Фигурой и походкой Троп напоминал стареющего провинциала — фермера, заблудившегося в большом городе: седые короткие волосы, немодный костюм, стоптанные туфли и простоватое лицо — вот и весь Троп. Но под заурядной внешностью скрывался талантливый сыщик, мгновенно реагирующий на самые незначительные, на первый взгляд, факты, дающие в итоге разгадку сложным, запутанным преступлениям.

Троп от себя позвонил шефу полиции Макгоурту и попросил разрешения взять у Хартинга дело об убийстве и ограблении Марии Скалацца.

— Возьмите, Троп, если Хартинг не возражает. Вы же знаете, что существует определенная этика, — снисходительно ответил Макгоурт. — Что ты там разглядел, старая лиса? — неожиданно усмехнулся он, — держу пари, что бриллианты! Там, наверное, их каратов сто!

— Пока ничего, мистер Макгоурт, так, хочу повозиться. Я подключу к расследованию, с вашего разрешения, лейтенанта Фердинанда Блэза; он мне понадобится.

И вот Троп, разложив на столе фотографии, будто пасьянс, курит одну сигарету за другой, временами обращаясь к протокольной записи допросов. В такой манере Троп работает всегда: сначала анализ, предложения, перестановка лиц, замешанных в преступлении, подстановка других, заинтересованных в нем. Троп любил эти минуты, называя их первым раундом, на боксерский манер, когда противники, не приступая к решительным действиям, проводят разведку, делая ложные выпады и финты, проверяя возможности друг друга.

Троп начертил на листе бумаги подобие какой-то схемы, напоминающей разветвления генеалогического древа, и в самом верху этой схемы написал чье-то имя и поставил вопрос, ниже — шло еще имя, а дальше какие-то закорючки и значки, в которых никто, кроме Тропа, и не разобрался бы.

— Во всяком случае, в этой игре дирижер не Родриго, — задумчиво произнес Троп, собирая фотографии в плотный пакет и пряча вместе с папкой в сейф, — что ж, первый раунд продолжается!

2. Родриго

— Садитесь, — предложил Троп высокому худому испанцу с прямыми, гладко зачесанными волосами. У него смуглое, измученное лицо, заметно несколько заживающих ссадин. Испанец сухощав, подтянут, чувствуется, что он обладает ловкостью и силой. На вид — не меньше сорока.

— Спасибо, господин комиссар. Вы обратились ко мне на «вы». До этого меня больше величали испанской собакой или мексиканской сволочью. Я имею ввиду ваших коллег.

— Забудьте об этом, Родриго. Курите, у нас долгий разговор.

— Спасибо, господин комиссар, — как заведенный повторял Родриго; он закурил с жадностью человека, лишенного долгое время необходимого и привычного, и откинулся на стуле, прикрыв глаза.

— Я читал ваши показания, — продолжал Троп, — вам будет трудно рассеять всеобщую убежденность в причастности к преступлению, хотя вы и утверждаете, что невиновны. Алиби у вас нет, отпечатки ваших пальцев и на дверце сейфа, и на серебряном браслете, который носила на руке убитая. Кровь на пиджаке, показания Хаммера, подготовка к бегству…

— Господин комиссар, увидев миссис Скалацца на полу, я попытался оказать ей помощь, но тут же убедился, что хозяйка мертва, и решил осмотреть место преступления, как профессионал, — при этих словах Родриго горько усмехнулся, — я увидел полуоткрытый сейф и распахнул дверцу до отказа: он был пуст. И тогда меня пронзила мысль, что подозрения падут на меня и я ничем не смогу доказать свою невиновность. Верите, господин комиссар, я помертвел от страха, я перестал вдруг владеть собой, такого со мной никогда не случалось. Я выбежал из особняка в панике, не ведая, что творю, и побежал домой. Хотелось одного: исчезнуть, превратиться во что-нибудь невидимое и невесомое. Не стану скрывать, мне хотелось немедленно покинуть Дортинг и вообще Америку. Когда я наспех уложил чемодан, то одумался, но было поздно — полицейские уже пришли за мной.

— Вы давно в Америке?

— Двадцать лет. Я приехал из Сан-Мартинеса. Это в Испании.

— Вы хотели бежать на родину?

— На такое путешествие у меня не хватило бы денег. Куда-нибудь в Южную Америку.

— Давно вы у Филдинга?

— С момента приезда, я начинал рассыльным. Потом Филдинг меня заметил, я оказался, по его словам, способным.

— Вы обеспечены? Я имею ввиду ваши заработки у Филдинга.

— Мне хватает. Я живу один и не позволяю себе ничего лишнего. Но вы знаете, господин комиссар, как сейчас с ценами: то, что утром стоит доллар, вечером может стоить полтора. Я сначала пытался откладывать деньги, хоть по сто долларов в месяц, думал вернуться в Испанию, жениться и купить собственный дом. У каждого испанца мечта — собственный дом, пусть хоть маленький, но свой. Но это оказалось невозможным, и я смог купить только подержанный автомобиль: для моей работы это необходимо. Последнее время он был не на ходу, я пользовался прокатным.

— Как вы попали на службу к миссис Скалацца?

— Это была не совсем служба, господин комиссар. Миссис Скалацца по ночам одолевали слуховые галлюцинации, повсюду ей чудились преступники. Скалацца по телефону связалась с Филдингом. Я случайно услышал об этом и сам напросился. Филдинг не хотел меня посылать на такое несерьезное дело, как охрана помешанной старухи. Он так и выразился — помешанной, но я сумел убедить его, что мне необходимо отдохнуть, тем более, что миссис Скалацца просила человека только на три месяца. И Филдинг согласился.

— Когда вы заступали на дежурство?

— В десять вечера, а уходил в шесть. Полдня отсыпался, потом до вечера был свободен.

— Вы дежурили дома или на улице?

— Миссис Скалацца не ставила определенных условий, я мог находиться около дома или в холле. Иногда миссис Скалацца звала меня к себе наверх и просила рассказать об Испании. Я рассказывал о своем детстве, о корриде, о наших праздниках, ярких, как весенние цветы. Когда на нее нападала бессонница, приходилось говорить до утра.

— Вы носили при себе нож?

— Никогда, хотя я испанец.

— В день убийства вы утром пошли домой как обычно?

— Да, я был дома в семь утра. Немного поел и лег спать.

— Я беседовал с вашей хозяйкой: она не подтверждает этого.

— Не знаю, что она говорит, только она и не могла меня видеть: я ведь не выходил из комнаты.

— Вечером, когда вы уходили на дежурство, вас опять никто не видел?

— Нет, я никого не встретил. Подходя к дому миссис Скалацца, я сразу же обратил внимание на то, что ни в одном окне нет света. Я знал, что Стефания, служанка хозяйки, утром должна была уехать на несколько дней к своим родителям и очень удивился темным окнам. Миссис Скалацца не любила темноты. Я подошел к дому — дверь была не заперта. С дурными предчувствиями я поднялся наверх, включая везде свет… дальше вы все знаете.

— Где живет Стефания?

— В нескольких часах езды от Дортинга, в Дайвере. Ее родители содержат ферму, разводят птицу.

— Почему миссис Скалацца согласилась отпустить Стефанию? Она ведь боялась грабителей.

— Днем она не боялась, а ночью был я.

— Стефания часто отлучалась из дому?

— Не знаю. Днем я почти не бывал там, лишь изредка выполнял некоторые поручения хозяйки: один раз сдал в ремонт ее старинные часы-браслет, потом как-то принес из магазина коробку с обувью. Но вы не подумайте чего-нибудь, Стефания скромная девушка, она похожа на испанку. Нет, не цветом волос, а фигурой, походкой. И улыбка у нее такая…

— Она нравилась вам?

— Да, но я никому не говорил об этом.

— Родриго, — мягко обратился к нему комиссар, — допустим, можно как-то объяснить присутствие отпечатков ваших пальцев на дверце сейфа, на браслете. А как оправдать пятна крови на вашем костюме? Скалацца была убита в одиннадцать дня, а вы явились в двадцать два часа, кровь к тому времени давно свернулась, и вы никак не могли ею измазать пиджак. Экспертиза же установила идентичность состава крови на пиджаке с кровью убитой.

Родриго опустил голову, выражая всем видом полную обреченность.

— Родриго, выслушайте меня внимательно: я не знаю, что заставляет вас не говорить правды, обрекая себя на гибель, потому что казнят и без такого количества обличающих материалов. Но я взялся за это дело, увидев в нем маленькую надежду на ваше спасение.