- Надо возвращаться, - говорит командир, подойдя на «Чкалове» к барже и осматривая ее, - наше время вышло. Оба катера-тральщика подходят к борту «Чкалова».

- Ну, как, живы, здоровы? - спрашивает Иван Иванович и, не ожидая ответа, добавляет: - Ну, на сегодня хватит. Пойдем, хлопцы, до дому.

- Добро, - устало отвечают командиры катеров-тральщиков и включают машины.

У Херсонесского мыса появляется темный силуэт корабля. Он быстро идет по фарватеру.

Командир «Чкалова» мичман Шевцов, подобрав покороче буксир, осторожно ведет баржу к бухте. Баржа теперь стала тяжелой и неповоротливой, она рыскает на курсе и дергает буксир.

Начинает светать. Меркнут и гаснут звезды. На востоке появляются светлые полосы - предвестники наступающего утра. Отчетливо вырисовываются берег и белая накипь на острых камнях у входа в бухту. Холодные росинки лежат на поручнях мостика, на медном колпаке компаса.

«Чкалов» входит в бухту. Иван Иванович, завернувшись в бушлат, дремлет на мостике. Ночь прошла удачно: две мины уничтожены.

Через полчаса Иван Иванович уже на КП. Он берет у меня голубую папку, где хранится карта сброшенных противником мин. Все мины на карте пронумерованы и имеют свою родословную: какого числа и в какое время сброшены, где упали, какие посты наблюдали их падение, когда мины уничтожены.

Сейчас, сличив место взрыва мины, Иван Иванович отыскивает два черных кружочка и ставит на них красной тушью крест.

Из своей каюты выходит контр-адмирал Фадеев.

- А ну-ка, покажите, Иван Иванович, - говорит он и наклоняется над картой.

Глава двадцать седьмая

19 июня положение войск, оборонявших северный сектор, резко ухудшилось. 95-я дивизия, понеся тяжелые потери, отошла на северную сторону бухты. В результате этого противнику удалось полностью окружить 30-ю батарею [187] Александера. Еще несколько дней она сражалась в окружении, но после того как был расстрелян весь боезапас, личный состав взорвал батарею.

В этом районе находилась и 365-я зенитная батарея, прославившая себя во время декабрьского штурма. Сейчас ею командовал, заменив тяжелораненого командира, старший лейтенант Иван Пьянзин. Эта батарея также сражалась до последнего снаряда, а затем Пьянзин передал открытым текстом по радио: «Отбиваться нечем. Личный состав весь вышел из строя. Открывайте огонь по нашей позиции. Прощайте, товарищи!» Четыре наших батареи открыли огонь по знаменитой высоте 60,0, сметая фашистские полчища.

Удержаться у кромки Северной бухты войска не могли и потому ночью переправились на Корабельную сторону. Прикрывали их узлы сопротивления на Северном укреплении, Михайловском и особенно упорно на Константиновском равелине.

Что же представлял собой Константиновский равелин?

На Северной стороне, на оконечности мыса, у входа в Севастопольскую бухту, Суворов когда-то поставил две батареи; во времена адмирала Лазарева здесь был построен двухъярусный 94-пушечный равелин, названный Константиновским.

В этом древнем каменном массивном сооружении размещалась отдельная часть нашего соединения - охрана севастопольского рейда.

Охрана рейда - хозяин на рейде. Она следит за правильной расстановкой и безопасной стоянкой кораблей, за их движением по рейду и гавани, за порядком и чистотой во всех севастопольских бухтах и бухточках.

Как часовой, стоит у входа в Севастопольскую бухту седой равелин. Незыблемым спокойствием, средневековой тишиной веет от толстых каменных замшелых стен его с широкими амбразурами, от темных, прохладных двухъярусных казематов с узкими, длинными коридорами.

Здесь, на зубчатых стенах равелина, хорошо было встречать рождение нежно-розового утра и провожать голубые, дымчатые вечера. Сюда легко приходили шумы большого города с его трезвоном трамваев, сигналами автомашин и гудками заводов. Отсюда видно было, как зажигались вечерние огни стоящих на рейде кораблей, как опускалась над бухтой южная ночь, загорались яркие звезды и вспыхивали, мигая, на невидимых горах огоньки маяков.

Пересекая бухту, словно черные бусы, нанизанные на [183] стальной трос, поднимаются и опускаются на тихой, сонной воде боковые заграждения.

А у подножия равелина лежат на морском дне засосанные грунтом адмиралтейские якоря ушаковскпх парусных линкоров, лежат затянутые илом останки боевых кораблей эскадры Нахимова, затопленные здесь в 1854 году.

Хорошо было в мирное время наблюдать отсюда за кипучей жизнью рейда. Вот быстро скользит по бухте катер под темно-синим брандвахтенным флагом - это дежурный по рейду проверяет, правильно ли ошвартованы корабли и крепко ли стоят на рейдовых бочках-якорях линкоры и крейсеры. И брандвахтенный корабль у Графской пристани, как неусыпный страж, зорко смотрит за порядком на рейде.

Огромный портовый буксир тащит к линкору груженую баржу. Удерживая на весу красную бочку, неторопливо бредет куда-то килектор. Стотонный кран, легко подхватив торпедный катер, ставит его на стенку, из притопленного плавучего дока торчит кормовое оперение подводной лодки.

Десятки катеров, баркасов и шлюпок снуют по рейду. Идет с большой медной сияющей трубой паровой катер линкора «Парижская коммуна» - «самовар»; разводя высокую волну, мчится щегольски выкрашенный, с белой мачтой быстроходный катерок; разрезая на зеленые ломти волну, проносится с крючковыми на носу и корме катер-лимузин командующего флотом.

Но вот брандвахта поднимает черные конуса на тонких мачтах, и вдруг замирают и останавливаются катера и шлюпки на рейде - это выходят из бухты боевые корабли.

Но сигнал: «Долой!» - и снова мчатся во все концы и края быстрые и верткие моторные катера и боты, бесшумно скользят гребные баркасы и шлюпки.

А на мостиках кораблей размахивают красными крыльями флажков сигнальщики, ревет сирена, и подводная лодка выходит, звеня дизелями, из Южной в Северную бухту, и хлопочут возле кораблей крикливые чайки.

Над всем этим шумом большого порта, над простором голубых гаваней с белыми домами на крутых холмах сияет веселое, ослепительное, южное солнце…

…А сейчас в равелине осталась горстка моряков, продолжающих нести рейдовую службу, обеспечивая отход из Южной и Северной бухт кораблей, катеров и шлюпок и [189] всего того, что может еще плавать и держаться на воде.

Брандвахтенный корабль у выхода из Южной бухты продолжает еще нести свою трудную службу, регулируя движение судов на рейде.

Ежедневно на бухту и рейд, где стоит этот маленький корабль, с открытой площадкой мостика, сыплются бомбы и падают снаряды. Корабль неподвижен, он стоит на мертвых якорях, поэтому ни уклониться, ни отодвинуться не может.

Осколками пробиты надстройки, перебиты ванты, посечены обвесы, рваные пробоины зияют в его корпусе. Но на брандвахте живет и несет службу небольшая команда моряков; сигнальщики матросы Варламов и Хорошев ни на минуту не прерывают наблюдение за рейдом. С биноклем на груди бессменно на мостике командир брандвахты лейтенант Синяков.

Трепали корабль осенние штормы, он обмерзал зимой, превращаясь в ледяной остров, изнывал летом под жгучим южным солнцем, когда палуба становилась, как раскаленная жаровня.

Маленькая брандвахта не может состязаться с пикирующими самолетами, не может отвечать огнем на огонь вражеских батарей, только стойкость и мужество - оружие команды брандвахты.

До последнего дня, пока не ушли все корабли и шлюпки из Севастопольской бухты, брандвахта несла службу; как часовой, она не могла уйти с поста, пока не выполнит свой долг до конца. Теперь отход кораблей прикрывал только Константиновский равелин.

Двадцатого июня на Константиновский равелин отошли бойцы из 95-й стрелковой дивизии во главе с майором Дацко и личный состав 12-й батареи. Батарея долго в трех километрах от Константиновского равелина сдерживала яростные атаки фашистов, уничтожила несколько танков и роту противника. Расстреляв весь боезапас, бойцы во главе с парторгом И. Д. Радаевым взорвали батарею и отошли на равелин. Закрыли массивные железные ворота, заложили их огромными каменными плитами, уложили туда глубинные бомбы и засыпали землей. Все это должно быть взорвано в случае прорыва танков противника. За ночь бойцы установили две пушки, укрепили в амбразурах пулеметные гнезда, приготовились.