— Нужно его как следует вымыть. Что-то испортилось, и появился нехороший запах.

Я наклонился к холодильнику, но и на этот раз ничего не почувствовал.

— У меня пропало обоняние, — заявил я, хотя нисколько не пожалел о пропаже. В определенных условиях без обоняния можно жить лучше, чем с обонянием.

В то время как Лида чистила холодильник, меня осенила мысль, которая, особенно с учетом сообщения Томашека, испугала меня.

Прошло несколько минут, прежде чем я задал довольно обычный на первый взгляд вопрос:

— А соленого огурчика тебе не хочется?

— С того года, когда был очень хороший урожай на огурцы, я их видеть не могу, — ответила Лида, не уловив намека в моем вопросе.

Я почувствовал значительное облегчение. И так как это было в моей привычке, я решил взять быка за рога и сказать Лиде все.

— Подполковник Томашек сообщил мне сегодня, что меня предполагают послать на учебу.

— Но ты же совсем недавно окончил училище, — наивно заметила Лида.

— Три года назад, — уточнил я.

— От тебя и теперь мало помощи. А как будет потом, я и представить не могу. Если вечером не задержишься в части, то просидишь над книжками и в субботу и воскресенье как пить дать.

— Речь не идет о заочном обучении, — заметил я.

— Какая разница — заочное или экстерном?! От того что ты будешь каждую минуту сидеть над книгами, ничего не изменится.

Открыв клетку, я решил все же выпустить птенца:

— На учебу — это означает на три года поехать в Братиславу.

Только теперь Лида полностью осознала смысл моих слов.

— Ты это говоришь серьезно?

Меня немного раздражал какой-то глухой тон ее голоса.

— Им придется отказаться от этого. — Тон ее стал жестким и холодным. — И тебе тоже, если ты на это рассчитываешь.

— Рассчитываю, Лида, и довольно серьезно, — сказал я, удивленный ее словами и непримиримостью, которой совсем не ожидал и не мог объяснить. Я пришел к выводу, что мне необходимо проявить себя в качестве агитатора. — Я знаю нескольких замполитов батальонов, которые занимают эту должность уже много лет и успешно справляются со своими обязанностями. И несмотря на это, они недовольны. Они отказались идти в академию по семейным обстоятельствам или из-за того, что им не хотелось учиться, а теперь никто не знает, что с ними делать дальше. Повысить в должности их не могут, для этого необходимо высшее образование, поэтому они так и сидят на батальоне. Пережили уже нескольких командиров. И не знают, что делать дальше. Мне нравится служба в армии, нравится политработа, но оказаться в их положении я бы не хотел…

— Значит, ты готов исчезнуть на три года, а мать четверых детей оставить здесь одну?! — сказала Лида.

— У тебя с головой все в порядке? — заботливо спросил я ее. Бывают случаи, когда человек может что-либо перепутать или забыть, но чтобы мать забыла, сколько у нее детей?! Такое бывает в самых крайних случаях.

— Болит, — подтвердила она, — и не только голова.

— Сходи к врачу, — посоветовал я.

— Еще успею, — ответила она.

Я хотел ей объяснить, что, если человек плохо себя чувствует, он не должен откладывать посещение врача, но потом до меня дошло.

— Это же прекрасно!.. — восторженно воскликнул я, однако Лида моего восторга не разделила.

— Но если я не ошибаюсь, то после двух идет три, — попытался я говорить радостным тоном. — Или сейчас в школе учат по-другому?

Лида не дала мне напрасно напрягать мои мозговые извилины.

— Моя мать — из двойняшек, я — из двойняшек, у нас — двойняшки. Два плюс два будет четыре, с этим ты не можешь не согласиться.

Я встал из-за стола, подошел к Лиде и нежно обнял ее.

— Разумеется, на учебу я не поеду. Отложу до будущего года, — заявил я, ожидая благодарности.

— А что от этого изменится? — У нее не было настроения для нежностей. — Двое старших детей пойдут в первый класс, а двое младших будут на моих руках, потому что папочка днем работает над собой, а по вечерам ходит на пиво, — сказала Лида со злым выражением лица.

Ничего подобного я от нее не ожидал. Раньше она считала, что человек до самой смерти должен учиться, и обычно великодушно принимала мои сообщения о том, что в субботу и воскресенье я снова буду отсутствовать.

— Но все-таки какое-то решение нужно найти, — сказал я, все яснее сознавая, что женщина, если речь идет действительно о настоящей женщине, забывает самые высокие принципы, если они оказываются в противоречии с ее призванием матери.

«Кажется, я так и зачахну на батальоне», — подумал я про себя, направляясь в ванную комнату. Когда я чистил зубы, мне пришло в голову, что надо было бы посоветоваться с подполковником Томашеком. Может быть, он придумает какой-нибудь выход из этой ситуации. Но потом я отбросил эту мысль. Это вопрос, который я должен был решить сам, никого другого к этому не привлекая. Вопрос, так сказать, исключительно личного характера. Что может знать Томашек о семейных отношениях? Или о том, что женщина, с детства воспитанная на трудах Коменского, может так резко, говоря с небольшим преувеличением, протестовать против того, чтобы отец ее детей продолжал учебу, и даже упрекать его за то, что по вечерам он ходит пить пиво?

— Может быть, на этот раз закономерность, по которой в вашем роду всегда бывают двойняшки, подведет, — сказал я Лиде, когда мы укладывались на наше супружеское ложе.

— Три или четыре — это все равно, — заявила она и повернулась ко мне спиной, давая понять, что на сегодня дискуссия на эту тему закончена.

На следующий день майор Чернох вызвал меня к себе. Предложив садиться, он официально сообщил о намерении соответствующих органов сделать из меня высокообразованного офицера.

Я ответил, что не могу принять это предложение.

— По семейным обстоятельствам или просто не хочешь учиться? — поинтересовался он.

— По семейным обстоятельствам, — сознался я и добавил: — Через несколько месяцев нас будет шестеро. Со мной, естественно.

Чернох недоуменно взглянул на меня.

— Насколько мне известно, вас пока еще четверо. И даже принимая во внимание, что человечество размножается довольно быстро, вас может быть только пять.

Я рассказал ему о закономерности, типичной для Лидиного рода.

— Это не должно помешать тебе продолжать свое образование, — заметил он.

— У моей жены иное мнение, — заявил я. — И боюсь, что она не собирается его менять.

— Я поговорю с ней и объясню, насколько важно образование для твоей дальнейшей жизни. Она ведь любит тебя, не так ли?

Не сдержавшись, я сказал:

— Признаю, что вы более опытный агитатор, чем я, однако шансов на успех больше у меня. Но главное, что меня смущает, состоит в том, что Лида права. Разве я могу оставить ее здесь одну с маленькими детьми?

— Она не останется одна, мы будем помогать ей.

Он, конечно, говорил об этом вполне серьезно, но прозвучало это не слишком-то обнадеживающе.

— Вы что, будете каждый день меняться во время купания детей? — с ехидством спросил я.

Чернох был, однако, опытным политработником и не обиделся на мои слова.

— Перенесем продолжение нашего разговора на другое время. Помимо убеждения твоей жены нужно будет еще найти решение… — Подумав, он уточнил: — Организационное решение.

Едва я закрыл за собой дверь кабинета, как эти слова снова пришли мне в голову: «Организационное решение. Вот оно что!»

В тот вечер я успел поужинать с детьми. Сейчас я смотрел на них совсем иначе, чем обычно. Я прикидывал, сколько Лиде необходимо времени, чтобы довести эту важную задачу до благополучного конца. Потом я помог ей искупать детей и уложить в кровати.

При этом я представлял, что их будет еще больше, а Лиде придется все делать одной. Я пришел к выводу, что из этого ничего хорошего не получится.

Мне казалось, что самое правильное решение напрашивается само собой, и не мог дождаться, чтобы сказать ей о нем. С этой целью я зашел к Лиде на кухню.