:

«В наших руках уже три четверти Нёйи. Ведем

планомерную осаду. Сады один за другим перехо-

дят в наши руки. Надеюсь, сегодня вечером быть на

мосту Нёйи».

На заседании 12 апреля Коммуна заслушала обвине-

ния Клюзере против Бержере, которого Клюзере упре-

кал в том, что он содействовал актам нарушения дисци-

плины и, будучи генералом, щеголял в недопустимо

пышном мундире. Было принято решение оставить Бер-

жере под арестом до завершения следствия, которое

было возложено на комиссию в составе Ранвье, Прото

и Ланжевена [116].

Другой член Коммуны, Асси, который ранее также был арестован, был освобожден вскоре после этого [117].

В тот же день был принят следующий декрет:

«Парижская Коммуна,

Принимая во внимание, что императорская колонна на Вандомской площади представляет собой памятник варварства, символ грубой силы и ложной славы, апологию милитаризма, отрицание международного права, постоянное оскорбление победителями побежденных, вечное посягательство на один из трех великих принципов Французской республики – братство,

Постановляет:

Статья единственная: Колонна на Вандомской площади будет разрушена».

Согласно другому постановлению Коммуны все судебные преследования за просроченные платежи прекращались впредь до опубликования в «Journal Officiel» декрета о сроках этих платежей.

Согласно постановлению делегатов финансов Журда и Варлена и военного делегата Клюзере офицерам национальной гвардии, несущим службу в действующей армии за линией городских укреплений, было установлено следующее жалованье:

«Главнокомандующему: 16 франков 65 сантимов в день, или 500 франков в месяц.

Генералу – помощнику командующего: 15 франков в день, или 450 франков в месяц.

Полковнику: 12 франков в день, или 360 франков в месяц.

Майору: 10 франков в день, или 300 франков в месяц.

Капитану, старшему врачу, старшему адъютанту: по 7 франков 50 сантимов, или 225 франков в месяц.

Лейтенанту, младшему врачу: 5 франков 50 сантимов в день, или 165 франков в месяц.

Младшему лейтенанту: 5 франков в день, или 150 франков в месяц».

Жалованье офицеров национальной гвардии, несущих службу внутри Парижа, устанавливалось по 5 франков в день для майоров и старших адъютантов и 2 франка 50 сантимов для капитанов и унтер-офицеров.

Исполнительная комиссия поручила Гюставу Курбе, председателю Федеральной комиссии художников, восстановить в кратчайший срок музеи Парижа.

Находясь в Лондоне, откуда он с пристальным вниманием следил за ходом событий в Париже, Карл Маркс писал в своем письме Кугельману, с гениальной прозорливостью вскрывая то новое, что несла с собой Парижская Коммуна по сравнению с предыдущими революциями:

«Если ты заглянешь в последнюю главу моего «18-го брюмера», ты увидишь, что следующей попыткой французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее, и именно таково предварительное условие всякой действительной народной революции на континенте. Как раз в этом и состоит попытка наших геройских парижских товарищей. Какая гибкость, какая историческая инициатива, какая способность самопожертвования у этих парижан! После шестимесячного голодания и разорения, вызванного гораздо более внутренней изменой, чем внешним врагом, они восстают под прусскими штыками, как будто войны между Францией и Германией и не было, как будто бы враг не стоял еще у ворот Парижа! История не знает еще примера подобного героизма! Если они окажутся побежденными, виной будет не что иное, как их «великодушие»…

Пусть сравнят с этими парижанами, готовыми штурмовать небо, холопов германско-прусской священной римской империи с ее допотопными маскарадами, отдающими запахом казармы, церкви, юнкерства, а больше всего филистерства» [118].

На заседании 12 апреля Федеральный совет парижских секций Интернационала исключил из своих рядов Толена, который, будучи избран в феврале 1871 года депутатом Национального собрания, изменил делу трудящихся.

Запись в «Дневнике» Гонкура за это число содержит следующее интересное замечание:

«Проснувшись сегодня утром, я увидел, что на форте Исси, который я считал занятым, по-прежнему развевается красное знамя. Значит, версальские войска были отброшены. Откуда это упорство?… Дело в том, что народ сам ведет эту войну, сам руководит ею, свободный от власти милитаристов. Эта война – его кровное дело, вот почему ничто не способно обескуражить или устрашить его. От него можно ожидать всего, даже героизма».

13 апреля

Согласно отчету военного делегата Клюзере, военное положение было таково:

«Атаки, предпринятые неприятелем крупными силами вчера и позавчера, были отражены с такой легкостью и с такими малыми потерями, что внушают полную уверенность в будущее. Батарея митральез, установленная в Трокадеро, дала точное попадание в укрепления Мон-Валерьена. Это все, в чем мы хотели убедиться в данный момент…