Включению слов в разговорную речь препятствовала не одна лишь неблагозвучность вчерашних вульгаризмов, но и возможное смешение по смыслу с другими словами, иного значения и стилистического ранга. Не случайно юрист А. Ф. Кони jpjOFA? отказывался произносить слово родина, заменяя его словом отчизна, и на упреки отвечал, что «.с'ма родина выходит нехорошо», поскольку в звучании при редукции предударного гласного напоминает слово смородина- Смешение стилей недопустимо в высокой речи.

Возражения против слов типа белобрысый, закадычный могли возникать из-за сходства с другими словами, на самом деле не связанными с ними по смыслу. Белобрысый 'белобровый* не имеет отношения к брысь — в этом сложном слове архаичная форма слова бровь. Закадычный тоже не связано со словом кадык; во всяком случае, этот тюркизм в данном сложном слове при общем значении 'твердый, верный' скорее можно перевести как 'задушевный*. Словом, причин для сомнений было много, отсюда и недоверие к просторечным словам, мелькавшим в разговорной речи.

Иные из них оказывались слишком экспрессивными и, второе столетие бытуя в разговорной речи, так и не попали в литературный язык. Каждое поколение находит, что именно оно впервые и вводит данную «экспрес-сему» в речевой обиход. Балдею, балдеж известны с начала XX в. в том самом современном смысле. Еще у А. Белого Блок балдеет в тени (салона), балдеющий мистик. Глаголы гваздать, зудить, докапать, распекать, трепаться и даже я быстро оклематился (у А. И. Герцена) в экспрессивно-метафорическом их значении известны не менее века. Серый 'невыразительный', простенький 'глупенький' и прочие определения в том же роде также давно известны. Все они показывают особую роль метафоризации в создании переносных значений слова.

Самая выразительная особенность просторечного словообразования заключается в следующем. В единственной — глагольной — форме, изъятой из всех возможных для нее контекстов, как бы сжимается вся совокупность свойственных слову значений, глагол становится не просто экспрессивным, он наполняется символическим смыслом. XIX век подарил нам множество таких форм: «Вы улыбаетесь при слове отваливать: в хорошем обществе оно не в ходу; но у нас [у моряков. — В. К.] здесь отваливай — фешенебельное слово» (И. А. Гончаров); «Замечательно, что на общепринятом языке у нас глагол брать уже подразумевает в себе взятки... Глагол пить также само собой равняется глаголу пьянствовать. Эти общеупотребляемые у нас подразумевания не лишены характеристического значения» (П. А. Вяземский); «Какое это роковое слово: гулятьХ Ведь это значит: заметаться, захлебнуться в своем позоре, утопить поскорей в буйстве и в пьянстве все свои человеческие инстинкты» (П. Д. Боборы-кин); Автор украсит страницы журнала своим, произведением (Н. А. Некрасов); философы друг друга пощипывают (П. Н. Ткачев); мы еще не созрели (В. И. Ламанский); подсидеть (А. Ф. Вельт-ман); прогореть и проникаться (П. Д. Боборыкин); придерживался 'попивал' (Г. И. Успенский), а также широко известные в XIX в. перехватить 'закусить наскоро', накрыть (на месте преступления), столкнуться 'встретить, неожиданно увидеться', разгулялся (о дожде) и пр. Эллиптические выражения (вроде Пошел!) выражают «грамматику здравого смысла», — замечал известный журналист К. А. Полевой.

Действительно, все подобные выражения типичны для русской обиходной речи, не в пример другим, распространенным в разговорной речи дворян и обязанным своим появлением калькам. П. А. Вяземский писал: «Я люблю злоупотребительное выражение он улыбнулся, в смысле он умер (!)... Желательно, чтобы только о смерти доброго человека говорили: он улыбнулся». Такие переносные значения не становились общепринятыми. Словесный образ национален, он вырастает из глубинного смысла русского слова.

Вернемся в наши дни. Видим разительный контраст с деликатными, намекающими значениями слов прошлого века. Во-первых, современные переносные значения довольно грубы, а в «научном» их варианте — корявы (смотримость и т. п.). Во-вторых, переносное значение не всегда метафорично. Например, в глаголе брать 'покупать' нет никакой образности, это первобытно-метонимический перенос по смежности. И таково большинство новых значений, которые, к слову сказать, не накладываются на уже известные образные значения тех же слов (например, брать, гулять).

Наконец,, и формальная усложненность нынешних словечек, обилие в них служебных морфем (приставок, суффиксов) мельчит «упрятанные» за ними коренные образы русской речи. Править, лучить, явить — какой отдаленный отголосок этих речений отдается ущербным эхом в современных справлять, выправлять, получить, заполучить, заявиться и пр.? Цельность мира, данная в крепости слова, дробится на оттенки личного впечатления.Там — целостный образ, здесь — экспрессивный мазок. Там глагол сгущается в понятие с помощью суффиксального имени: неважно, какой суффикс, книжный (барахтанье, взбалмошный, одурение) или народный (огласка, пачкотня). Здесь же понятия нет и быть не может (линяние, кисление, распсихован-ность). Уже и смотримость выдает свое незаконнорожденное происхождение несоединимостью образного значения корня (внутренне субъективное) и суффикса (отвлеченно внешнее). В этом все дело. Прежде оценочное значение слова рождалось из определения чисто внешнего характера, здесь же, как говорили когда-то, «душу трясут». Там серьезно, уважительно ищут важные признаки личности, здесь—обязательно с хитрецой, иронично или оскорбительно.

В чем причина подобного измельчания — в самом языке ли? Не верится. В XIX в. была еще сильна традиция народной речи, которая не допускала ничьих посторонних словесных традиций. Сегодня правит бал жаргон. Именно он подавляет теперь все творческие силы городского просторечия. Процветают субъективизм выражения, раздражительность, временами просто поспешность. Такие слова не войдут в литературный язык, разве что попадут в современную повесть неразборчивого автора. 

ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ЧТЕНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИИ

А. Б. Отчего? зачем? в почему? Оскудение и искажение русской речи. Спб., 1889.

Вартаньян Э. А. Путешествие в слово. М., 1982. (И другие издания.)

Головин Б. Н. Основы культуры речи. 3-е изд. М: УРСС, 2005.

Горнфельд А. Г. Муки слова. Пг., 1927.

Греч А. Н. Справочное место русского слова. Спб, 1839.

История лексики русского литературного языка конца XVII — начала XIX вена/Под ред. Ф. П. Филина. М., 1981.

Казанский Б. В мире слов. M., 1958.

Калинин А. В. Культура русского слова. М., 1984.

Колесов В. В. Культура речи — культура поведения. Л., 1988.

Лексика русского литературного языка XIX — начала XX века/Под ред. Ф. П. Филина. М., 1981.

Люстрова 3. Н., Скворцов Л. И., Дерягин В. Я. Беседы о русском слове. М., 1978.

Н. Г. Неправильности в современном разговорном, письменном и книжном русском языке. Спб., 1890.

Николич И. Неправильности в выражениях, допускаемые в современной печати. Воронеж, 1878.

Сергеев В. Н. Новые значения старых слов. М., 1979. (И другие издания.)

Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка (30—90-е годы XIX века). М.; Л., 1965.

Студенский А. О. Корректурно-граммэтический, или корректорский, список. Спб., 1870.

Тимофеев Б. Н. Правильно ли мы говорим? Заметки писателя. 2-е изд. Л., 1964.

Успенский Л. В. Слово о словах; Ты и твое имя. Л., 1962.

Чернышев В. И. Культура речи. Правильность и чистота русской речи//Избр. труды. М., 1970. Т. 1.

Чуковский К. И. Живой как жизнь//Собр. соч. М., 1966. Т. 3, (И другие издания )

Шанский H. М. В мире слов. М., 1978.

Югов А. Думы о русском слове. М., 1975. (И другие издания.)