Из треснувшей скорлупы огромного яйца высунулась небольшая серая головка на длинной шее. Моргнула глазами… Спряталась… Снова высунулась, испуганно заморгала, и — снова ушла в скорлупу.

Яйцо лежало не одно. Возле него было еще несколько яиц, сквозь редкую траву они казались большими белыми камнями. Темная гора заслоняла яйца от солнца, поднявшегося над горизонтом.

Гора зашевелилась, тень дрогнула и передвинулась. Над горой поднялась длинная шея. Небольшая голова повернулась в одну сторону, в другую… Пасть раскрылась, животное протяжно зевнуло.

И тут же, оборвав зевок, оно взглянуло вниз, круто изогнув шею. Там, внизу, где тень покрывала песок, снова раздался треск. Еще одно яйцо лопнуло, еще из одной трещины на миг высунулась небольшая головка.

Теперь растрескалось уже несколько яиц. Из нескольких яиц высовывались и прятались головки на длинных шеях.

Яйцо развалилось. Скорлупки рассыпались в стороны, словно лепестки внезапно распустившегося цветка. И в середине остался — он.

Испуганный внезапным простором, светом и легким ветерком, он прижался к песку, как бы ища тех спасительных скорлуп, которые его так предательски покинули. От его движений скорлупки раздвинулись еще шире, и детеныш оказался совсем неприкрытым. Тогда он приподнял голову, шевельнулся, вытянул шею и вдруг сразу встал на ноги. Среди белевших на песке скорлуп он казался почти черным и очень неуклюжим.

Темная гора чуть сдвинулась с места. И тотчас же лучи солнца — словно они только этого и дожидались — заиграли в траве. Солнце грело детеныша, яркие пятнышки прыгали по его бокам и спине, перескакивали со скорлупы на песок, с песка на траву.

Еще одна скорлупка развалилась, еще один сказочный цветок раскрыл свои лепестки, и еще один детеныш припал к песку.

На песке, возле темной горы, теперь виднелось несколько маленьких холмиков среди белых скорлуп.

Это было потомство бронтозавра.

ДЕТИ БРОНТОЗАВРА

Тень, лежавшая на песке, становилась короче и короче. Скоро она стала совсем короткой. Солнце поднялось высоко, оно стояло теперь выше спины бронтозавра, оно поднялось над темной горой. Теперь лучи его падали почти отвесно. Они уже не ласкали, не нежили, они — жгли и кололи.

Среди скорлупок началось движение. Один за другим поднялись серые холмики, вытянулись длинные шеи, легли на песке длинные хвосты.

Детеныши были очень неуклюжи. Их ноги были слабы, а длинные хвосты — тяжелы. Голова никак не хотела держаться на длинной шее и упорно склонялась к земле. Зато хвост был послушен — как ему и полагается, он тащился за туловищем.

Они спотыкались и переваливались с боку на бок. Они то припадали на передние ноги, и тогда их шеи далеко вытягивались вперед, а головки ложились на песок; то приседали на задние и тогда передние ноги беспомощно повисали в воздухе, а шея извивалась, словно ища точки опоры. Маленькие глазки, чуть видневшиеся в узкие прорезы век, мигали. Рты жадно глотали воздух. Слабые звуки, не то сопенье, не то хрип, раздавались над песчаным островком.

А солнце катилось по небу, забиралось все выше и выше. Его отвесные лучи раскалили песок. Воздух стал зноен и сух.

Темная гора дрогнула. Короткая тень метнулась по песку, запрыгала, медленно передвинулась вперед. Бронтозавр поднялся. Он был чудовищно велик. Он был так громоздок, что даже не походил на животное. Его ноги тяжело вдавливались в песок, а хвост прорыл в нем глубокую канаву. И когда один из детенышей доковылял до этой канавы, он тотчас же свалился в нее и беспомощно забарахтался на ее дне. Песок осыпался, хвост путался в песке, путался меж ногами.

Детеныш встал на хвост передними ногами и, пыхтя, пытался сдвинуться с места. Он не проваливался теперь в песок, но сдвинуться с места не мог. Он поднимал то одну, то другую ногу, но что-то его не пускало. Он словно прирос ко дну канавы.

Песок набился детенышу в глаза. Песок был у него в ноздрях и во рту. Детеныш хрипел и задыхался, он щурил глаза и жалобно мычал. Хрип вперемежку с фырканьем все громче и громче раздавался на дне канавы.

Другой детеныш свалился в яму — след ноги матери. Он так завяз в ней, что не мог даже пошевелиться. Детеныш чуть ворочался в яме, так плотно обхватил его желтый песок. Он ворочался до тех пор, пока не осыпались края ямы. Только тогда, кое-как цепляясь неуклюжими ногами, он выбрался наружу и тут же чуть было не свалился в соседнюю яму. Их в песке было много.

Пыль окутала островок. А над этой пылью, среди хрипа и возни, молча и мрачно возвышалась темная гора — мать.

ВПЕРЕД!

Эта возня продолжалась очень долго. Песочная пыль, поднятая детенышами, все гуще и гуще окутывала бронтозавров. И мать не выдержала пыли и зноя. Ветерок, донесшийся с болота, принес с собой не только запах гнили и тины. Он принес влагу и прохладу. И, словно вспомнив, что есть болота и озера, мать шевельнулась, подняла ногу, другую и двинулась вперед.

Она шла прямо, не глядя под ноги. Ей, такой большой и тяжелой, не были знакомы преграды на пути. Деревья были для нее травой, кустарником. Она сметала их в стороны, даже не вздрагивая, когда наталкивалась на них на всем ходу грудью или тяжело задевала их боком. Ствол отлетал в сторону, словно подхваченная вихрем соломинка.

Так бывало в лесу. А здесь, на песчаном острове, — кто мог здесь встать на ее пути?

Земля глухо дрожала под поступью чудовища, уродливо-большая тень прыгала по песку. Далеко впереди горы-туловища виднелась крохотная головка на вытянутой шее. Тяжело волочился по песку длинный и толстый, как огромное бревно, хвост.

За ней ковыляли детеныши. Мать не звала их с собой, не дожидалась. Она даже не соразмеряла своих шагов с их шажками. Она шла. Что и кто сзади нее — это ее совсем не интересовало. И меньше всего ее интересовали ее собственные детеныши.

Только раз она остановилась и прислушалась. Там, позади, громко затрещали заросли, оттуда донесся шум борьбы, и хриплые крики прорезали воздух. Мать остановилась, протянула шею в небо. Словно с вершины сторожевой башни смотрели вдаль небольшие глазки.

Мать стояла и слушала. А детеныши, ковыляя и спотыкаясь, падая и снова вставая, обогнали ее. Они не остановились, не оглянулись на мать. Они прошли дальше, словно то была не мать, а гора, холм.

Мать снова шагнула. И первый же ее шаг стоил жизни одному из детенышей — ведь она не смотрела себе под ноги. Нога-колонна тяжело опустилась на детеныша и вдавила его в песок. Когда мать прошла, — даже не заметив случившегося, даже не почувствовав, что она на что-то наступила, — так ничтожен был детеныш по сравнению с ней, — в песке осталась яма, чуть влажная и грязноватая. Детеныш исчез.

У ВОДЫ

Далеко впереди блеснула вода. Высокий кустарник, отдельные папоротники и заросли хвощей окаймляли озеро и болото. Туман висел над озером, и сквозь этот туман тускло поблескивала грязная вода, покрытая тиной и водорослями. Высокие, словно бамбуки, хвощи торчали из воды, большие зеленые листья неподвижными лепешками лежали на ее сонной глади. Вдали, далеко-далеко от берега смутно виднелись над водой черные холмы.

Под ногами бронтозавра захлюпала болотистая почва. Ноги все глубже уходили в нее, он вытаскивал их с громким чмоканьем, брызгая илом и грязью. Огромные ямы оставались на следу бронтозавра, и в них тут же просачивалась вода.

Вытягивая вперед шеи, тыкаясь головками то в траву, то в кочки, то в ямы с водой, детеныши не то шли, не то ползли по трясине.

Вода… Бронтозавр вытянул шею, высоко поднял голову и на миг остановился. Он обвел тусклыми глазами горизонт и отвернулся. Взглянул на воду, повернул голову и глянул себе за спину, изогнув шею. А потом протяжно и громко заскрипел. И тотчас же на этот густой и ржавый скрип донесся ответ. Он несся от воды, от тех черных холмов, что виднелись вдали, среди зеленых листьев водяных растений.