— Струсил, Витюха?

Я говорю:

— Подумаешь, а сам-то?

Он опять отвернулся.

— А мне кажется, теперь всегда так будет.

Первую неделю мы без мамы как-то странно живем. Папа говорит: «Паника в обозе». И все время ищет что-нибудь. «Знаешь, Витяй, у японцев такое слово есть — «ясагаси». Поиски пропавшей вещи по всему дому. Так я думаю — все это ерунда, что у японцев замужние женщины не работают, определенно работают, ещё и в командировки ездят. Иначе откуда бы такому слову взяться?»

Мама у нас геолог, каждый год по командировкам. Только она никаких ископаемых не ищет, у нее работа другая. Вот решили где-нибудь завод построить или даже город — мама едет туда и исследует эту землю. А потом говорит: «Стройте, товарищи, на здоровье» или наоборот: «Что-то здесь, граждане, земля для вас мягковата, провалитесь». И ищут граждане землю потверже.

А у нас тут ясагаси.

Так что первую неделю у меня со свободным временем не особенно было. После школы дойдем с Ваньчиком до остановки, постоим — и в разные стороны. Почти не виделись. Ваньчик говорит: «Ну чего вы там возитесь? Подумаешь, дело — обед приготовить».

Легко ему говорить.

Только я не из-за одних разговоров на остановке стоял. Все мне казалось, что Юра вот-вот появится. Я Ваньчику эту историю с зонтиком рассказал, а Ваньчик свои рыжие брови на самый верх поднял и ну руками махать: «Я тебе говорил — недоделанное посторонним не показывать? Говорил! А тебе за зонтик подержаться дали — ты и рад!»

Ничего, в общем, не понял. Рассказывать я не умею, что ли?

А вышло все, как первый раз. Даже дождик был, слабенький, правда. Ваньчик уже домой пошел, а я ещё у перехода ждал. Вдруг из подворотни знакомый голос:

— Зонтик не требуется?

И Юра выходит.

— Здравствуй, Витя.

Не Витька, не Витюха, а Витя.

— Вот здорово, — говорю, — сейчас я Ваньчика догоню. Познакомишься.

Он меня за плечи успел схватить.

— Да постой ты, он уже вон куда ушел. Что ты теперь будешь взад-вперед бегать?

Ваньчик не далеко был, только я все равно не побежал. Может, у Юры времени нет. Он говорит:

— Как дела-то? Пройдемся?

Ну я ему про ясагаси и рассказал. На нас прохожие оглядывались — так он смеялся.

— Ох, неслабые вы мужики с отцом! Не скучаете. А я, вообще-то, думал — раньше тебя увижу, да весь наш второй курс на картошку отправили… Котел-то допаял? А что дальше делать будете? Ты, случайно, радиотехникой не увлекаешься?

— Да ну, — говорю, — мы с Ваньчиком в прошлом году для увеличителя реле времени делали. Скучно, и током бьет. Нет, мне нравится, чтобы крутилось и ездило, а там провода всякие — ничего и не видно.

— Эх ты, — говорит, — провода… Не лазил бы руками куда не надо — вот и не било бы… А я вот радиотехникой хотел заняться, да одному начинать неохота.

Я так обрадовался, даже остановился.

— Ты к отцу моему приходи, к нему все ходят. Он в этом деле знаешь как рубит! Про него даже в газете статья была. Правда, правда, «Левша у осциллографа» — вот как называлась. С фотографией.

Юра подумал, подумал.

— А что? Возьму и приду.

В этот раз мы к самой Юриной парадной подошли. Не так уж от моего дома далеко. Я ещё раз попробовать решил: ну откуда он про меня знает? Смеяться стал:

— Но это же элементарно, Ватсон!

И выскакивает тут из парадной Базылева.

— Ах, какая, — говорит, — встреча!

К Юре повернулась:

— Здравствуй, Юра.

И поскакала.

Ну Ленка, ну коза! Ясно теперь, кто про меня сведения доставляет. Сам ведь эту газету в школу таскал, показывал всем. Смотрите, мол, какой у меня отец выдающийся! А Ленка-то даже почитать просила.

— Она? — спрашиваю. А Юра опять смеется:

— Вычислил ты меня, старик.

Потом руку, как прошлый раз, подает.

— До встречи, Витя, теперь в городе буду.

И в парадную вошел.

Видел бы Ваньчик, как Юра со мной попрощался, так бы он тут и сел.

У Ваньчика медная трубка оказалась — первый сорт. Он ее в школу притащил.

— Все, сегодня гнуть будем. Паяльной лампой нагреем — и гнуть.

Я говорю:

— У тебя как дома-то, лампу раскочегарить можно?

— Да ты чего? Мы же на балконе, никто и не скажет ничего.

После школы домой сбегал, поел и — к Ваньчику. Лампа ревет, Ваньчик кричит, с соседнего балкона советуют что-то. Не заметил, как Ваньчиков отец пришел. Он на нас смотрел, смотрел.

— Кто же так змеевики делает, артисты?

Тут мы его и увидели.

— В трубку песок насыпать надо, а то она у вас как миленькая сплющится.

Так и простоял с нами, пока получаться не стало. Ваньчик говорит:

— Видал? Ты не думай, что он просто автобус водит. Он что хочешь для машины сделать может. Он однажды из двух плохих радиаторов один нормальный спаял. Сам видел.

Я бы у Ваньчика остался чаю попить, только мне на завтра ещё геометрия оставалась. Я и пошел домой.

В прихожей говорю:

— Привет!

Папа из комнаты выскочил.

— Фу ты, — говорит, — напугал. Орешь как на пожаре.

А у меня в голове паяльная лампа гудит, я и не слышу.

Захожу в комнату — рядом с папой Юра сидит, а на столе какие-то блестящие книжки рассыпаны, штук десять, наверное. Юра на меня посмотрел, как будто виделись только что.

— Дмитрий Алексеевич, вы вот это ещё не смотрели.

Вытягивает одну блестящую книжку и папе дает.

Ну и ладно, думаю. Пошел геометрию делать. Только писать кончил — Юра входит. Прямо я от этой лампы оглох — шагов не слышал.

— Ну, что сердитый?

Сзади ко мне подошел и легонько в спину толкает.

— Мы с Дмитрием Алексеевичем просто перепугались, когда ты заорал.

— Да ну, — говорю, — эти лампы паяльные… А ты как? Это у тебя что за книжки были?

Он портфель открыл и достает одну. А это, оказывается, заграничная аппаратура, магнитофоны, что ли. Картинки яркие, блестящие. Я думал — Юра книжку мне оставит, ребятам показать.

— Что ты, Витя, это вернуть надо. У тебя книги посмотреть можно?

Я ему рукой махнул, чтобы брал, что хочет, а сам историю читаю: мне ещё устные оставались. Папа минут через двадцать вошел. Юра встал, какую-то книжку на место поставил.

— Да брось ты, Юра, вскакивать, — говорит папа и сам на чурбак садится. — Я, знаешь, думаю, не сложновато ли это для тебя. Сам ведь говоришь — начинающий, а это все аппаратура высококлассная.

— Что вы, я разберусь.

И опять свои блестящие книжки вытащил. Вытащил и молчит, как будто вспоминает что-то. Папа его толкнул легонько:

— Чего застыл?

Юра себя блестящей корочкой по ладони похлопал, помолчал ещё и говорит:

— Да есть ещё одно дело, прямо неудобно мне говорить.

Папа улыбнулся, говорит:

— Валяй, чего там.

— У меня знакомый один есть, в ателье работает, звукотехнику всякую ремонтирует. Он мастер классный. Если у кого аппаратура нормальная, его на дом зовут. Особенно если импорт. Ну а тут у него какой-то мертвый случай, никак разобраться не может. А уже обещал. Неудобно, понимаете?

— Эх ты, — говорит папа, — дипломат. Проспекты свои разложил, вопросы умные задает. Сразу бы дело говорил.

— Вы скажете: дипломат. Уж заодно просто. В курсе-то хочется быть. Что, где?

Я говорю:

— Когда…

Они засмеялись, а папа спрашивает:

— Проветриваться идете?

Юра в дверях обернулся:

— А к вам, Дмитрий Алексеевич, ещё зайти можно?

Папа говорит:

— Ради бога. Только предупреждай, архаровцу вот скажешь.

Мы на улице сперва молча шли. Полдороги уже прошли, наверное.

— Знаешь, Витя, у тебя отец… — Юра рукой покрутил. — Схемы эти читает, как семечки… Ты не знаешь, сколько он за ремонт берет?

— Какой, — говорю, — ремонт?

— Ну мало ли, у людей импорта много. Успевай поворачиваться.

Я смотрю на Юру и не пойму чего-то. А он засмеялся и опять рукой махнул.

Около Юриного дома мы назад повернули. Опять он меня проводил.