— Для этого нужно выйти в окошко? С пятого этажа?

— А хоть бы с десятого!

— Ты понимаешь, что это значит?

— Еще не совсем… Дай мне время — во всем разобраться! Дай мне время!

— Потом может быть поздно… — прошептала она. Всхлипнула и уронила голову на стол. — Ну как же ты не поймешь, как не поймешь…

— А что мне делать? Отдать свой разум на растерзание, чтобы его топтали, отсыпались на нем? Придумали красивый камуфляж: гипноз, внушение, аутотренинг… Повторяй как баран чужие формулы. Пусть повторяют те, кто их придумал!

— Но ты можешь согласиться с ними или не согласиться.

— Вот я и не соглашаюсь! Пусть лучше разгадают загадку алкоголя, а в мой мозг не лезут.

На них уже начали с любопытством поглядывать сидящие в углу официантки, разжиревшие, как осенние воробьи. Матвей подозвал одну, рассчитался.

— Посиди здесь, — Лена вытерла глаза. — Я сейчас.

Она пошла в сторону туалета, исчезла за портьерами. Матвей злобно усмехнулся. Та-ак… Значит, все идет по программе. Только они опять не учли одного — его ума, сообразительности, быстроты действий. Опыт поставлен, разыгран, но завершится он совсем не так, как им представлялось. Наверное, уже расправляют простыни на первой койке в наблюдательной. Ну что ж…

Сейчас она звонит от администратора — в том конце зала находились и кабинеты, он засек, а пока группа захвата доедет сюда, он будет уже далеко. Так далеко, как им и не снилось.

Он подхватил портфель и быстро направился к гардеробу. Нужно одеться — там, куда он направляется, холодно. Получил куртку, накинул ее и выбежал, даже не застегнувшись.

День угасал. Холодный ветер обжег лицо. Он шагал, размахивая свободной рукой. Завернул за угол и ступил на транспортер. Серый, необозримый, он уходил в пространство и безостановочно двигался. Как она сказала? Нужно прыгнуть с пятого этажа? Нет, тому, кто хоть раз побывал на транспортере по своей воле, уже не нужно прыгать. Он может ступить на него в любой точке пространства и времени.

«Крайний Север. Как она назвала город? Он обозначен на всех картах мира…»

Что-то стукнуло его по ногам. Он стоял на заснеженном тротуаре у обочины узкой улочки, вдоль которой уходили в сумрак пятиэтажные дома без балконов. Мела поземка, злой мороз леденил лицо. Хотя он здесь ни разу не был, но сразу узнал — тот самый город. В нем он прожил больше пяти лет. Но это позже проживет… а сегодня какое число?

Справа светилось яркой витриной, сквозь которую ничего не видно — вся заиндевела, — одноэтажное здание гастронома. «Это же пятый!» Так и говорили: «Пойдем в пятый, отоваримся».

Снизу поднимался его владивостокский друг, но на этот раз не кривоносый художник (тут кривоносых не было, он точно помнил), а журналист Вадим Окрестилов в запотевших, как всегда, очках, поблескивающих над заиндевелой полуседой бороденкой. Рядом с ним двигалась приземистая фигура в кожанке.

— В такой момент закрыли — прием товара! — возмущенно говорил Окрестилов, протирая очки. — Топай теперь до двенадцатого. А это кто? Матвей, друже! Этот нас выручит, у него в портфеле всегда есть.

— Ты откуда? — спросил Матвей, пожимая его руку.

— Только с вертолета, полмесяца мотался в тундре. Вот его сейчас со льдины сняли, открывай портфель.

Матвей со стесненной душой открыл — есть ли там? И выволок на свет булькнувшую бутылку — коньяк, подаренный Леной, больше половины.

Мужик в кожанке жесткой задубеневшей лапой молча выдрав у него бутылку и тут же осушил ее до дна.

— Ф-фу! — выдохнул, швырнув бутылку в сугроб. — Ну, теперь… Дай закурить.

Он задымил, темное лицо его вроде бы стало оттаивать.

— Ты куда? — спросил Вадим.

— Домой, — наобум сказал Матвей. — Квартиру получил, омываем.

— О, тут близко. Пошли, отогреем парня, а потом будем мараковать.

Он тут же повернул и уверенно потрусил впереди. Это оказалось на руку Матвею, потому что он не знал, где живет. Тротуар перемело глубокими сугробами, пробитыми узенькой тропкой, и они вытянулись цепочкой. Сзади пыхтел мужик, вольготно распахнув кожанку, — мороз ему уже был нипочем.

Прошли мимо Дворца пионеров, холодно блиставшего алюминиевыми гранями стеклянного куба: достопримечательность! Сбоку в глаза вдруг полыхнуло, и Матвей чуть не оступился. Задрав голову: полыхало во все небо! Через весь космос с головокружительной скоростью пронеслись голубые призрачные всадники.

— А почему оно… черно-белое?

— Сколько раз говорил тебе, — ворчливо отозвался Вадим, — что тут черно-белое, а повыше к Провидения и Уэлену цветное. Ты же сам видел!

Спустились вниз с холма к желтеющему деревянному дому о двух этажах, напротив которого высился знак и название города. То самое название…

Скрипя мерзлыми ступенями высокого крыльца, вошли в просторный коридор, заставленный решетчатыми ларями с картошкой (все лари однотипные, их делал по червонцу за каждый известный алкаш Веклин), и поднялись на второй этаж. Подойдя к двери, Вадим пропустил его вперед — все-таки хозяин. Матвей толкнул дверь, она у него никогда не закрывалась.

В прихожей стоял совершенно незнакомый рыжий мужик с рысьими глазами и красной лисьей мордой, разглядывал на свет пустую «бомбу». Он недружелюбно покосился на них и буркнул;

— Вам кого?

— По слухам, это моя квартира, — нагло ответил Матвей.

СВЕТЛАЯ ПОЛОСА

Отыскивая корень зла, смотри не только вниз.

— Задание не из легких, — сказал я, ознакомившись с документами.

Директор завода откинулся на спинку жесткого кресла. Молодой, энергичный, он умел располагать к себе и заражать других оптимизмом. Лицо простецкое, с перебитым носом, — в юности, наверное, был дворовым хулиганом, из таких впоследствии вырабатываются настоящие мужчины. Однако не курил и, по слухам, не злоупотреблял — увлекался шахматами и добился уже звания кандидата в мастера спорта. В нем чувствовалась пружина.

— А мы и не даем вам легких заданий, Матвей Иванович. Для них существуют шмаркачи.

— Но почему вы решили, что наша продукция в этих местах расхищается? Ведь рекламации составлены по всей форме.

— Слишком их много, — директор забарабанил пальцами по столу.

— А не могут запчасти действительно ломаться в условиях низких температур? — выдавил я. — Ведь там Крайний Север.

— Мы поставляем запчасти и в другие районы Крайнего Севера, там они не ломаются. Конечно, мы только недавно начали осваивать этот ассортимент, но… — он гибко наклонился вперед. — Есть и другие данные.

— Могу я их узнать?

— Конечно, конечно, — директор искоса метнул на меня трусливый взгляд, и это было непривычно. — Скоро будет знать весь завод. Никита Петрович, который выполнял там аналогичное задание, застрелился.

— И это вы называете «другими данными»! — теперь мне пришлось откинуться назад. — Застрелился? Как?

— Как Хемингуэй. Приставил ружье к груди и нажал курок ногой. Нам вчера сообщили. Ничего толком не говорят, загадка какая-то…

Минуту царило молчание. Никита Петрович Березняк был лучшим из нас, ветеран завода. Въедливый, дотошный и педантичный, он толково разбирался во всех производственных вопросах, никогда не допускал проколов. Мне так и не довелось с ним встретиться, все носило нас по разным меридианам.

И вот теперь мне предстояло занять его место в строю и, может быть, тоже подставиться под пулю. Директор точно угадал мою реакцию.

— Конечно, поеду. Морду разобью, а узнаю…

— Это не обязательно. Проводить самодеятельное расследование… Но если что-то случайно…

Городок на краю света встретил промозглым холодом, пылью на улицах, метущей прямо в глаза, настороженностью. Где-то на материке стояла жаркая золотая осень, а тут все дышало близкой затяжной зимой.