Василе — так звали того юношу — с непокрытой головой и весь в синяках, в изодранной одежде и со слезящимися глазами медленно тащился по дороге, заполненной лужами, вместе с колонной таких же, как он, теней. Вдруг он почувствовал, как нежная и влажная, теплая рука легко дотронулась до его локтя.
— Опять тебя побили, Василе? — спросил рядом девичий голос.
— Да, опять, — ответил парень, опуская на девушку усталый взгляд человека, смирившегося со своей участью.
— Надо быть смелым, — ободрила его девушка, метнув на него решительный взгляд. — У нас одно спасение — бежать. Граница должна быть неподалеку…
— Ты думаешь, Илонка? Ты не слышала, как начальник колонны кричал, что на старой границе сплошные доты с десятью орудиями каждый, что одно такое орудие может изничтожить одним снарядом пятьсот румын и русских? Не слышала, как он говорил о самолетах, которые летают со скоростью до тысячи километров в час, что они повернут фронт вспять? — спросил Василе с безнадежностью в голосе.
— Ой, Воси, дорогой, ты веришь всей этой брехне? Не видишь, что им осталось только стращать словами?
Парень смотрел на нее нерешительно. Девушка прижалась к нему, крепко взяла его за руку.
— Ты мужчина, Воси! Нужно спасаться, понимаешь? Надо об этом думать каждую секунду. Мы должны спастись! — прошептала она прерывающимся голосом.
Колонна пленных гражданских стекала, извиваясь, в долину под холодным, проникающим, казалось, до костей мелким дождем.
«Куда нас гонят? Что будет с нами? — спрашивал себя семнадцатилетний парень, схваченный несколько недель назад патрулем, когда он пытался скрыться в лесу после того, как их село было занято отступающими хортистами. — Неужели погонят за пределы страны?» Мысль о бесконечном скитании по другим, чужим странам, о которых он и представления не имел, пугала его столь же сильно, как и страх смерти. Он уже видел себя без конца копающим все новые и новые траншеи до самого конца света, наполняя мир ямами, или убирающим проволочные заграждения, ограничивающие какие-то непонятные пространства, и не имеющим возможности даже умереть в одной из ям, вырытых его руками.
Севернее снова послышался глухой гул артиллерийской канонады. И, удивительное дело, гул этот вселил в его сердце надежду. Василе снова почувствовал, как рука девушки доверительно сжимает его руку, и встрепенулся, словно вырвался из объятий кошмарного сна. Но какой сон может быть кошмарнее действительности, в которой ему даже умереть не дано!
Из мглистого горизонта до них донесся запах огня, дыма, перепаханной снарядами земли, испещренной следами колес и гусениц.
— Я рада, что мы уходим отсюда, — пробормотала Илонка больше про себя и глядя себе под ноги, чтобы не ступить в лужу.
Парень механически кивнул в знак согласия.
— Только бы не вернули нас ночью или завтра… Такое бывало, — еле внятно проговорил он.
— Здесь нам больше нечего делать… И им нечего делать… Я чувствую, что теперь уже ничто не может вернуться назад…
Парень исподтишка посмотрел на нее. «А она красивая…» Он заметил ее горящие глаза цвета спелой вишни, узкие плечи, полные и крепкие груди, обтянутые цветастой кофточкой, розовые, круглые коленки, которые выглядывали при каждом шаге из-под красной шерстяной юбки, грязной и немного разошедшейся по шву с одного бока. Он почувствовал в душе необъяснимое любопытство.
— Илонка, а ты-то как сюда попала? Почему тебя схватили?.. Ведь ты венгерка…
Василе пожалел о последних словах. Он не считал Илонку чужой, доверял ей, будто знал с тех пор, как помнит себя на этом свете.
— Я тебе расскажу в другой раз, — ответила она с горькой улыбкой на губах. — Кто-то выдал меня нилашистам, сказал, будто я показала румынам дорогу через виноградники, чтобы они могли убежать в лес… Такие же горемыки, как и мы…
— И ты им в самом деле показала? — спросил он удивленный, слегка повернув голову к ней.
— Мой жених погиб на фронте, Воси. У меня больше никого нет на свете. Я ненавижу этих собак, прислужников Хорти. Они принесли горе не только вам, румынам, как ты думаешь…
— Разговорчики! — прикрикнул на нее по-венгерски старшина. — Что ты привязываешься к этому сопляку?.. Большевичка! Опозорила венгерский род!.. Прибудем на место, я тебе покажу!.. Курва!..
Парень вздрогнул. Он готов был наброситься на нилашиста, разорвать его на части.
Колонна вздрогнула, охранники начали кричать и размахивать в воздухе палками, бить пленников, подгоняя. Дело в том, что из-за холма появилась эскадрилья румынских самолетов. Она с нарастающим ревом летела в направлении колонны. Охранники и несколько пленников бросились на землю прямо в грязь лицом. Но большинство остались стоять посреди дороги, без страха наблюдая за самолетами.
— Чертовы валахи, свиньи! — выругался старшина, приподнимаясь на одно колено после того, как самолеты улетели. — Надо было всех вырезать! — добавил он враждебно, оглядываясь вокруг и вытирая перепачканные грязью руки о шинель землистого цвета, которую он нес в скатке через плечо.
— Теперь они вместе с русскими сдерут с вас шкуру! — пробормотал один старик из колонны.
— Что ты сказал? Кто это сказал? — разъярился нилашист, всматриваясь по очереди в лица тех, кто был ближе к нему.
Никто не ответил. У всех на лицах было одинаковое выражение — холодного упрямства.
— А ну давай стройся, и марш! Этой ночью у нас будет работа. До утра вы еще выкопаете себе могилы…
Лопата, выскользнувшая из рук женщины, упала на плечо идущего сзади за ней, а потом плюхнулась в лужу. Старшина ударил женщину палкой по рукам.
Из-за холмов надвигался вечер, тени становились длиннее, запахи, идущие с полей, — резче. Колонна двинулась дальше. Она ползла, раскачиваясь, как огромная змея, по лужам проселочной дороги.
… Со стороны седлообразной вершины холма впереди на пленных вдруг обрушился глухой рокот моторов и скрежет железа. С ревом, меся грязь, шли немецкие танки. Их темные орудия угрожающе пронзали вечерний воздух.
Колонна военнопленных распалась без приказа. Люди в панике бросились врассыпную, бежали куда глаза глядят, падали, наскакивали друг на друга. Нилашист пыхтя побежал с карабином на весу в сторону оврага, на дне которого шумел ручей. Вслед за ним бросились и другие охранники.
Среди этой сумятицы девушка вдруг остановила молодого парня, с силой схватив его за руку, потом подтолкнула в обратном направлении. Действительно, было глупо искать всем спасение в одном месте. Как только об этом не подумали другие? Двое бежали, держась за руки, под дождем, начавшимся снова, чувствуя все ближе за спиной рев моторов, наводивший на них ужас. В мире были только они и эти упорно преследовавшие их машины смерти.
Но откуда-то из-за холма, по которому только что спускалась колонна пленников, отрывисто грохнули орудия. Это было для людей такой же неожиданностью, как и появление танков. Над полем, над ними перекрещивались траектории снарядов, высоко в небе вспыхнул сноп белых ракет. Само небо, казалось, рушилось на них, на землю.
— Тут нам и конец! — пробормотал парень, отыскивая на бегу какой-нибудь предмет, который мог бы послужить хоть каким-то укрытием.
Но все вокруг тоже неслось куда-то. Даже несколько деревьев справа от них вдруг исчезли. Единственной опорой для него была ее рука, которая по-прежнему крепко сжимала его руку; единственную надежду он мог прочитать лишь в ее столь же перепуганных глазах. Первые снаряды разорвались позади них, вынудив «тигров» рассредоточиться по полю и остановиться. Затем грохнули орудия танков, которые зигзагом двинулись по разбухшему полю, стреляя наугад, обнюхивая воздух черными ноздрями орудий. Первые три танка с работающими впустую моторами, с разорванными гусеницами остановились почти на одной линии. Беспомощные, они перемалывали землю, напрасно пытаясь повернуть назад. Противотанковые орудия продолжали вести беглый огонь из-за холма.
— В овраг! Там наше спасение! — крикнула Илонка на ухо юноше, таща его далее за собой.