Прюитт молчал. Он по-прежнему не верил ни одному слову Мэллоя, но был не в силах вступить с ним в спор.

— Я не могу даже попрощаться с тобой, — тихо продолжал Мэллой, — потому что не знаю точно, когда уйду отсюда. Мне придется подождать, пока наступит подходящий момент.

— Можно подумать, что вся жизнь состоит в том, чтобы здороваться с людьми, которые нам неприятны, и прощаться с теми, кого мы уважаем, — хмуро сказал Прюитт.

— Брось эти сентиментальности. Я этого не люблю. Просто ты сейчас попал в полосу прощаний. Это у каждого бывает. Ну, на сегодня хватит! Давай-ка спать.

— Давай, — согласился Прюитт. Он бросил окурок в урну и забрался па пары под одеяло. В наступившей тишине он неожиданно почувствовал какое-то отвращение к Мэллою с его заумными речами.

Прошла неделя, прежде чем Мэллою представился удобный момент для побега. Все это время Прюитт ежедневно видел его после работы и каждый день думал, что назавтра не увидит его. И вот однажды вечером Мэллой не пришел в барак. Хэнсон, запирая барак на ночь, рассказал, что Мэллой бежал из тюрьмы, захватив в мастерской комплект спецодежды вольнонаемных рабочих. Хэнсон, с большим уважением относившийся к Мэллою, очень обрадовался происшедшему, но высказал сомнение в том, что Мэллою удастся добраться до города. Для поисков беглеца были высланы моторизованные наряды военной полиции, о побеге сообщили в гарнизон, а военная полиция в окрестных городах получила сведения о внешнем облике беглеца. Это был первый случай побега из Скофилдской тюрьмы. Правда, десять лет назад трое заключенных совершили побег, но их задержали и вернули в тюрьму через двенадцать часов. Мэллой оказался более удачлив, его так и не нашли.

Спустя две недели о побеге Мэллоя, который сначала вызвал у заключенных интерес, сравнимый разве только с вниманием к состязаниям на первенство мира по бейсболу, забыли, и постепенно это событие ушло в прошлое.

В тюрьме, что бы ни случалось, заключенные должны были работать. Ежедневно их отправляли в каменоломню, где они дробили камень и грузили его на автомашины. Для них это был беспросветный, бесконечный и унизительный труд. Руки покрывались мозолями, кожа лопалась, и открывшиеся раны кровоточили. Заключенные знали, что стоит им очистить от камня один карьер, как саперы сразу же приготовят другой. От изнурительного труда болели и становились тверже мышцы, Болела и ожесточалась душа заключенных.

Глава сорок третья

Всего, считая дополнительный срок за арест в карцере и перевод во второй барак, Прю пробыл в тюрьме четыре месяца и восемнадцать дней. За это время в седьмой роте произошли большие изменения.

Уорден получил отпуск на две недели. Лева служил уже в одиннадцатой роте, сержант Старк получил повышение в звании, командиром роты вместо Дайнэмайта Холмса, переведенного в штаб бригады и получившего звание майора, временно стал лейтенант Калпеппер. Холмс забрал с собой О’Хейера. Новый командир роты должен был вот-вот приехать из Штатов. Одним словом, все в роте стало по-другому.

Прюитт вышел из тюрьмы в той же форме, которая была па нем во время суда. Он чувствовал себя в ней неловко, после того как почти пять месяцев проходил в тюремной одежде значительно большего, чем нужно, размера.

Он получил постельные принадлежности и другое имущество в том самом виде, в котором оставил их перед отправкой в тюрьму, но эти вещи сейчас казались ему совершенно новенькими. Это были те же самые одеяла, ремень, ранец и котелок, но только выданы они были не Лева, а добродушно улыбавшимся сержантом Малло, совсем недавно назначенным заведующим складом. Здесь же на складе Прюитт встретил еще одного сержанта — Пита Карелсена, назначенного заведовать снабжением. Очевидно, для сослуживцев Прюитт все еще оставался знаменитостью. Его расспрашивали о Маггио, но Прюитт дал себе слово ничего не рассказывать в течение девяти дней.

В канцелярии Прюитта встретил сержант Болди Доум, заменивший Уордена на время отпуска. Он отложил в сторону дела и с улыбкой на лице протянул Прюитту руку. Новый писарь, еврей, по фамилии Розенберри, сделал вид, что не замечает Прюитта, и продолжал что-то писать, только искоса поглядывая на пришельца.

Розенберри, как потом выяснил Прюитт, был совсем недавно призван на службу. Он занял место Маззиоли, которого вместе с другими писарями рот перевели в полковую канцелярию, присвоив им звание сержанта.

За ужином помимо Розенберри Прюитт увидел еще много новичков. Их оказалось даже больше, чем старых знакомых. Рота значительно пополнилась личным составом, прежде всего за счет вновь прибывших.

После ужина Прюитт принялся за чистку винтовки. Это была совершенно новенькая винтовка, на ней даже оставалась заводская смазка. Прюитт молча трудился, время от времени поглядывая по сторонам в надежде увидеть старых знакомых. Один за одним подошли к нему и поздоровались Чоут и другие новоиспеченные командиры отделений и взводов. Только Айк Гэлович воздержался от встречи с Прюиттом. По-прежнему чувствовалось, что Прюитт — знаменитость в роте, и каждый, кто подходил к нему, обязательно интересовался судьбой Маггио. Но Прюитт дал себе слово ничего не рассказывать еще девять дней.

После ухода капитана Холмса рота перестала быть подразделением, в котором главными привилегиями пользовались боксеры. Все, что раньше служило причиной и поводом для различного рода происшествий, теперь кануло в прошлое. Прибытия нового командира роты ждали со дня на день. Прюитт чувствовал себя как человек, которому на краю обрыва хоть и слитком поздно, но бросили веревку, чтобы он мог спастись от падения в пропасть.

Он не обращал никакого внимания на окружающих. В его памяти слишком свежи были воспоминания о времени, проведенном в тюрьме. Мысли о тюрьме не покидали Прюитта ни на минуту, и грусть рассеивалась только тогда, когда около пего появлялись Анди и Кларк. Они обычно усаживались с ним рядом, пели и играли на гитаре. Остальные солдаты поглядывали на Прюитта с опаской. Анди и Кларк горделиво встречали пугливые взгляды новичков. Ведь Прюитт был знаменитостью, а они — его друзья.

У Анди и Кларка оказался для Прюитта сюрприз. Два месяца назад они купили электрогитару и динамик. Покупка обошлась им в двести шестьдесят долларов, из которых двести им еще предстояло уплатить. Теперь они с радостью показывали гитару Прюитту.

Девять дней подряд Прюитт не покидал казармы, даже к Альме Шмидт ему не хотелось идти. Всеми своими мыслями он был еще там, в тюрьме.

Новый командир роты оказался не капитаном, как ожидалось, а первым лейтенантом. Он прибыл па пятый день после возвращения Прюитта из тюрьмы. Звали нового командира роты Росс. Он был призван из запаса после окончания офицерских курсов при колледже. Лейтенант Калпеппер, отец и дед которого сделали свою карьеру в этом полку, был не очень-то рад появлению Росса. По его мнению, командовать должен был офицер в звании не ниже капитана. И вообще он сомневался в командирских способностях Росса. Что касается Прюитта, то ему было совершенно все равно, какое воинское звание у командира его роты.

Пока наибольшее беспокойство у Прюитта вызывал тот интерес и любопытство, которое проявляли к нему новички. Ему вовсе не хотелось быть знаменитостью. Ведь ему нужно было не просто здесь жить — он предполагал всю свою жизнь посвятить армии.

Девятидневный карантин Прюитт установил для себя не случайно. Во-первых, за эти дни, но его подсчетам, из тюрьмы должны были выйти еще шесть человек. Во-вторых, число «девять» никто бы не счел круглым. Во всяком случае, девять дней — это не столь заметный срок, как неделя или две недели. А что касается Фэтсо, то он каждый вечер бывал в баре «Лонг Кэбин», и поэтому Прюитт мог не торопиться с осуществлением своего плана.

В тот вечер, когда он впервые после освобождения из тюрьмы отправился в город, Прюитт приобрел нож в небольшой лавке, принадлежавшей китайцу. Как и в других лавках, окружавших гарнизон, здесь можно было купить разные мелочи, военную галантерею, отремонтировать обмундирование.