Когда его вытащили из воды наверх, светило солнце, море было чисто, и только грохот и всплески разрывов снарядов говорили о войне. Оказалось, водолазный бот обстреливала артиллерия немцев. И если бы не отвага и [164] расторопность матросов водолазного бота, навсегда остался бы Охрименко на грунте возле магнитной мины.

На следующий день рано утром Охрименко снова спустился под воду. Увидев мину, он обошел ее со всех сторон, ощупал руками. Хотелось бы вот сейчас открыть горловину., где находится инерционный взрыватель и детонатор, и удалить их. Но прежде всего надо было с помощью мастики сделать слепок с горловины, гаек и болтов.

В третий раз спустился к мине Охрименко уже вооруженный ключами из немагнитных сплавов, изготовленными по слепкам. Снова на ощупь нашел в мутном полусвете горловину - здесь инерционный взрыватель. Ключом Охрименко осторожно сделал полуоборот, и постепенно инерционный взрыватель вышел из своего гнезда.

Опершись руками на мину, Охрименко отдохнул. Нажимая головой клапан скафандра, потравил воздух, и пузырьки, догоняя друг друга, побежали наверх. Пузырьки лопались и шипели, словно вода закипела. Наблюдавший за работой водолаз Викулов был спокоен: все хорошо. И снова осторожно нащупав запальный стакан, Охрименко постепенно вытянул его из гнезда. Но несмотря на то, что стакан почти вышел наружу, вытащить его оказалось невозможно: мина лежала на боку, следовало подкопать грунт или чуть сдвинуть, повернуть ее; сделать это Охрименко был не в силах. Затратив много труда, он вставил запальный стакан на место, в гнездо. Сигналом вызвал на помощь водолаза Викулова, своего терпеливого учителя. Вдвоем они чуть сдвинули мину: этого было достаточно. И снова Охрименко, оставшись один, начал все сначала - виток за витком выдвигал он запальный стакан из корпуса мины. И когда, казалось, самое главное уже сделано, удар по голове снова оглушил Охрименко. Шатаясь, он пошел на подъем. И вовремя. Снаряды все кучнее ложились вокруг водолазного бота. Немцы приметили его и решили потопить. Бот кренился, в борту в нескольких местах зияли пробоины. Ранило рулевого и обоих мотористов. Еще немножко, и бот захлебнется и затонет. Охрименко сидел на корме в резиновой рубашке, прижимая к груди инструменты. Неужели бот затонет и пойдет насмарку вся работа? Но моторы еще работали, и водолазный бот с крепом на левый борт успел уйти за северный мыс, к Константиновскому равелину.

За ночь бот отремонтировали, и ранним утром, в серой полумгле рассвета, водолазы застропили мину и притопили понтон. Когда из него откачали воду, мина повисла в [165] воде, и в таком положении на длинном пеньковом тросе катер прибуксировал ее в отдаленную Песчаную бухту.

В бухте экспедицию уже ожидал Охрименко. Автомашина вытащила мину на песчаный берег. Разоружение ее должно было продолжаться на берегу. Мина и сейчас была опасной незнакомкой, так как неизвестно, какие заряды-ловушки запрятаны внутри ее корпуса.

Утро в этот день было теплым, весенним. Голубое бескрайнее море, чуть волнуясь, лежало у берегов. Волны, легко набегая на прибрежный песок, шипели и искрились. Лопались белые пузырьки пены, и волны, отступая назад, обнажали свежепромытый крупный песок.

Готовясь к решительной схватке с миной. Охрименко вспомнил катастрофу, которая произошла в Новороссийске.

Это было в сентябре 1941 года. Единственный уцелевший участник разоружения мины капитан-лейтенант А. И. Малов рассказал ему о том, что произошло на берегах Цемесской бухты.

После налета вражеской авиации на Новороссийский порт на небольшой глубине в гавани у борта боевого корабля была обнаружена донная мина. Как и сейчас, водолазы приподняли мину на понтоне, катер отбуксировал ее к Суджукской косе, в безлюдное место, и полуторка благополучно вытащила ее на берег. Мина лежала на пляже, зарывшись своими тупыми обводами в гальку и крупный белый песок. К ней шли по берегу три человека. Инженер Борис Лишневский и военные моряки - капитан-лейтенант Малов и старший лейтенант Богачек. Они шли спокойно, как на обычную работу, неся в руках приборы и ключи, шли, чтобы разоружить мину противника.

Оставалось несколько шагов до обсыхающей на ветру грузной, неподвижной мины, когда капитан-лейтенант Малов нагнулся к валявшемуся на песке пеньковому тросу, которым вытаскивали из воды мину, и сказал, обращаясь к Богачеку:

- Смотри, Семен Ильич, какой трос, и тот лопнул, как нитка. Тяжелая мина!

Богачев и Маслов стали разглядывать разорванный трос, а ушедший вперед инженер Лишневский уже стоял возле мины и осматривал ее.

И вдруг раздался оглушительный взрыв, и черный столб дыма поднялся ввысь.

Когда дым рассеялся, у самого уреза воды лежал тяжелораненый Малов. Тела убитых Лишневского и Богачека были силой взрыва сброшены в море. [166]

Все это вспомнил капитан-лейтенант Охрименко, приступая к окончательному разоружению мины. Сейчас он должен был снять крышку, за которой находятся самые сложные и хитрые приборы. Но и там, чтобы преградить дорогу любопытным, мог быть запрятан заряд-ловушка. Поэтому надо проникнуть внутрь корпуса мины, не снимая крышку. Как это сделать? Единственный выход - высверлить в корпусе отверстие и заглянуть туда. Но тут новое серьезное препятствие. Что если от работы сверла сработает акустический замыкатель?

Однако Охрименко и этот случай предусмотрел. На сырой земле против гидрофона мины был установлен репродуктор и протянуты провода к импровизированному «командному пункту» в лощине, где лежал новенький патефон с набором пластинок.

Люди ушли с этой площадки. На большом удалении лежали в цепи охранения матросы. А у полуразрушенного здания за лощиной расположилась группа офицеров во главе с контр-адмиралом Фадеевым.

Охрименко остался с миной один на один. Он не спеша выбрал пластинку и положил ее на вращающийся диск. Усиленный в несколько раз, раздался великолепный бас Михайлова.

Постой! Выпьем, ей-богу, еще!

Бетси, нам грогу стакан,

Последний в дорогу.

Бездельник, кто с нами не пьет!

Снова и снова пел Михайлов, как будто «слушателем» была не трехметровая ненавистная мина, а кто-то невнимательный, рассеянный, до сознания кого нужно обязательно донести эту застольную песню. Наконец, Охрименко наскучило «крутить» бас.

- Ну, что же, - сказал он себе, - перейдем к Лемешеву.

Он поставил новую пластинку. Полилась ария из «Евгения Онегина».

После выступления Михайлова и Лемешева взвился в весенний простор красивый голос Максаковой.

У любви, как у пташки, крылья,

Ее нельзя никак поймать!

И эта ария были исполнена в напряженной тишине. Затем запел хор Пятницкого.

Мина никак не реагировала на музыку. Проигрывать пластинки больше уже, видимо, не имело смысла. Охрименко [167] поднялся и, медленно и осторожно ступая, подошел к мине. Он обошел ее кругом, рассматривая, где лучше рассверлить окно. Мина лежала неудобно, как и тогда, на грунте. Нужно было развернуть ее. «Один не потянешь, - подумал Охрименко, - хотя…» - он взял деревянную вагу и легко сдвинул мину.

Но рассверливать окно днем было опасно. В корпусе мог быть установлен фотоэлемент. Как только дневной свет проникнет через окно, сработает взрывной патрон-ловушка.

Охрименко, осмотрев еще раз приборное отделение мины, отыскал гнездо, где был установлен капсюль запального стакана, и, немного подумав, слегка повернул нажимное кольцо, удерживающее крышку капсюля. В тот же момент раздался глухой удар внутри корпуса мины, словно там неожиданно что-то взорвалось. Охрименко упал.

И только лежа на сыром песке и слушая, как быстро бьется сердце. Охрименко заметил, как потемнело и стало пасмурно вокруг: вода в бухте почернела и покрылась рябью, по корпусу мины медленно сползали первые капли дождя. Холодные, они освежали разгоряченное лицо Охрименко.

И вдруг он услышал, как в корпусе мины отчетливо заработали часы: тик-так, тик-так, тик-так, - отсчитывали они.