Представляю, как веселятся (или возмущаются?) те джелалабадские спецназовцы, что устраивали по приказу самого высокого (повыше командующего армией) начальства показуху залетному корреспонденту, разглядывая очередное экспресс-издание А. Боровика «Как я был солдатом американской армии» (М., 1989). Справка об авторе, помещенная на обложке этой книги, сообщает, что он «участвовал в ряде боевых операций. Награжден медалью «За боевые заслуги». Строго, без лишних подробностей. Потому что важен в данном случае сам факт, пусть и фантастический. Кто теперь будет разбираться в том, что никаких «боевых операций» не было, что для скромного советского журналиста батальон спецназа — надежда «наших надежд, генштабовское идол-божество» (выражение ироничного А. Боровика) — организовал показательную пальбу, своеобразную пионерскую «Зарницу» на улицах заведомо пустого «вражеского» кишлака, с захватом липовых трофеев. Сам бесстрашный «летописец» наблюдал свои «боевые заслуги» из вполне безопасного места.

Зная об этом заранее, я, оказавшись зимой 1988 года в Кабуле, не удивился, когда старший офицер-спецназовец не сказал, а воскликнул: «Что Боровик?! На него же тогда напялили и каску, и бронежилет, хотя их сроду в спецназе не носили! A N.N. каждые полчаса справлялся о его здоровье!» Дело в том, что солдаты и офицеры войск специального назначения во время боевых выходов действительно не использовали каски и бронежилеты, предпочитая их весу вес лишних боеприпасов и фляг с водой. Так что корреспондент в этой амуниции выглядел рядом с простыми «боевиками» особенно «заслуженно». За то, видимо, и медаль получил боевую — и побыстрее иных ветеранов. Эти-то свои «За отвагу» месяцами ждали безропотно (и получали порой уже в Союзе).

Очередной свой «рассказ о том, что сам автор видел п испытал в Афганистане», А. Боровик начал печатать в «Огоньке» в ноябре 1989 года. К счастью, он сразу предупредил, что «Спрятанная война» хоть и «документальная повесть», но «вещь субъективная». Так что читатель не был особенно удивлен, прочитав «во первых строках» про «неистовую молитву здоровенного сержанта-спецназовца», свидетелем которой корреспондент стал в… нужнике. Понимая, что А. Боровик вряд ли улавливает смысловую разницу между истовостью молитвы и неистовостью, скажем, ругани, трудно обижаться на него за эту ошибку. А уж его готовность «еще одну ночь пролежать в засаде (обычное для нашего военного корреспондента занятие. — А. Ф.), лишь бы узнать», в чем дело, просто вызывает восхищение. (Если, конечно, сам мальчик, то есть сержант, был, если все это не помстилось субъективному документалисту.)

Ну да ладно, в конце концов не в этом эпизоде смысл «повести». Как и не в многочисленных сценах бесед нашего репортера с бывшими пленными, живущими в США (попытке косвенного оправдания непопулярной среди «афганцев» безоговорочной амнистии бывших военнослужащих-преступников, в том числе дезертиров). Главное — стремление объяснить широкому читателю, что до тайны афганской войны ему не добраться, а вместо этого следует довольствоваться сознанием того, что «в Афганистане изначальная нравственность нации вошла в вопиющее противоречие с антинародными интересами государства». Советскому журналисту по понятным причинам далеко до спокойной объективности француза Оливье Руа, писавшего в «Монд» (24–25 декабря 1989 г,)» что после убийства H. М. Тараки X. Амином вторжение стало «неизбежным, если Москве не хотелось наблюдать за созданием на своей южной границе «прогрессистского» режима (…) с кем-нибудь вроде Пол Пота во главе, который при случае может быть опрокинут мусульманской герильей. Две перспективы, равно нетерпимые для Москвы». Вместо подобного трезвого разбора возможных причин и следствий войны А. Боровик (по-своему совершенно резонно — зачем зря напрягаться?) предлагает читателю намеренно пеструю смесь, компот из разнообразных точек зрения на советское присутствие в Афганистане, где действительно важные, существенные вещи соседствуют с пошлыми анекдотами — этакий историко-политический «КЛИП»».

А стоит подробнее разъяснить политический смысл понятия «исламский фундаментализм», рассказать, что большая часть вооруженных афганских группировок начала войну с правительством еще до прихода к власти НДПА (некоторые воевали уже во времена правления короля Захир-Шаха), что пришедшие в соседнем Иране к власти как раз в 1979 году исламские фундаменталисты одной из главных своих целей ставили «экспорт исламской революции» (в том числе, естественно, и в Афганистан, и дальше, за Амударью), — легче понять то, почему Индия, настоящая «парламентская демократия», не спешила осуждать советское военное присутствие в Афганистане. Почему совершенно демократические США и относительно демократический Египет оказались в одной компании с военной диктатурой Пакистана и с коммунистическим режимом Китая в оказании военной помощи моджахедам. Почему мусульманские Пакистан и Иран сотрудничали со своим ярым «врагом» — сионистским Израилем, поставляя в Афганистан оружие и своих военных советников. А. Боровик, к сожалению, ничего не говорит о деятельности израильтян в этой стране — и до, и после ввода советских войск.

Я не имею в виду какие-то тайные сведения (хотя человек, запросто беседовавший в те времена с высокими чинами КГБ, МИД, армии, с близкими Л. Брежневу Г. Арбатовым и Б. Кармалем, должен был быть хорошо осведомлен). В открытой советской печати сообщалось о том, что в октябре 1985 года Иран перестал требовать исключения Израиля из ООН, а генерал Зия-уль-Хак вдруг призвал арабские страны признать Израиль. И Саудовская Аравия не «обиделась» на них за это. Известно, что в середине 80-х годов с севера Афганистана люди «непримиримого» Г. Хекматьяра тайно переправляли на вьючных животных урановую руду в Пакистан и частично в Иран. Мятежники из Исламского общества Афганистана (ИОА — партия Раббани и Ахмад-Шаха) прекратили этот вывоз и заявили, что из зоны добычи удалены все иностранцы, потому что «урановая руда поставляется врагам мусульман в Израиль».

При всем том не было, разумеется, никаких причин для того, чтобы использовать самых надежных в мире солдат в заведомо безнадежном и ненужном деле — попытке достичь полной и окончательной победы социализма советского образца в одной, отдельно взятой исламской стране, победы всерьез и надолго. Не стоило во всем полагаться на свои собственные идеологические догмы и на экстремистов разного толка из НДПА, несмотря на то что, как говорил в 1984 году академик E. М. Примаков (на протяжении всех лет афганской эпопеи бывший директором Института востоковедения АН СССР — средоточия наших знаний о Востоке вообще и Афгани» стане в частности), «НДПА вобрала в себя лучшие традиции революционного и национально-освободительного движения Афганистана, стала подлинным авангардом афганских трудящихся, мужественно борющихся за проведение прогрессивных преобразований в стране» (Правда. 1984. 25 дек.).

С «прогрессивными преобразованиями» (как неоднократно доказано историей) торопиться, право же, не стоит: ни в Тамбовской губернии, ни в Гренаде, ни в Афганистане. Во избежание несчастных случаев. А если кому не терпится — то пусть такие «нетерпеливцы» преобразуют действительность сами, не вмешивая «постепеновцев». Афганистан еще раз показал, что не дело наших военных обеспечивать «претворение в жизнь» политических химер. Их дело — охранять равновесие в мире, защищать границы, свободный выход в Мировой океан, стабильность и преемственность государственной власти и т. п. Русская и Советская армии слишком дорого (как ник-то!) заплатили в XX веке за потворство генералитета амбициям политиков, оплачивая кровью чужие ошибки. Пора остановиться.

Тяжело дались нам опамятование и прозрение. Входила, как справедливо говорят сегодня многие, в Афганистан одна армия, а выходила хоть и та же, но иная. Гроэная, сильная новым знанием и умением, уверенная в себе, несмотря ни на что. Выходила из тяжелой «охранительной» (по методам и задачам — охрана коммуникаций и защита государственных и общественных структур) противопартизанской войны — и возвращалась, втягивалась в страну, бурлящую «перестройкой и гласностью», страстно желающую, мира и спокойствия, ужасающуюся собственной, вдруг официально признанной отсталостью. Страна, кажется, не желала слышать «о доблестях, о подвигах, о славе» своих сыновей — ее увлекала нынче не гордость, но самобичевание (нечто новое для великого народа). Глубокое миролюбие Советского правительства доказывалось тем, что руководители страны не сочли возможным встречать на границе возвращающуюся с войны сороковую армию.