Фашисты вначале не желали всерьез принимать во внимание эту батарею и по-прежнему нападали на аэродром и пытались безнаказанно минировать фарватер, но меткий огонь «плавучей» расстраивал их боевые порядки и заставлял поворачивать вспять.

Морские летчики генерала Острякова, умевшие драться над сушей и над морем, в свою очередь зорко следили за своей соседкой и не раз отгоняли от нее фашистские самолеты. И катера-охотники, заметив налет авиации на батарею, не ожидая команды, самоотверженно помогали ей, открывая огонь.

Оставив плавбатарею, фашисты набрасывались на катер-охотник. Тот, продолжая вести огонь, маневрировал, меняя курс и скорость. Иногда катер стремительно выходил на ветер и, распустив шлейф дымовой завесы, прятался сам и закрывал плавбатарею.

На плавбатарее жили замечательные моряки-артиллеристы. Эта плавучая крепость с палубой, переборками и каютами, как на настоящем корабле, с погребами боезапасов, с мощными орудиями стала для них родным домом, который они не хотели менять ни на что другое.

Изредка кто-либо из офицеров плавбатареи попадал к нам на КП: ведь плавбатарея № 3 входила в состав нашего соединения. И флагманский штурман Иван Иванович спрашивал прокопченного молодого артиллериста с желтыми, прокуренными усами:

- Ну, как там у вас, не скучно?

- Некогда скучать, - лаконично басил артиллерист, - в день по десять атак отбиваем! Вот снаряды надо подбрасывать регулярно, - обращался он к флагарту Федоренко, - да и табачку не мешало бы. - И тянулся к открытому портсигару.

Разговаривая с ним, надо было кричать погромче, так как артиллеристы батареи быстро становились глухими. Сказывалась не только ежедневная и частая стрельба, но я то, что батарея от выстрелов пушек вся вибрировала и [172] гудела, или, как говорили матросы, сидящие в погребах и под верхней палубой, «старушка играла, как гитара».

На эту плавбатарею в конце мая прибыла партийная комиссия соединения.

Был тихий теплый день, когда легковая автомашина остановилась у берегового КП плавбатареи. Приехавших - полкового комиссара Бобкова и членов партийной комиссии - встретил комиссар плавучей батареи Нестор Середа.

Заседание парткомиссии решили провести на батарее. На этот раз выдался спокойный день - зеленела трава на рыжих буграх, с писком перебегали дорогу юркие суслики, гудели телеграфные провода на столбах. В такой день хочется лечь на нагретую солнцем землю и слушать, как сладостно, уже по-летнему звенит воздух, как трещат где-то в траве неуловимые цикады и убегает вдаль, словно тонет в бесконечных просторах моря, волнистая поверхность полуострова, и кажется, что одинокий Херсонесский маяк на краю земли упирается в голубое небо.

Полковой комиссар Бобков, член парткомиссии флагманский врач Гелеква, комиссар Середа поднялись на верхнюю палубу. У дежурных орудий стояли комендоры; остальные матросы в этот предобеденный час отдыхали. На корме, там, где курили матросы, слышалась песня.

Из дверей камбуза выглянул кок в белом колпаке. Врач Гелеква заметил его и сказал, обращаясь к Бобкову:

- Вы знаете, Николай Акимович, чем славится камбуз на этой плавбатарее? Здесь кок Кийко славно готовит блинчики с вареньем!

- Что ж, если угостят, попробуем и блинчиков!

А комиссар батареи Середа, улыбаясь, уже показывал коку растопыренными пальцами, сколько готовить добавочных порций.

Заседание началось с разбора заявления отличника батареи командира зенитного автомата старшины первой статьи Косенко. Слесарь высокой квалификации, он вместе с рабочими завода создавал из отсека боевой несамоходный корабль. Его боевая характеристика - это четыре сбитых фашистских самолета, свалившихся в воду у борта батареи.

- Я каждый день вижу, как храбро и стойко сражаются коммунисты, и хочу быть таким, как они! - говорит Косенко.

В это время раздались резкие звонки колоколов громкого боя - воздушная тревога. [173]

И пока еще стучали по железному трапу каблуки бегущих на боевые посты, раздались первые залпы. Это дежурные орудия открыли огонь. Наверху все гремело, и палуба выгибалась и вздрагивала под ногами.

Тридцать «юнкерсов» под охраной «мессершмиттов» шли с моря на Севастополь. Дул легкий ветер и чуть шевелил военно-морской флаг на высокой мачте плавбатареи и относил синий дым выстрелов на берег.

Строй вражеских самолетов разомкнулся: часть из них пошла на батарею, остальные продолжали двигаться на город. Бобков занял место рядом с командиром батареи Мошенским. С командного поста были хорошо видны запрокинутые вверх стволы автоматов. К Бобкову подбежал помощник командира лейтенант Лопатко, что-то крикнул, показывая рукой вниз, на береговой КП, - там спокойней.

Но Бобков отрицательно покачал головой, делая знак лейтенанту, чтобы он занялся своим делом: уже пикировали самолеты, рвались бомбы, и осколки били по высоким бортам батареи.

- Огонь, огонь!

Накалялись стволы пушек, падали скошенные осколками раненые. Беспрерывно били автоматы. У зенитчиков затекли руки, пересохло в горле. Подносчики не успевали подавать снаряды. Весь личный состав, за исключением вахтенного радиста и дежурного по артиллерийскому посту, работал на верхней палубе. Кок Кийко, позабыв снять свой белый колпак, тащил снаряд к орудию, скользя по железной палубе и спотыкаясь о стреляные гильзы.

Командир автомата Косенко был ранен в голову и в ногу, кровь вместе с потом стекала по разгоряченному лицу, но он вел огонь до тех пор, пока не свалился без сил на палубу.

В это время осколком бомбы был убит вертикальный наводчик, и автомат перестал действовать. Косенко услышал, что автомат замолчал, с трудом открыл глаза и, собрав последние силы, занял место наводчика. Зенитный автомат снова бил по фашистским самолетам. «юнкерс», прорвавшийся к батарее, получил прямое попадание в плоскость. Он загорелся, попытался выровняться на курсе, но завалился на крыло и упал возле батареи в воду.

Когда воздушная атака была отбита, вся верхняя палуба батареи была завалена стреляными гильзами, засыпана осколками. В ушах Бобкова стоял оглушительный гул и звон.

Заседание партийной комиссии продолжалось. Комиссар [174] снова прочитал: «И хочу быть таким, как они!», - и сказал:

- Добрый будет коммунист!

Эти события произошли двадцатого мая. С этого дня противник начал мощные авиационные налеты и артиллерийские удары. Похоже было на то, что фашисты готовятся к новому штурму Севастополя. Каждый день теперь немецкая авиация сбрасывала на город и оборонительные рубежи тысячи бомб и снарядов. Жестоко и бессмысленно разрушали они город, методически уничтожая дом за домом, квартал за кварталом.

Глава двадцать шестая

В мае войска Крымского фронта, теснимые гитлеровцами, отошли с Керченского полуострова на Тамань. Все наши надежды на скорое освобождение Крыма рухнули. Надо было рассчитывать только на свои силы. К этому времени Приморская армия получила с Большой земли значительное пополнение. А техники было немного - всего тридцать восемь танков и в строю шестьдесят флотских самолетов на ограниченном пятачке херсонесского аэродрома. Опытный генерал И. Е. Петров готовился к решительной схватке с фашистами. Теперь он управлял войсками не через комендантов секторов, а непосредственно каждой дивизией.

Гитлеровцы, высвободив войска на Керченском полуострове, значительно превосходили нас и в живой силе, и в технике. Достаточно сказать, что у них были сосредоточены четыреста пятьдесят танков и 8-й авиационный корпус генерала Рихтгофена. Под Севастополь была переброшена самая мощная и сверхмощная осадная артиллерия, мортиры до 615 мм, появилась у Бахчисарая и знаменитая «Дора». Это была 800-мм пушка-колосс на железнодорожной платформе. Длина ствола ее достигала тридцати метров, а снаряд весил четыре тонны. Обслуживали «Дору», включая зенитчиков и саперов, около полутора тысяч человек. И командовал этим «расчетом» генерал.