Свой приезд объяснишь чисто формальным проведением дополнительного расследования и обязательно выскажешь уверенность, что ты не сомневаешься в виновности Родриго Альвареса. Поинтересуйся у нее, знала ли она о существовании скрытого сейфа. Ничего, что она может не сказать правды, интонация голоса при ответах играет немалую роль, и мы должны уловить и отделить ложь от правды.

Также выясни, когда Стефания в день убийства прибыла домой. Желательно проверить эти сведения у возможных очевидцев ее приезда. Хотелось бы знать, не проявляла ли она в тот день беспокойства, хотя вряд ли нам удастся узнать у кого-нибудь такую важную мелочь. В общем, сам понимаешь, что нас интересует и из чего тебе следует исходить при разговоре. Мне недостаточно мнения Хартинга о Стефании. Сегодня постараюсь выкроить время и осмотреть особняк миссис Скалацца. Шеф завалил меня работой, когда же я попытался пожаловаться ему на большую загруженность, ты знаешь, что он мне ответил?

— Не прибедняйтесь, Троп. Будь это так, вы не стали бы искать себе дел у других следователей!

4. Особняк на Седьмой авеню

Целый день Тропа занимали неотложные дела и только к вечеру он смог вернуться к материалам о происшествии в особняке на седьмой авеню. Все еще было неясным, но какие-то факты вырисовывались из общего хаоса ярче, обретали четкий рисунок и это являлось результатом напряженной работы, независимо от того, занимался ли Троп этим делом или другим: мозг его автоматически продолжал анализировать, вычислять и сопоставлять, отбрасывая все лишнее.

Троп посмотрел на часы — десятый час, и, хотя летом темнеет поздно, на улице уже зажглись фонари, да и комиссар более часа назад включил свет в кабинете. «Отложу, пожалуй, визит в особняк на завтра», — подумал комиссар, но его неожиданно охватило предчувствие, что именно сегодня он приблизится к разгадке преступления.

Троп решился: он одел темно-синий, не по сезону тяжелый пиджак, висевший в течение дня на спинке стула, поправил воротник рубахи, затягивая при этом узел галстука, запер сейф, и, осмотрев комнату, — не забыл ли чего, погасил свет и направился к выходу. Все это проделал обстоятельно, и те, кто судил о характере комиссара по внешним признакам, глубоко заблуждались: в нужный момент реакция Тропа была незамедлительной.

Седьмая авеню протянулась с юга на север и практически находилась вне городской черты, счастливо избегнув фабричных испарений и автомобильного смога. Она была ровная и зеленая, ухоженная специально нанимаемыми садовниками.

Двухэтажные особняки, чем-то похожие друг на друга и в то же время имевшие свои отличительные признаки, выстроились в две параллельные линии. Здесь проживали только обеспеченные люди; дом на этой улице стоил не менее двухсот пятидесяти тысяч. Улица была хорошо освещена, но дома таились в тени, отбрасываемой широколистными кленами. «При таком свете водопроводчик не мог спутать Родриго ни с кем другим», — подумал Троп, останавливая машину метрах в двухстах от тридцатого номера. Оставшийся путь Троп проделал пешком, чтоб не привлекать излишнего внимания.

Попадались редкие степенные прохожие, выгуливавшие породистых собак, неслышно проплывали дорогие мощные машины: форды, крайслеры, понтиаки — улица понимала толк в машинах. Здесь не было измученных нездоровых людей; дома же, как и люди, имели надменный, самодовольный вид.

Троп приблизился к нужному номеру, потрогал металлическую узорчатую калитку и без звука открыл ее ключом из связки, захваченной в управлении. Замыкал связку брелок с рельефным изображением Наполеона Бонапарта, выпущенный в Париже к одному из бонапартовских юбилеев. Брелок видимо прислала сестра в подарок миссис Скалацца. Наполеон на брелке в своей классической треуголке и вид у него, как и при жизни, независимый и гордый. Троп зачем-то внимательно посмотрел на строптивого надменного императора, и, глубоко вздохнув, положил брелок с ключами в карман.

Комиссар шел по дорожке из крупного речного песка, направляясь к дому, взгляд его неприметно, но цепко скользил по огромным клумбам с пышными осенними цветами и декоративным деревьям, подстриженным умелой рукой. «Садовник работал два раза в неделю — в понедельник и четверг, убийство произошло в среду… Значит, он тоже ничего прояснить не сможет». Взгляд Тропа не пропускал теневых пятен под деревьями, под окнами особняка… Стоп! Он продолжал двигаться, но весь напрягся, чувствуя себя незащищенным перед неведомой и в то же время реальной опасностью: в окне второго этажа в зыбком неверном свете всколыхнулась занавеска. Это говорило о чьем-то присутствии в доме. «Может быть, открыли дверь в коридоре или противоположной комнате», — подумал Троп. Он не мог остановиться и прислушаться, боясь показать, что обнаружил чье-то присутствие, и, чтобы выгадать время, остановился и принялся прикуривать сигарету, повернувшись спиной к ветру, и в это время, нащупав пистолет, незаметно снял рычажок с предохранителя.

Особняк недружелюбно уставился на комиссара черными слепыми окнами, каждое из которых могло в любую секунду осветиться смертоносной вспышкой выстрела. Послышался легкий шум, и в подозрительном окне показалась кошка, прыгнувшая с подоконника на планку открытой форточки, и теперь выбиравшая более устойчивое место. Троп мгновенно расслабился, напряжение спало, он негромко рассмеялся.

— Хорошо, что писаки не узнают об этом. Представляю заголовки: «Комиссар — против кошек! Поединок с котом!» Все равно не порядок, что открыта форточка, — уже придирчиво подумал комиссар, приближаясь к двери с цветными витражами. Дверь заперта, печать полицейского управления на месте. Троп для ориентации представил план дома, затем аккуратно срезал печать, отпер дверь и шагнул в темноту. Достав из кармана небольшой фонарик, он быстро узким лучом отыскал выключатель и нажал податливый прямоугольник.

Перед ним находился просторный незастекленный холл, на полу дорогой ковер, на стенах, между современными, стилизованными под старину, бронзовыми бра, виднелось несколько модернистских картин в строгих деревянных рамах: размытые цветовые пятна, глаза без лиц, геометрические фигуры неопределенного назначения… В углу, на подставке из каррарского мрамора, возвышалась скульптура из металла, с тремя отверстиями неправильной формы.

— И за что только люди деньги платят? — не зло и не к месту подумал Троп, сознавая вздорность своей мысли. В конце концов, какое ему дело, что кому нравится и за что они платят деньги?

Он медленно поднимался по лестнице, пушистые ковры глушили звук шагов. Поднимаясь, Троп по пути зажигал все светильники, отчего лестница и холл пылали ослепительным светом. Он добрался до гостиной и зажег люстру. Здесь убили Марию Скалацца.

Комиссар огляделся: по-прежнему фарфоровые дамы и кавалера не решались приступить к прерванному менуэту. Троп подошел ближе к горке; искусные мастера придали фигуркам живость и пластику, их было много, не менее полусотни на четырех стеклянных полках, произведений прикладного искусства различных фарфоровых мануфактур и заводов восемнадцатого века, изготовленных в Германии, Франции, Австрии, России…

— Говорят, такой фарфор — безумная роскошь и стоит десятки тысяч долларов, — произнес вслух Троп, никогда не интересовавшийся искусством ранее. Вот на ковре мелом обведено место, где лежала убитая. Линия, обозначавшая руку, смазана, вероятно кто-то наступил. Не удивительно: народу тогда суетилось много — и фотограф, и эксперты, журналисты, самые пронырливые.

Вот оторванное от стены зеркало, оно прикрывало сейф. Зеркало отходило автоматически, не преступник не был знаком с секретом и попросту сорвал его. Значит, он знал, где находится сейф.

Троп прошел в спальню покойной миссис Скалацца — постель аккуратно прибрана, всюду порядок. Хозяйка явно любила, чтобы все стояло на своих местах. Троп узнал об этом, знакомясь с показаниями Стефании, и с теплотой подумал об убитой. Он и сам был приверженцем строгого порядка во всем, что касалось его работы, да и не только ее. Через коридор — комната Стефании.