Ответ мог быть лишь один: весь запас энергии, имевшийся у меня в начале этого вечера, я израсходовал на ту самую пробежку сквозь стены и перекрытия к кабинету посла, на достаточно долгое пребывание там и возвращение на койку. Будь я в нормальном состоянии, ничего подобного, разумеется, не случилось бы: когда расход энергии приближается к критической отметке, подсознание дает сигнал, который ни с чем не спутаешь и который является, по сути дела, приказанием: «Заканчивай расходовать энергию, необходимо пополнить запас». Совсем как та лампочка в машине, что начинает мигать, когда в расход идет последний резерв топлива; когда она начинает гореть устойчиво – самое время искать заправку. Будь я в норме – я так и сделал бы: вовсе не обязательно было торчать там у них до конца, нужное я понял куда раньше. Да, но подсознание не сработало – скорее всего потому, что эта их хреновая прививка подействовала каким‑то образом именно на него. Что же, впредь будем считаться и с такой возможностью.
Дальнейшее тоже будет развиваться по наезженной схеме: дружеский разговор, предложение ознакомиться с полицейским протоколом, наверное, и с фотографиями – в непотребном состоянии на улице, а скорее всего – и не только на улице, но еще и в самом посольстве Армага. Я бью что‑то – посуду или там зеркала, хватаю дам за разные сладкие места, въезжаю кому‑то в рыло… Ну и так далее. При нынешнем уровне техники нет даже надобности ставить такие инсценировки: все будет нарисовано так, что и десять обычных экспертов не заметят разницы. Мне будут предъявлять все это, краснея от стыда – за меня, разумеется, только за меня! Потом открытым текстом доведут до моего сведения, что президент Рас и министерство иностранных дел возмущены до крайности и намерены объявить меня персоной «нон грата». Однако посол Армага, считая себя в какой‑то, пусть и очень небольшой мере ответственным за происшедшее («Ну кто же мог знать, дорогой коллега, что вы до такой степени подвержены влиянию алкоголя: остальные ведь ничего даже не почувствовали, да и что у нас подают: шампанское, легкие коктейли, больше ничего!»), – так вот, посол согласен употребить все свое влияние («Вы же понимаете, коллега, что оно достаточно велико, не так ли?») для того, чтобы замять скандал и сделать так, что о происшедшем не будет знать никто, кроме тех, кто о нем уже, к сожалению, информирован, – но будьте спокойны, в полиции об этом забудут мгновенно, как только им прикажут, но, как говорится в наши дни, – услуга за услугу. Верно? Нет, мы не ожидаем от вас ничего сверхъестественного, однако же…
Дальше пойдет уже сухое и деловое изложение условий моей капитуляции. Чего они захотят? Какой‑то информации о делах Симоны от меня не потребуют: там у Армага наверняка собственная густая сеть. Нет, вопросы будут на тему: что мне известно о делах с уракарой? Откуда у меня кристелла с записью, указывающей, как показала дешифровка, на место, где укрывают краденые семена? Что я знаю о самом похищении и его организаторах и исполнителях?
И так далее – в таком вот духе.
Это все – в случае, если о моем действительном лице они не догадываются и искренне считают меня человеком симонианской Службы, посланным делать карьеру на поприще легальной дипломатии. Традиционный отстойник для агентов среднего ранга и выше, начавших терять хватку и чутье. Но никогда не следует считать противника более глупым, чем ты сам. Всегда надо допускать, что он пусть на самую малость, но умнее. Сильнее. Информированее. Тем более что речь идет как‑никак об Армаге. А при таком допущении можно исходить и из такой данности, что они знают обо мне, во всяком случае не меньше, чем я о них. А то и больше. И тогда разговор пойдет совсем в иной плоскости. Тогда возможно, что он и не понадобится. Меня будут держать в качестве кандидата на уничтожение – как только приличия позволят. Ну да, об этом ведь они и разговаривали там. Слишком недавно погиб мой предшественник. Постой, а чьей реакции на мою слишком скорую гибель они опасаются? Симоны? Ни в коем случае. Что Армагу – Симона? Так. Бородавка, не более. Нет, конечно. Они опасаются реакции тех подлинных сил, что меня послали. С их точки зрения, это вполне может быть мир "Т". А с ним портить отношения не хочет никто. Сейчас между "О" и "Т" перемирие; и никто в мире не заинтересован в том, чтобы на сцену снова выходили киллеры и подрывники… Но они могут предполагать и другое: что меня послали на операцию Службы Теллуса. Конечно, с их точки зрения, Теллус – стареющий лев; но зубы в пасти у него еще целы, и никто не хочет на своей шкуре испробовать, насколько они еще сохранили остроту.
Таким образом, выжидая, пока пройдет некоторый срок, нужный для того, чтобы гибель нового посла Симоны можно было объяснить просто трагическим стечением случайностей (никто не поверит, конечно, но это и не нужно, если правила соблюдены), меня запрут здесь, в посольстве, где я смогу формально выполнять все свои обязанности, появляться там и тогда, когда требует протокол, и ни на миг не буду забывать, что шаг в сторону вызовет боль без предупреждения. А как только время истечет…
Стоп, стоп. Но ведь для того, чтобы вывести меня из той игры, в которую играют они сами, нельзя и придумать ничего лучшего, чем то, что они со мной уже сделали! Позволить скандалу состояться, засветить меня на всю федерацию, вымазать отнюдь не кремом для загара… Может быть, я слишком рано построил схему предстоящих событий, и гром все‑таки грянет?
Тогда – почему я все‑таки на своей территории, а не в участке? Конфетка: посла выпускают из камеры под шелест камер – прямо в чащу микрофонов. И – на все белые светы…
А если нет – то почему?
Ответ не пришлось искать далеко: он напрашивался сам собой.
Да просто потому, что они сами еще не решили – какой вариант предпочтительнее. Выгоднее. Убойнее.
Как только они придут к общему знаменателю – я это почувствую незамедлительно. Конечно, в случае…
Вот‑вот. В случае, если я буду сидеть и ждать их приговора.
В седой древности была на Теллусе, как раз в тех местах, откуда я родом, такая песенка: «А мы сами не сидели, того дожидалися…»
Соблюдем теллурианскую традицию: не будем сидеть и ждать, когда понадобится перекреститься.
Если действовать быстро – что я могу унести отсюда? Имеется в виду нечто, пригодное для вступительного взноса в корпорацию Рынка. Я ведь не успел еще почти ничего…
«Ну, почему же „ничего“? – тут же осадил я сам себя. – Кое‑что у меня уже имеется».
Во‑первых, статус: какой‑никакой, но все же Чрезвычайный и Полномочный. Вполне достойно.
А во‑вторых… Ну, во‑вторых, уже то, что я могу сообщить о новом президенте Серпы, о его отношениях с Армагом и послом этого мира на Серпе: разве это не тянет на государственную тайну – пусть и хиловатую, но все же?
Я решил, что тянет.
Вот и прекрасно. Значит, оставаться здесь нет смысла. Серпа в качестве трамплина, можно считать, использована.
А что вынесу я отсюда для себя самого? Для моего дела?
Очень немногое, но все же. Представление о том, как используется уракара в политико‑экономических операциях федерального масштаба.
Я теперь более или менее понимаю – как. Знаю и примерный срок: остается менее месяца. Неизвестным остается другое, еще более важное: где?
Вот это и надо будет выяснить на Рынке.
Осталось уложить чемоданы. И – самая малость – найти способ исчезнуть с Серпы, не особенно рискуя и не оставляя слишком уж видимых следов.
Пойду предупредить унтера. Его я захвачу с собой. Пригодится – хотя бы как тягловая сила. А может быть, и не только.
Я настроился на восприятие унтера и пошел искать его туда, где помещается здешний низший персонал.
Его комнату я нашел без труда. Перед дверью остановился, чтобы заглянуть, не вызывая у него беспокойства. Третьим глазом, конечно.
Заглянул.
Унтера я там не увидел.
Не то чтобы в комнатке было пусто. Человек в ней находился. Но он не был унтером. Не был тем в меру хитрым, в меру туповатым, воспитанным в армейском понимании добродетелей и грехов, с прекрасной выправкой и пренебрежительным взглядом, которым он награждал любого человека, не имеющего счастья носить военную форму и отдавать честь с особым, унтер‑офицерским шиком, выстреливая пальцами из уже поднятого к виску кулака, – не был тем, к которому я успел привыкнуть и роль которого в предстоящих мне действиях была мне, в общем, ясна. Нет, его я в комнате не застал.