Овчинников нарисовал яркую, но не очень отрадную картину. Отряду пришлось действовать в тяжелых условиях. Обстановка сложная, запутанная. Войска отходили. Дислокация штабов дивизий, корпусов часто менялась. Техническая связь в основном отсутствовала. Она поддерживалась, как правило, через офицеров связи. Нередко приходилось действовать на свой страх и риск. Самым трудным вопросом был взрыв мостов. Преждевременно взорвешь его — на противоположном берегу могут остаться свои войска. Не взорвешь мост — может получиться еще хуже, Фашисты воспользуются им после переправы, будут преследовать наши отходившие войска. Как быть? Ведь мост должен быть взорван, но при непременном условии: когда по нему пройдет последний наш танк, пушка или пехотинец. А кто может подтвердить, что они прошли? Очевидно, общевойсковой командир, наделенный высшим командованием правом приказать взорвать мост. А у него других хлопот хоть отбавляй. В суматохе может и забыть. Вот тут и поступай как хочешь.
— Как же вы находили выход из этого сложного положения? — спросил я. [22]
— В основном находили, — ответил Овчинников.
Он рассказал, что обычно они поступали так: посылали инженерную разведку в передовые части. Командир разведгруппы связывался с командиром батальона или полка, и саперы вместе с подразделениями отходили к мосту. Командиры подразделений пропускали весь личный состав и технику и давали согласие на взрыв моста.
Очень часто взрывали мосты с появлением немецких танков. Для этой цели оставляли обычно 2–3 красноармейцев во главе с сержантом. На больших мостах численность команды достигала до 12 человек, и возглавлялась она командирами взвода или роты. Как правило, взрыв производился под огнем врага. Представьте себе положение саперов: по ту сторону — фашистские танки и мотопехота, а с этой стороны — они, горстка людей. Какими надо обладать нервами, волей, чтобы выдержать до нужного момента!
Овчинников рассказал о таком эпизоде. Сержант Киселев имел задачу взорвать мост под Витебском через реку, впадающую в Двину. Были они вдвоем с красноармейцем Павловым, не знали, что делается впереди, что сзади, где наши, где противник. Слышат лишь отдаленную артиллерийскую стрельбу. Высоко в небе кружат фашистские самолеты. Связи ни с кем нет. Саперы отрыли себе окопчик, чтобы было где укрыться от огня противника. Днем им хоть видно, что там, за мостом, делается. А ночью совсем плохо. Если подойдут к мосту, не разберешь, кто — враг или свой. Всю ночь глаз не сомкнули — до сна ли тут? Сидят, напряженно всматриваются в ту сторону. Проходят автомобили, мелкие подразделения.
Наконец наступило утро, на душе стало полегче. Вдруг неподалеку стали рваться одиночные снаряды. Киселев и Павлов укрылись в окопчике. Сидят, наблюдают за мостом. Рука на подрывной машинке. Треск автоматов и пулеметов все усиливается и приближается. Отходят подразделения пехоты, идут раненые. Киселев выскочил к дороге, видит — лейтенант. Он к нему: «Скажите, кто из наших там еще остался?» «Не знаю, сержант, но кто-то еще есть, — говорит он. — Слышишь, ведут бой».
Вскоре через мост пронеслась наша артиллерия. За ней прошли на большой скорости несколько груженых автомобилей. Вдали появились танки. Чьи? Трудно различить. Вокруг роем жужжат пули врага, густо ложатся снаряды. Что делать? Нервы у саперов напряжены до предела. Киселев понял: приказа ждать не от кого, только сам он может [23] решить, когда нужно взорвать мост. Пробежала рота пехотинцев, а за ней буквально по пятам шли фашистские танки. Ну, решает Киселев, пора действовать. Павлов подключил провод к подрывной машинке. Сержант быстро крутнул ручку, раздался взрыв. Мост вместе с двумя фашистскими танками рухнул в воду. Саперы благополучно ушли к своим. Такое случалось нередко.
Овчинников из своей практики сделал вывод, что минновзрывные заграждения — высоко эффективное боевое инженерное средство в борьбе с вражескими танками. Для нас, инженерных и войсковых начальников, это явилось в некоторой степени неожиданностью. Потому что мы перед войной не до конца продумали вопрос тесного оперативного и тактического взаимодействия инженерных частей с основными родами войск: (пехотой, артиллерией и танками) по применению минновзрывных заграждений. Теперь этот недостаток надо было устранять.
Забегая несколько вперед, замечу, что в последующем мы добились крупных успехов в применении минновзрывных заграждений. Они стали составным элементом боевых действий войск при проведении любого боя и операции, как и инженерное обеспечение в целом.
В тот же день я прочитал в управлении сводку о действиях саперов на других фронтах. На Западном фронте, например, эффективно действовали саперы 16-й армии. В боях за Истру 145-й саперный батальон под прикрытием противотанковой артиллерии установил 8 минных полей, на которых подорвались 19 танков, бронетранспортеров и автомобилей противника. Там же 461-й саперный батальон установил 5600 противотанковых и 2900 противопехотных мин, на которых подорвались 21 танк, 8 автомобилей и 2 тягача. В полосе обороны 316-й стрелковой дивизии генерал-майора И. В. Панфилова, оборонявшейся в районе Спас-Рюховской, что в 12 км южнее Волоколамска, 579-й отдельный саперный батальон и рота 42-го отдельного моторизованного инженерного батальона помогли 289-му противотанковому артиллерийскому полку успешно отразить массированную атаку врага. Они устанавливали минные поля на направлениях движения фашистских танков. В результате четких совместных действий артиллеристы и саперы уничтожили 59 танков противника.
Отличились саперы и на реке Истре. В полосе отхода они заминировали берега, взорвали все мосты и водоспуск Истринского водохранилища. Хлынувший мощный поток [24] образовал зону водных заграждений, которая преградила путь гитлеровским танкам и пехоте.
Наступила пора отъезда на фронт. Генерал Котляр вручил мне и В. Ф. Зотову карты Генерального штаба с нанесением зон заграждений в полосе действий каждой группы и приказал к 20 часам ежедневно присылать ему боевые донесения. Уточнив кое-какие вопросы, мы вышли из его кабинета.
На улицах города было уже темно. Москва погрузилась во мрак. Светомаскировка соблюдалась жестко. Морозило.
— Давай по Ленинградскому шоссе в Клин, — приказал я своему водителю красноармейцу Пивоварову, сев в автомобиль.
Машина пробиралась по улицам Москвы. В городе нас дважды останавливали, проверяли документы. Дальше до Солнечногорска задержек не было. Ехали спокойно. Я задумался над тем, что же на первых порах предстоит сделать на месте. Предпочтение, естественно, надо отдавать минновзрывным заграждениям, как наиболее эффективным и быстро устанавливаемым. Элемент времени играет сейчас решающую роль. Конечно, я отчетливо сознавал всю важность назначения оперативно-инженерной группы, полноту ответственности за правильное и эффективное ее использование. Но дело не только во мне самом, а больше в тех, кто будет ставить эти заграждения — красноармейцы, сержанты и командиры. А в достаточной ли степени владеют они техникой устройства и тактического их применения на местности? Вот в чем вопрос. Ведь все инженерные части сформированы из запасников с небольшим количеством кадрового состава. Если запасники и имели какие-то знания и навыки, то и те, наверное, растеряли. А правильно установить мину, фугас не так-то просто. Тут требуется высокое мастерство. В минновзрывных делах ошибка сапера — это смерть или очень тяжелое увечье. Недаром общеизвестна пословица: «Сапер ошибается раз в жизни». И все же в практике ошибки эти хотя и редко, но бывают. Поэтому надо в каждом саперном батальоне выявить хороших подрывников и, опираясь на них, в перерывах или в ходе выполнения боевых задач учить личный состав подрывному делу.
В Клин приехали поздно ночью. У коменданта города я узнал, что полковник Е. В. Леошеня находится на восточной окраине города на шоссе, ведущем в Рогачево. Поехали туда, отыскали Евгения Варфоломеевича. Он работал, [25] сидел за столом над развернутой картой с цветным карандашом в руках. Мы тепло поздоровались. Я сообщил ему, что он назначен моим заместителем и начальником штаба оперативно-инженерной группы № 2 по устройству оперативных инженерных заграждений согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования.