Группа приближалась к кризисному состоянию. Но о возвращении никто не помышлял.

На следующий день мы были на Западной вершине. Джумбер написал записку, которую оставили в надеж­ном месте, и мы стали спускаться на гребень, седлом тянувшийся к центральной вершине. На 7000 метров вырыли пещеру, а потом вышли к седлу, откуда уже начинался подъем к пику Победы. Ночь провели опять в палатках. Погода стояла ужасная.

В ту ночь всем нам снились дурные сны.

Наутро Михаил произнес три страшных слова:

— Мне очень плохо.

Михаил был крайне сдержанным и застенчивым человеком, он не умел жаловаться, и мы сразу поняли, что до сих пор он просто утаивал свое состояние, кре­пился, чтобы не помешать продвижению вперед. И раз произнесены эти слова, значит, больше терпеть он уже не может.

— Я спущусь с Михо в лагерь Хазарадзе через За­падную вершину,— сказал я товарищам.

Группа Хазарадзе выйдет вслед за нами на второй день и, взяв Западную вершину, вернется обратно. Они не должны были совершать траверс, как мы. Я рассчи­тывал, что -по дороге где-нибудь наткнусь на них, пору­чу им больного Михо и возвращусь наверх.

— Если нужно, я пойду с вами,— предложил Тэймураз.

— Не только нужно, а необходимо.

Все молчали. На том пути это были самые тягост­ные минуты для нашей группы. В момент, когда до же­ланной цели, ради которой столько перетерпели, рукой подать, всего какие-то метры, возвращаться обратно!.. Бросить на ветер столько трудов!..

А вершина сверкает перед самым носом, кажется, вот она, на расстоянии вытянутой руки... Путь в один день...

— Я не думаю, что у Михаила горная болезнь, он просто плохо себя чувствует, завтра будет здоров. Так что ничего тревожного нет,— нарушил молчание Кузьмин.— Мы должны подняться на вершину во что бы то ни стало...

У Кузьмина богатый опыт высотных восхождений. Потому его слова имели решающее значение. И мы поверили, мы с надеждой стали ждать завтрашнего дня. Я, Михаил и Кирилл связались одной веревкой, остальные — каждый в одиночку, и продолжили путь... Остановились на высоте 7360 метров. Ночевать будем в палатках.

— Поздравляю вас, товарищи! На такой высоте советские альпинисты еще не ночевали, мы первые! — торжественным тоном обращается к нам Кузьмин.

Но наше внимание устремлено на Михо. От состоя­ния его здоровья зависит так много. Он чувствует себя вроде неплохо. Шутит, смеется. Вообще-то всем было неважно. Давала себя знать недостаточная подготовка. Правда, я пока чувствовал себя на удивление бодро.

Так хорошо на большой высоте я никогда себя не ощу­щал.

Рассвело утро — утро на вершине. У всех у нас одна мысль: как-то сбудутся слова Кузьмина насчет выздо­ровления Михаила? Однако не все можно высказать вслух. Молчим и украдкой поглядываем на Михаила — как он выглядит?

Пока что, кажется, все в порядке. Михаил одевается, как обычно, взваливает на спину рюкзак, берет ледоруб и связывается веревкой.

Мы проходим десять метров, потом еще десять и еще, и вот тогда-то и выявляется самое страшное. Нет. Ошибался Кузьмин! Михаил только из уважения к това­рищам отчаянно борется с собой, хочет казаться здо­ровым человеком!..

МИХАИЛ-МЛАДШИЙ: ГЕРБЕТУ ГВАШИД !..[20]

«Господи, помоги!» — говорил грузин, задумав какое-нибудь доброе, благое дело. Так говорил он и садясь за еду, и собираясь отойти ко сну. Просил бога о помощи, однако никогда не сидел сложа руки и разинув рот в ожидании милостей от отца небесного, сам дейст­вовал — трудился, воевал, боролся...

— Гербету гвашид! — с этими словами мы высту­пили в путь из основного лагеря к подступам стены. Один за другим, словно это входило в наши обязан­ности, обращались мы к святому Георгию.

Не знаю, достигали ли мольбы шестерых человек слуха господня, но так хотелось верить в его существо­вание и в то, что он внемлет нам. В царстве снегов и льдов, оторванном от людей и всего живого, особенно хочется верить в существование таинственной силы, доброй и всемогущей, которая не покинет тебя в пору испытаний и пребудет с тобой от начала до конца...

Наша шестерка ритмично, без перебивок продвига­лась к Зеркалу. Мы пересекали ответвление Чатинского кулуара, чтобы выйти к подступам. И вот наконец!.. Мы остановились, ошеломленные зрелищем сверкаю­щей в солнечных лучах гигантской ледовой стены. Величественное зрелище это внушало почтительный трепет.

Первый шаг был сделан. Мы вступили в борьбу. Это будет борьба до последнего вздоха, борьба не на жизнь, а на смерть. Это будет поединок мужественный и не­примиримый.

Нас охватил единый порыв, единая страсть — побе­да, только победа!

И если нам не хватит сил, не хватит уменья, если горные феи, златовласые дали, запрут перед нами теснины и грозный Элиа разгневается на нас, в нашем лагере должны царить мир и спокойствие, ибо все равно — пусть не сегодня, но завтра, послезавтра, когда-нибудь — когда-нибудь все равно взовьется над Ушбой пламя победы и отмщения, неугасимое, взмы­вающее в небеса пламя Киболани...

Согласно выработанному нами плану, штурмующая группа должна была как можно быстрее достигнуть первого, то есть основного, лагеря, чтобы одна связка вышла на маршрут и одновременно с рекогносцировкой пути освоила трассу. Так должно было происходить и в дальнейшем. Практически картина восхождения рисовалась руководителю и участникам его следующим образом: пока одна часть группы устраивает лагерь и готовит пищу, другая разрабатывает следующий учас­ток, делает заброску. Ночевки предполагались в гама­ках, в висячем положении, а также на искусственных площадках,— иного выхода у нас не было. Ставить палатки нам доведется, может, только дважды, в первый день штурма и в последний (это если удастся успешно справиться с задачей), у подступов к Зеркалу и на спокойном предвершинном гребне. Но предположе­ние всего лишь предположение: может быть, то, что издали кажется возможным, вблизи окажется совер­шенно недостижимым?..

Численность группы тоже была продиктована такти­ческим планом. На стене нам придется проводить слож­ные, специфические именно для Зеркала, работы. Обду­мав характер этих работ и их объем в переводе на человеко-дни, мы пришли к выводу, что в лучшем случае шестеро смогут осилить все эти работы при условии, что каждый будет нести предельную нагрузку.

Именно из этих соображений исходил Михаил, когда требовал от членов команды серьезной подготовки, максимальной собранности и внимательности. В борьбе с горами нет ничего второстепенного — все равно важ­но и значительно, начиная со складывания спального мешка и кончая вбиванием крючьев в лед. Любая, каза­лось бы, незначительная операция требует особой ответ­ственности, внимания и напряжения сил. Небрежно сложенный спальный мешок при подъеме или спуске может зацепиться за выступ скалы и сбросить в бездну своего владельца. Такой же печальный исход может повлечь за собой ненадежно вбитый крюк. Эти и другие простейшие, азбучные истины альпинистской науки все мы, конечно, хорошо знали, и тем не менее Михаил многое напоминал нам снова и снова. Причем делал он это предельно тактично, не выпячивая своего «я» и не задевая самолюбия никого из нас.

Все мы хорошо сознавали значение нашей экспеди­ции и старались быть особенно пунктуальными, внима­тельными и осмотрительными. Экспедиция Зеркала Ушбы, если она закончится благополучно, и станет выдающимся достижением грузинских альпинистов и всего советского альпинизма. Говоря словами Алеши Джапаридзе, это была бы «одна составная часть той извечной борьбы, которую ведет человек за господство в мире»... Для нас больше не могло быть «мое дело», «твое дело». Было одно единое наше дело, единая цель, равная ответственность каждого из нас шестерых, одна общая радость и одна забота, и вместо «я» теперь стало «мы», «все».

Вот как должна была разворачиваться наша работа на любом участке Зеркала: