— Доктор! — прокричал Командир по рации, — вы меня слышите?

— Слышу, Командир!

— Вы видите планету, Доктор?

— Вижу, Командир, — она прекрасна!!!

— Хорошо все-таки на даче, — сказал мой отец, — просто сказка!..

— Да, — согласился я, — если бы ты еще не дымил своей сигаретой…

— Не выступай! — фыркнул отец.

— Дедуля! — закричала моя дочь. — Луна!

— Смотрите, — сказала жена, — метеорит!

— Я без очков все равно не увижу…

— Во-он он, — показала моя жена, — а вон еще один, рядом.

— А я вижу! — глядя в другую сторону, сказала моя мама.

— Не туда смотришь! — сказал отец.

— Ух ты! — теперь даже я их увидел. Они летели совсем медленно и, казалось, совсем близко от нас. — Это не метеориты. Это ракеты такие — управляемые.

— Учения какие-нибудь… — равнодушно отреагировал отец.

Вскоре из глубины дачного поселка, к нашим воротам подошли двое. Одеты они были в желтые облегающие спортивные костюмы несколько странного покроя; в руках несли мотоциклетные шлемы.

— Скажите, пожалуйста, — спросил тот из них, что был помоложе, — как нам отсюда добраться до города?

— Вот по этой дорожке дойдете до автобусной остановки, сказал я, — но здесь недалеко и пешком. Часа за полтора дойдете.

— Спасибо, — поблагодарил тот из них, что был постарше.

И они пошли. Когда они отошли уже довольно далеко, тот, что был постарше, вдруг обернулся к нам и крикнул: “Спокойной ночи!” И они почему-то радостно засмеялись…

Александр Тебеньков

ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ ЛЕБЕДЯ

— Вы никогда не обращали внимания вон на ту звездочку? Этот вопрос я задаю самым небрежным тоном, на который способен. И даже отворачиваюсь к телескопу, демонстрируя тем самым свое полное равнодушие к ответу. Но, боюсь, делаю это так неловко, что моя нарочитая небрежность бросается в глаза каждому. Всякий раз, распрощавшись с очередным посетителем, я убеждаю себя прекратить бессмысленное притворство, вести себя естественней, ведь тот, кого я жду, мгновенно разоблачит мои наивные приемы доморощенного сыщика, и я его все равно не узнаю, если он сам не захочет раскрыться, а остальным же мое поведение покажется, мягко говоря, просто глупым издевательством зарвавшегося звездочета. Найдутся, еще и жалобу напишут. Всякий раз я говорю себе: плюнь, забудь, не береди душу, другой такой случай не повторится. И все же…

— Вы никогда не обращали внимания вон на ту звездочку? Какую? А вот эту! Видите, почти прямо над нами пять ярких звезд образуют нечто вроде креста? Не видите? Странно. Присмотритесь внимательней: вот звезда, вот, вот и вот… Отлично!

Это созвездие Лебедя — голова, крылья, хвост… Что?.. Да, созвездие Рака действительно есть, а что касается Щуки… Ну что ж, значит, упущение астрономов, видимо, дедушку Крылова они не читали. Но вы посмотрите сюда — под крылом Лебедя есть маленькая слабая звездочка. Именно о ней я вас и спрашивал.

Жаль, очень жаль, что не замечали… Нет, ничего особо примечательного, на первый взгляд, в ней действительно нет. Просто вокруг нее вращаются такие же планеты, как наша Земля. И там живут разумные существа, очень похожие на нас с вами.

Меня интересует, как они называют эту свою звезду, свое солнце.

Вы, случайно, не в курсе?.. Что?.. Да, время уже позднее. До свидания, всего хорошего. Приходите еще… Осторожней, там лестница, сейчас я зажгу свет. Всего хорошего.

Ну вот, опять не он. И снова ожидание.

— Вы никогда не обращали внимания вон на ту звездочку?..

Это созвездие Лебедя… Очень жаль… Вы, случайно, не в курсе?

Сейчас я зажгу свет… Всего хорошего!..

И опять не он.

— Вы никогда не обращали внимания…

Снова не тот.

— Вы никогда не…

В летнее время в обсерватории много посетителей.

После дневного зноя, когда асфальт плывет под ногами, а от сухого жара и духоты не скрыться ни в тени, ни в закупоренных наглухо квартирах с занавешенными окнами, вечер вытягивает на улицы самых замшелых домоседов. Натираются “Тайгой”, гвоздичным маслом, диметилфучилатом — кто чем, и выходят навстречу вечерней прохладе и комарам.

Ходят-бродят по улицам и скверам, спускаются к самой Волге посидеть не бережке. Но нет-нет да и забежит кто-нибудь сюда, ко мне. Вход бесплатный, почему бы не забежать? Глянут осторожненько стократно усиленным взором в звездное небо, таинственное до жути, и уходят, гордые и довольные, полные тщеславного сознания своего приобщения к тайнам вселенной.

Насмотрелся я на них за восемь-то лет.

Некоторых влечет сюда действительно любознательность, и я никогда не тороплю их уступить место у телескопа очередному. А иные… Хуже всего самонадеянные юнцы, думающие, что они еще помнят кое-какие факты из школьного курса астрономии, а имеющие за плечами пару — тройку ненароком прочитанных брошюр научно-развлекательного характера. Ах, как они пыжатся перед своими такими же юными подругами! А те полны гордости за них. А как же иначе, иначе нельзя, ведь он так здорово потряс своей эрудицией этого старикашку, чуть не наповал сразил его несколькими фразами такого рода: “А до самой близкой звезды ужас как далеко! Миллион лет будешь лететь — все равно не долетишь!” В том, что я для них старик, сомнений нет. Для таких вот птенчиков любой человек, которому перевалило за тридцать, уже глубокий старик. Знаю, сам таким был… Ну, а в категорию стариков, по их разумению, конечно, я перекочевал уже шесть лет назад.

Этим я никаких вопросов не задаю.

Более приятные посетители — это пожилые люди. С ними большей частью отдыхаешь. Они ахают, восторгаются — совершенно искренне! — задают массу, порой даже интересных, хотя и наивных, вопросов. Им приятно рассказывать, и тут обычно выдаешь на сверхпопулярном уровне самый сенсационный и потрясающий воображение материал. Прощаясь, они горячо благодарят, обещают прийти сюда еще раз. Я совершенно уверен, им этот вечер доставит немало пищи для всевозможных пересудов и разговоров, и долгое время они потом будут вспоминать, как ходили смотреть Луну и звезды. Некоторые спустя неделю — другую приходят снова и еще на приступочках у входа под купол громогласно объявляют, что они-де уже бывали здесь.

— Вы нас не помните? — Они чувствуют себя на этот раз под куполом легко и свободно; хотя с некоторой долей фамильярности, стараются погладить трубу или станину телескопа.

Я становлюсь для них добрым старым знакомым, иногда меня удостаивают чести быть поверенным их маленьких семейных проблем и тайн. Но редко кто из этих “старых добрых знакомых”, хотя бы из простой вежливости, спросит, как меня зовут… И к ним у меня нет никаких вопросов.

Есть еще одни посетители, пожалуй, наихудшие из всех.

Глядя на них, я готов терпеть даже “эрудированных” юнцов и хихикающих юниц… Бывают же люди, для которых губительно само сознание, что они чего-то могут не знать! Снисходительность, с которой они принимают мои объяснения, делая вид, что им это все давным-давно известно, бесит меня. Исключительно ради собственного удовольствия, своего рода маленькой мести, я начинаю пороть ахинею. Они, естественно, ничего не замечают, всезнающее выражение не сходит с их лиц, и головы мерно кивают в знак одобрения — молодец, мол, правильно говоришь. К этим я тоже не пристаю.

Но стоит появиться другим… О, их я распознаю сразу! И если они приходят в компании, я прилагаю все силы, чтобы поговорить с ними без свидетелей. В большинстве своем это веселый народ моего возраста, иногда старше, но не намного. Звездами и небом они почти не интересуется, так, постольку-поскольку. Их, как и тех, кого я жду, интересует другое. Они почти квалифицированно расспрашивают об устройстве телескопа и поворотного купола, о способах шлифовки линз и варке стекла для них, спрашивают, везде ли в обсерваториях подвижной пол, и о многом другом, столь же мало относящемся непосредственно к небесным делам. Вот тогда я настораживаюсь еще больше, начинаю присматриваться к их лицам, заглядываю в глаза и, улучив момент, говорю: