К его персоне проявил интерес и Рабастан. Раз в неделю им позволяли мыться, выводили их в душевую по одному. Когда пришли за ним, Лестранж-старший быстро ухватил его за запястье, просунув руку сквозь толстые прутья решетки на двери камеры.

- Значит, это ты? Ты помог ему в последний момент? - хрипло зашептал он, пялясь на окаменевшего Сириуса во все глаза.

- Убери свои грязные руки, Расти, - холодно отозвался Блэк, борясь со слабостью, как было всегда рядом с дементорами. - Я никогда не опускался до твоего уровня.

Рабастан разжал пальцы и шумно сглотнул. Сириус под конвоем из дементора направился к лестнице.

- Ты ждешь его возвращения, брат? Ты ждешь его так же, как мы? - заорал тот ему вслед.

Спускаясь по лестнице и невольно спотыкаясь при каждом шаге, Сириус леденел от его слов. Или холод шел от жуткого стража позади него?.. Вначале даже, на краткую долю секунды ему померещилось, что Рабастан, старый приятель детства, каким-то образом прознал про Хвоста и спросил о нем. Но потом он понял, что речь только о Лорде, и его затошнило. То, что Азкабан пополнялся все новыми отловленными Пожирателями, для него не было секретом. Но то, что эти ублюдки считали его, Сириуса Блэка, своим соратником и верным слугой Волдеморта, вызывало рвотные позывы.

Лестранж пытался общаться с ним через стену, но Сириус игнорировал его слабый голос, и Рабастан в итоге сник. Тем более, всем этим шумом он невероятно привлекал дементоров, со временем он это понял и боялся издавать хоть звук. Но очень многие его соседи стонали как от боли во сне. Сириус ненавидел ночное время в тюрьме. Не потому, что он не мог спать - мог, организм, сломленный сожалениями, переживаниями, мыслями, просто проваливался в сон. Но сны пугали. Он не сразу понял, что и тут замешаны дементоры. Они влезали в сновидения, насылая кошмары. Ему бесконечно снился Джеймс, его труп там, на развалинах… Ему снилась разъяренная Лили, в тот вечер, когда они обсуждали предателя… Ему снился Ремус, кричащий ему той зимой, чтобы он шел к дементорам со своей любовью… И он пошел. Какая насмешка судьбы. Как часто они шутили про дементоров, у них с Сохатым это было едва ли не любимое ругательство. И вот к чему привели все шутки...

После первого года в Азкабане он стал засыпать только в образе собаки. Снов было меньше, да и чувствительность пса спасала, если в тюрьме происходили какие-то передвижения.

Спустя пять лет в Азкабане, Сириусу стало казаться, что он сходит с ума. Была ли в том вина обстановки в камере - он не знал. Один, всегда один, постоянные сквозняки, четыре стены и решетка на двери… и вечная боль вперемешку со скорбью и чувством вины. Или же дело было в том, что, со временем, его спасительная мысль - ублюдок-Хвост еще на свободе и его надо поймать! - стала растворяться, точно дым в воздухе. Со временем появились настоящие сомнения, не ошибся ли он. Миллиарды раз он вспоминал тот день на Хоуп Стрит, эту погоню… подумать только, он был у него в руках! Он сжимал ими его шею… и эта скотина выскользнула! Он помнил крики людей, заклятия, летящие в него. Помнил дым и запах взорванного асфальта, и он помнил - ПОМНИЛ! - что видел хвост Петтигрю, мелькнувший в канализационном стоке…

Но если эта уверенность была тверда и непоколебима еще в первые годы тюрьмы, то со временем она стала таять. Почему - Сириус не мог бы сказать. Остатками воли и надежды он цеплялся за это воспоминание - крыса, летящая в канализацию. Но, пройдя через столько кошмаров, мучений, душевных терзаний от своих стражников, воспоминание в его голове тускнело. Блэк ненавидел себя за это, но он действительно стал сомневаться, уж не показалось ли ему. Ведь он послал столь сильное заклятие в бывшего друга, что от него действительно мог остаться только палец - и то чудом. Но эта мысль была столь горькой, что Сириус предпочитал вообще к ней не обращаться. Ведь если Хвост погиб - он никогда отсюда не выберется. Никогда!

Он почти ничего не слышал о том, что происходило за стенами тюрьмы. Так, что-то тихо шептал себе под нос Рабастан, да еще к Краучу-младшему незадолго до его кончины приходили с визитом отец с матерью. Из их тихого разговора он понял, что мирная жизнь продолжается. Он даже обернулся на свой страх и риск псом, приникнув мордой к решетке, чтобы лучше слышать. Ему хотелось, чтобы Барти-старший сказал что-то о Гарри. Но он не услышал ровным счетом ничего полезного и нужного. Едва успел обернуться человеком, как отец Крауча быстро прошел мимо, держа на руках жену, лишившуюся чувств.

Да, ему было необходимо знать, как живет его крестник. Он часто думал о нем - к кому попал мальчик после его ареста? Наверняка Дамблдор заботится о нем. Он пытался представить себе, как выглядит сын Джеймса и Лили, похож ли он на них… Он подсчитывал приблизительный возраст Поттера-младшего. Пожалуй, это были самые светлые его мысли в тюрьме. Они длились недолго - едва он начинал улыбаться непослушными губами, представляя себе, так же хорошо летает сын Сохатого, подобно его отцу, - как к камере слетались по меньшей мере три дементора. И Сириус жмурился, отчаянно цепляясь за ускользающее воображаемое лицо крестника, которое превращалось в мертвое перепачканное лицо Джеймса… Грудь сдавливало обручами, становилось трудно дышать, а в голове был голос умершего друга, обвинявший его в убийстве.

Именно это было самым страшным его кошмаром - Джеймс, укоряющий, презирающий, вопрошающий… Джеймс, каким он никогда не был и не мог быть! О, Сириус отлично это понимал. Но чувствуя крадущийся холод по пальцам, венам, сердцу, он слышал именно его голос: «Как ты мог, Бродяга?.. Я верил тебе! Я так тебе верил…»

Он ненавидел такие моменты. За много азкабановских лет он научился блокировать воспоминания и мысли на столько времени, сколько хватило бы ему для превращения в животное. К тому времени, как подлетали эти твари, он уже лежал под скамьей, пряча морду в лапы. Это немного спасало, ибо дементоров не сильно прельщал разум собаки. Но Сириус все равно чувствовал их холод, смрад и легкий ужас, скользящий по позвоночнику.

Но особенно он боялся самого себя. В моменты, когда ему казалось, что все потеряно, что здесь он навсегда, что Хвоста не следовало убивать, что он совершил самую глупую и безнадежную ошибку в своей жизни - в такие минуты он стонал от ярости и отчаянья, бился лбом о каменные стены камеры, орал, как ненормальный, то превращался в собаку, с визгом носившись от скамьи до двери и обратно, то в бешенстве стучал кулаками по двери, требуя выпустить его.

Такие приступы истерии проходили быстро, особенно когда на его эмоции снова стягивалась стража Азкабана, высасывая из него последние силы, и он терял сознание от всех тех картин, что проносились в его голове. Он приходил в себя и был ни жив ни мертв, молча лежал на скамье и не думал, не думал…

После одного из таких приступов он услышал, как Расти за стеной тихо шепчется со своим соседом Эвери с другой стороны, что в тюрьму прибыл нынешний Министр магии, Корнелиус Фадж. Сириус помнил Фаджа смутно, он был одним из тех, кто арестовывал его тогда, на Хоуп Стрит. Выходит, этот толстяк стал Министром… Криво усмехнувшись, Блэк встал с лежака и размялся, потянувшись. Он прислушался - за шепотом соседа уже слышались шаги на лестнице. Выходит, Фадж решил пройтись по заключенным.

Раздался истерический хохот Беллатрикс. Очевидно, именно к ней заглянули первой. Корнелиус шумно вздохнул:

- Мерлинова селезенка, она безумна!

- Да, господин Министр, заключенная Лестранж потеряла рассудок, в этом нет никаких сомнений.

Блэк не знал говорившего, но его позабавил этот испуганный тон. Фадж медленно двигался по коридору, ненадолго останавливаясь у камер.

- Августус Руквуд, - тихо пояснял второй голос Фаджу под размеренный звук шагов. - Постоянно кричит и ругает на чем свет стоит всю верхушку Министерства и Дамблдора в том числе. Тут у нас Антонин Долохов, впал в крайне неадекватное состояние, просится домой и бормочет во сне мольбы Темному Лорду…