Пастор Марцетус бросает на Куфальта многозначительный взгляд.

— С господином Куфальтом мы расстанемся уже в начале следующей недели. Он желает жить в городе. Мы выполняем его желание. Но он будет работать у нас, пока мы не подыщем ему хорошее постоянное место.

Куфальт опять кланяется.

— Ну, тогда, значит, все прекрасно, — говорит рослый пастор. — Так держать, мой юный друг! А знаете ли вы, что пастору Марцетусу, вашему защитнику и покровителю, нашему дорогому собрату по трудам праведным, за его заслуги перед всеми нами сегодня присвоено почетное звание доктора наук? Doctor honoris causa!

— От всего сердца поздравляю господина пастора Марцетуса! — торжественно возглашает Куфальт и в третий раз кланяется.

Пастор Марцетус делает три шага вперед и протягивает Куфальту руку.

— Благодарю вас, дорогой Куфальт. И, как я уже сказал, мы надеемся в скором времени подыскать вам хорошее место, соответствующее вашим выдающимся способностям.

Куфальт отвешивает поклон, гости удаляются. Он подходит к окну и долго молча смотрит в сад, куда таким, как он, вход запрещен.

И тихонько насвистывает какой-то мотив. Он вновь чрезвычайно доволен собой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Путь к свободе

Едва последний гость покинул «Мирную обитель», Куфальт немедленно и полностью оправдал высокую оценку, данную пастором Марцетусом умственным способностям своего подопечного. С невиданным усердием он помог Минне и благостно настроенной госпоже Зайденцопф снять с окон занавески, сложить картины в сундук, свернуть ковровые дорожки и отнести на чердак. Потом вместе с Минной аккуратно сложил белоснежное постельное белье по заутюженным складкам. После того как они сбегали через улицу к садовнику, чтобы вернуть взятые напрокат горшки с цветами, после того как пол был заново натерт и с него исчезли следы резиновых каблуков многочисленных гостей — священников и попечителей, — комнаты приюта вновь обрели тот уныло-казенный вид, который делает бывшим заключенным переход из тюрьмы на волю столь легким и незаметным. Но когда около половины седьмого вернулись запыхавшиеся Петерсен с Беербоомом, не обошлось, конечно, без миленькой небольшой стычки между Куфальтом и студентом. Но Куфальт уже отнюдь не был склонен выслушивать чьи бы то ни было замечания, отнюдь.

— Хочу вам кое-что сказать, Петерсен, — заявил он. — Что вы тут плетете, будто беспокоились и волновались, это все чушь собачья, вам на меня в высшей степени наплевать.

— Я попрошу!

— Лучше помолчите! Да, наплевать! Просто дрожите за свое место. И все эти разговорчики насчет того, что вы наш друг и советчик — брехня чистой воды. Потому что если вы за нас, значит, вы против Марцетуса и Зайденцопфа, и тут уж вас уволят как пить дать.

— Я попрошу! На самом деле все обстоит не так. Я всегда могу быть посредником между вами.

— То есть и нашим, и вашим. Ну, скажите тогда, почему мы получаем за тысячу адресов только шесть марок, а иногда даже четыре с половиной, в то время как эта шарашкина контора гребет двенадцать?

— К денежным расчетам я не имею никакого касательства.

— А именно о них-то вы и должны были бы подумать в первую голову. Каждую неделю слышите, какие скандалы возникают при расчетах с Зайденцопфом, видите, как все кипят и клокочут, и заявляете, что не имеете ко всему этому никакого касательства. И ведь знаете, не хуже меня знаете, что нельзя заставлять Беербоом а день-деньской сидеть в бюро, не ровен час еще спятит…

Беербоом вставляет жалобным голосом:

— Вот именно — спячу!

— …но наш защитник и пискнуть боится.

— Беербоому надо постепенно привыкать к систематическому труду.

— А вчера я зашел в табачную лавку, — здесь неподалеку, через несколько домов от нас, — чтобы купить, как всегда, сигарет «Юно», и вдруг продавщица говорит мне: «Вы тоже оттуда?» — «Откуда оттуда?» — спрашиваю. «Ну, сами знаете, — мнется она. — Скажите, а это правда, что тот брюнет, который с вами ходит, убийца и грабитель? Он меня спросил, не пойду ли погулять с ним или так деру нос, что не захочу гулять с убийцей? Я бы не прочь, говорю, но матушка не разрешает».

— О господи! — опять жалобно стонет Беербоом. — Я ведь только потому сказал…

— А ты, Беербоом, заткнись! Захотелось порисоваться перед девушкой, понятное дело. Но вы-то, Петерсен, вы-то, наш друг и советчик, почему ничего обо всем этом не знаете? Вам бы уж давно следовало поговорить с Марцетусом насчет того, что у нас кое-кто с приветом… В правилах сказано, между прочим, также, что вы должны спать в одной комнате с нами и вообще жить, как мы. Почему же у вас отдельная комната и хорошее постельное белье? И почему вы не драите сами пол у себя в комнате, а мы делаем это за вас?

— А почему вы все это мне сейчас выкладываете? — злобно вскидывается Петерсен. — Уж коли вы все это знаете, то знаете, наверное, также, что я здесь нуль без палочки!

— Потому что вы навели тут тень на плетень! Дескать, вот как вы из-за меня разволновались! Потому что вы просто приставлены шпионить за нами! Потому что вы мне обрыдли! Потому что я хочу, чтобы вы от меня отцепились!

— Господин Куфальт!..

— А ну вас, отвалите!

— Но послушайте же, господин Куфальт!

— Отвалите, я вам сказал!

— Вы несправедливы ко мне!

— Ишь чего захотел! Справедливости! И именно от меня! Спокойной ночи, господа! — И Куфальт удаляется в спальню, в сердцах хлопнув дверью.

Но на самом деле он вовсе не злился, на самом деле в нем все поет и ликует: «На свободу! На волю! Добился-таки!!»

И снова наступило утро, сияющее и прохладное июньское утро. Куфальт видел, как постепенно светало, но потом позволил себе повернуться на другой бок и на минуточку прикрыть глаза, а когда их открыл и глянул в окно, было уже совсем светло, и солнышко светило, и птицы пели.

И когда папаша Зайденцопф, совершая свой обычный утренний обход, пытается незаметно проскользнуть мимо его стола, Куфальт вполголоса произносит:

— Мне бы хотелось сегодня закончить работу на два часа раньше, господин Зайденцопф.

— Да-да! — бросает через плечо Волосатик и торопится дальше.

— Хочу снять себе комнату.

— Что? Как? Комнаты для наших подопечных снимает господин Петерсен.

— Но не для меня, — говорит Куфальт с вызовом и выжидает, что будет.

— Гм! Гм! Ладно, идите! — смущенно буркает Зайденцопф и семенит дальше.

Маак бросает на Куфальта быстрый взгляд, кивает в знак одобрения и продолжает строчить. Куфальт тоже барабанит по клавишам. «Свободен, свободен, — крутится у него в голове. — Наконец-то…»

После обеда он отправляется в город. И с легкостью находит Мариенталерштрассе. Крепко засело у него в памяти, ничего не скажешь. Но вот в какой дом она тогда вошла? Он и в тот вечер не заметил как следует, а теперь и вовсе не знает. А ведь как важно не ошибиться, ведь это тонкое хорошенькое личико с острым подбородком все время стоит у него перед глазами.

В конце концов он наудачу входит в какой-то дом: была — не была!

— Можно взглянуть на комнату?

Маленькая кругленькая женщина с густой проседью показывает ему комнату («Может, это ее мать?»).

— Есть у вас еще жильцы?

— Нет, больше никого. Со мной живет только дочь, я вдова. Дочь работает в магазине.

— Сколько вы хотите за комнату?

— Тридцать марок, включая утренний кофе. Но обувь мы не чистим.

— И не нужно. — Куфальт оглядывает комнату. — Хорошо, я сниму эту комнату. И дам десять марок задатка. А вот еще шесть марок. Весьма возможно, что в ближайшие дни привезут мои вещи. Заплатите, пожалуйста, за доставку. Первого числа я перееду. Ну, значит, так… Хорошо.

Потом он еще раз оглядывает комнату и вдруг говорит с неожиданной для него самого сердечностью:

— Значит, будем друзьями, госпожа Вендланд! Всего нам доброго.

Пока все идет так гладко, что даже страшно становится. Взять хотя бы расчеты с папашей Зайденцопфом. Вечером, засыпая, Куфальт разыгрывает настоящие сражения с Волосатиком: «Не имеете права задерживать у себя мои деньги, они заработаны моим трудом…»