Неудача, постигшая Тьера, превзошла все, что можно было предполагать. Во второй половине дня глава исполнительной власти и его министры, по-прежнему находившиеся в министерстве иностранных дел, увидели, как мимо здания проходили батальоны национальной гвардии, направляясь к Ратуше.

Если бы эти батальоны получили приказ занять министерство иностранных дел, Тьер был бы захвачен национальными гвардейцами, и это оказало бы определенное влияние на ход событий. Впрочем, когда Тьер увидал этих проходивших под окнами гвардейцев, он испугался и поспешил бежать; перед отъездом он подтвердил свой приказ об эвакуации Парижа, включая южные форты, а также Мон-Валерьен и Курбевуа. Что касается министров, то они покинули Париж вечером, после того как опубликовали воззвание, в котором говорилось:

«Комитет, принявший название Центрального комитета, после того как он захватил некоторое количество пушек, покрыл Париж баррикадами и завладел ночью министерством юстиции. Он открыл стрельбу по защитникам порядка и захватил некоторых из них, хладнокровно умертвил генерала Клемана Тома и другого генерала французской армии – Леконта.

Кто такие члены этого Комитета? Никто в Париже не знает их… Никто не может даже сказать, к какой партии они принадлежат. Коммунисты они, бонапартисты или сторонники пруссаков? Или же они агенты этой тройственной коалиции?»

Это гнусное обращение, содержавшее призыв к населению стать на сторону правительства, было подписано Дюфором, Жюлем Фавром, Эрнестом Пикаром, Жюлем Симоном, адмиралом Потюо и генералом Лефло, Генерал Леконт, арестованный после того, как он пытался заставить солдат стрелять в толпу, и генерал Клеман Тома, один из июньских палачей 1848 года, также арестованный утром 18 марта, действительно были расстреляны на улице Розье. Но министры, проливавшие крокодиловы слезы над трупами этих двух человек, способны были – и они доказали это в дальнейшем – пролить кровь патриотов, кровь народа.

Генерал Леконт приказал стрелять в толпу при таких обстоятельствах, которые показывают, как прямое общение солдат с народом может повлиять на войска, которым было поручено выполнение антинародного задания. Небесполезно поэтому вспомнить на основании рассказа одного из историков Коммуны, Эдмона Лепеллетье [63], как это произошло.

«Генерал Леконт почувствовал, что войска ускользают из под его власти. Во время манифестаций, уличных сборищ надо всегда следить за тем, чтобы солдаты были отделены от народа определенным пространством. У Леконта были только пехотинцы, и контакт этих людей с толпой становился с каждой минутой все более тесным, все более опасным. Леконт принял тогда решение применить силу. Он приказывает толпе разойтись, а затем отдает команду прицелиться.

Женщины подались назад и разбежались с громкими криками. Однако не прозвучало ни одного выстрела. Егеря не стали стрелять. Генерал Леконт быстро спускается и повторяет нижестоящему взводу приказ стрелять, который он отдал егерям, находившимся под командованием майора Пуссарга. Солдаты 88-го полка делают вид, что не понимают приказа. Он снова повторяет команду. Солдаты как будто не слышат его. Они по-прежнему неподвижны с ружьем к ноге. Вдруг в рядах происходит движение. Появляются новые люди. Это национальные гвардейцы, смешавшиеся с солдатами. Услыхав

сигнал сбора, они собрались на улице Дудовиль, в Клиньянкуре, за восточным склоном холма. Они поднимались по бульвару Орнано в направлении к Шато-Руж. На своем пути на улице Дежан они наткнулись на сторожевой пост 88-го полка. Несколько национальных гвардейцев отделились и направились к солдатам, заговорили с ними, уговаривая их присоединиться к ним. Им удалось убедить солдат и увлечь их за собой.

Увидев своих товарищей, которые направлялись к ним вместе с национальными гвардейцами, солдаты 88-го полка готовы были присоединиться к ним и, подобно им, побрататься с народом. Генерал Леконт почувствовал их нерешительность. В ярости он приказывает полицейским схватить нескольких мятежников. Приказ был выполнен. «Отведите их в башню Сольферино и сторожите их. Я рассчитаюсь с ними позже! – кричит Леконт и бросает вдогонку непокорным, которых уводят «блюстители порядка»: «Сволочи, ваша песенка спета!» Глухой ропот поднимается среди солдат, оставшихся на плато. Леконт возвращается к ним озлобленный и угрожающий, он кричит, что размозжит голову первому, кто осмелится ослушаться. Но не раздалось ни одного выстрела, ни одно ружье не шелохнулось. Леконт, потеряв самообладание, подбежал к фронту солдат, по-прежнему неподвижных, и в бешенстве закричал: «Вы не хотите сражаться, сволочи, тогда сдавайтесь!…»

Но в рядах солдат раздался голос. Это был голос сержанта Вердаге, которого расстреляли впоследствии в Сатори скорее за этот акт неповиновения, чем за дело на улице Розье [64]. Как бы в ответ Леконту, он кричит солдатам: «Товарищи, бросайте оружие»!

Тотчас же несколько солдат бросают ружья на землю. Слышится металлический звук падающего на землю оружия. В ответ раздаются радостные восклицания. Национальные гвардейцы поднимают ружья прикладами вверх и кричат: «Да здравствует пехота!» Женщины бросаются к солдатам, обнимают и целуют их. С обеих сторон потрясают ружьями, кепи. Обмениваются рукопожатиями. Национальные гвардейцы протягивают солдатам, которые пока еще вооружены, свои табакерки, берут их шаспо. Офицеров оттесняют, окружают, обезоруживают».

*

Никто из членов Центрального комитета национальной гвардии не ожидал того, что Тьер примет решение об эвакуации Парижа. Революционные организации, которые неоднократно ставили вопрос о взятии власти, оказались вдруг в таких условиях, которые явно застигли их врасплох, – власти бежали. Этим объясняются медлительность и колебания, характеризовавшие действия Центрального комитета непосредственно после отъезда членов правительства.

Вечером 17 марта Центральный комитет собрался на заседание; он назначил следующее заседание на 18 марта в 11 часов вечера. И лишь незадолго до этого члены Центрального комитета встретились и отправились в Ратушу, где и заняли место бежавших правителей.

Некоторые члены Центрального комитета были столь изумлены, оказавшись в этом месте и при таких обстоятельствах, что заявили: «Мы не имеем правительственных полномочий». Но силою вещей Центральный комитет вынужден был действовать в качестве правительства.

Ввиду относительной легкости, с какой была одержана победа над Тьером, члены комитета были озабочены в первую очередь тем, чтобы отразить весьма вероятное наступление правительственных войск и возможное нападение буржуазных батальонов национальной гвардии. При этом они упускали из виду, что при создавшейся в Париже ситуации наилучшим видом обороны было наступление против войск Тьера, полностью дезорганизованных. В письме от 12 апреля 1871 года к Кугельману Карл Маркс именно так и говорил:

«Надо было сейчас же идти на Версаль, как только Винуа, а вслед за ним и реакционная часть парижской национальной гвардии бежали из Парижа» [65].

Но не это было главной заботой Центрального комитета в тот момент. Его первой ошибкой было назначение Люлье командующим национальной гвардии. Это была по меньшей мере бездарная личность. Он упустил возможность занять форт Мон-Валерьен, который Тьер, обезумев от страха, приказал оставить, но затем распорядился снова занять.

Кроме того, ночью генерал Винуа вывел свою армию из Парижа в Версаль. Но солдаты отставали и проявляли такую недисциплинированность, что их легко можно было сагитировать и перетянуть на сторону восставших. И если бы новый командующий национальной гвардии закрыл ворота Парижа, он мог бы помешать уходу в Версаль этих частей, находившихся в состоянии полного разложения. Но это не было сделано, и впоследствии Люлье (то ли из трусости, то ли будучи предателем), не стесняясь, похвалялся перед военным судом, что он «оставил открытыми для армии все выходы» [66].