- У вас есть три секунды на то, чтобы хорошенько обдумать ответ на мой вопрос. – Произнёс Мишель.
- Вы сломаете мне руку!
- Сломаю, если потребуется. – Не стал спорить Волконский. – Но мы же с вами культурные люди и не потерпим таких дикостей, не правда ли? Поэтому советую вам быть предельно искренним. Что случилось с моей матерью, доктор?
- Боже правый, Михаил Иванович… пощадите, умоляю! - Набрав в лёгкие побольше воздуха, Викентий Иннокентьевич принялся увещевать: - Она покончила с собой, сколько можно повторять, выпила таблеток, слишком большую дозу, и… сердце остановилось… она умерла… Это всё, что я знаю, а теперь, молю, отпустите…
Он ничего не скажет, понял Мишель. Грубой силой дело не решишь. Деньгами, видимо, тоже. А чем тогда? Хитростью? Чем же взял его отец? Что такого он ему посулил, что Воробьёв, будучи довольно трусливым типом, так рьяно оберегал их общую тайну?
Дверь в кабинет открылась после короткого стука, на пороге возникла миленькая девушка в белом фартуке поверх серого платья – медсестра. Заметив устрашающую сцену, разыгравшуюся прямо на рабочем столе её начальника, она ахнула и, побледнев, прижала руки к груди. Видимо, она хотела позвать на помощь, но не смогла, впав в полнейший ступор.
И хорошо, подумал Мишель, тотчас же отпустив доктора. Ни к чему пугать бедную девушку.
- Вера, ты не вовремя! - Проворчал опозоренный Воробьёв, потирая разболевшееся запястье. – Волконский, чёрт бы вас побрал, вы вывихнули мне руку!
- О-о, мне жаль. – Без особого сожаления произнёс Мишель. И, подойдя к девушке, взял её за плечи, развернул к выходу и вышел вместе с ней. – Отведи меня к офицеру Владимирцеву, дорогая. И, желательно, побыстрее, у меня не так много времени.
С порога он обернулся и послал Воробьёву такой красноречивый взгляд, что у доктора тотчас же свело зубы, как от кислого лимона. «Чёртов безумец!», подумал он, прекрасно понимая, что эта встреча с гордеевским сыном – далеко не последняя. С тоской вздохнув, он уставился на своё покрасневшее запястье, и подумал, что в ближайшие недели две точно не сможет взяться за скальпель. И ведь надо же было, именно правую руку, до чего некстати!
Мишель тем временем шёл следом за миленькой светловолосой медсестрой, провожавшей его к палате офицера Владимирцева, уже давно ставшего местной легендой. Девушка хорошо знала его историю, восхищалась им, и жалела, как и весь больничный персонал - ещё бы, настоящий герой, не пожалевший своей жизни за родину! И такой бесславный конец… хуже участи не придумаешь, когда тебе двадцать пять лет, и ты сказочно красивый богатый дворянин.
- Только, я должна вас предупредить, он ни с кем не разговаривает вот уже два месяца как. – С печалью в голосе сказала блондинка-медсестра, которую Воробьёв назвал Верой. – Поначалу, в бреду, всё звал какую-то Наташеньку, а потом… Потом, когда понял, что она уже за ним не придёт: и вовсе замолчал. И ни с кем, даже с доктором, ни, тем более, с нами. И когда спросишь о самочувствии - всё молчит.
- Почему он у вас до сих пор? – Этот вопрос, признаться, Мишелю не давал покоя. То, что Владимира некому было забрать из больницы - не оправдание. Его бы не стали держать здесь на добром слове: сдали бы в богадельню, где занимаются как раз такими, как он, брошенными инвалидами, потерявшими рассудок, и просто никому не нужными людьми, которым требуется уход.
Должна была быть какая-то причина, почему Владимирцева оставили здесь.?
Вера тотчас же её озвучила:
- Он стреляться пытался. Не так давно. В сердце целился, но промахнулся совсем чуть-чуть, это его и спасло. Викентий Иннокентьевич у нас чудеса творит, знаете, наверное, про него говорят, что он и покойника с того света вернёт, если понадобится! Так вот он его и спас. Долго операция шла, часа три, наверное… Но под конец его удалось спасти, благодаря доктору Воробьёву.
«А я думал, он только на подлости способен, - подумал Мишель хмуро. – Выходит, не зря матушка так его жаловала?»
- Откуда он раздобыл оружие? – Спросил он, остановившись возле двери, рядом с которой остановилась Вера.
- Слуга его принёс. Я спросила его: зачем? А он сказал, барин попросил, дескать, полюбоваться на свой револьвер, который в окопах не раз выручал его, жизнь спасал… ностальгия, и всё такое… Ну, он глупый старик, не заподозрил ничего. А Владимир Петрович вон чего удумал, бедненький!
А что ему ещё оставалось? Мишель подумал-подумал, и пришёл к выводу, что, как бы чудовищно это не звучало, но он понимает Владимирцева. Понимает прекрасно. Когда ты один и когда ты никому не нужен – это невыносимое чувство. Нечто подобное испытывал он сам в этот момент.
- Впусти меня. – Попросил Мишель, видя, что девушка медлит.
- Можно я, для начала, кое-что спрошу? – Робко поинтересовалась она. Ей было жутко в обществе этого человека, который всего пару минут назад заламывал руки уважаемому Викентию Иннокентьевичу, но в то же время она понимала: сейчас он делает благое дело. Это был первый посетитель у бедного Владимирцева за целых два месяца!
- Спрашивай.
- Вы его друг, да? Сослуживец? У вас выправка военная, я подумала… - Бедная Вера покраснела до корней волос, сама не зная отчего, но Волконский вдруг улыбнулся ей, да так очаровательно, что у неё тотчас же замерло сердце, и робость мигом отступила. Она улыбнулась в ответ. – Я подумала, если вы его друг, и если вы воевали вместе, быть может, вы знаете кого-нибудь из его родственников, или… вы же сами спросили, почему он до сих пор у нас, понимаете ведь, что долго он здесь оставаться не может! Ровно столько, пока не заживёт его рана от самострела… а она уже почти зажила. Я хочу сказать, потом его выпишут. И… и, наверное, ему совсем некуда деваться, если он… если к нему, кроме вас да того дурака с револьвером, за всё это время никто и не пришёл! В общем… мне жаль его, очень жаль, но что я могу? Ничего, кроме как порекомендовать дом скорби, где состоит нянечкой моя кузина. Конечно, она будет заботиться о нём, но разве это почёт для героя? И я всего лишь хотела узнать, быть может, у вас есть какие-то мысли на счёт его дальнейшего будущего?
Честно говоря, пока не было.
На фоне мнимого самоубийства матери и фанатичного желания отца жениться сразу после её похорон, проблемы Володи Владимирцева вполне закономерным образом отходили на второй план. Но это ни в коем случае не означало, что Мишель собирался его бросить.
- Что-нибудь придумаю. – Заверил он сердобольную девушку, и та с облегчением вздохнула.
- Знала, что вы не останетесь равнодушным! – Прошептала она, открывая дверь. – Глаза у вас очень добрые, красивые…
А вот Викентий Иннокентьевич явно считал иначе, с улыбкой подумал Мишель, заходя в небольшую больничную палату за ней следом. Да и Гордеев наверняка поспорил бы с этим утверждением.
А вот девушки просто таяли от одного лишь его взгляда, что верно – то верно, глаза были его вторым оружием, после револьвера, к которому он так привык. Немало красавиц потонуло в этих погибельных зелёных глазах, немало неприступных крепостей рухнуло, немало сердец было разбито...
Владимирцев сидел в инвалидном кресле напротив окна, и безразлично глядел на пейзажи больничного дворика. На звук открывшейся двери он не обратил ни малейшего внимания, продолжая молча смотреть за окно. Взгляд у него был рассредоточенный, как будто он не смотрел ни на что конкретно, а просто впал в глубокую задумчивость, с головой погрузившись в собственные мысли. Это было бы нормально для любого человека, но Вера-то лучше других знала, что Владимирцев из этого состояния не выходил практически никогда.
- Владимир Петрович, к вам гости. – Объявила она бодро.
Похоже, это его ничуть не волновало.
«Совсем плох», подумал Мишель, проходя в комнату.
- Оставь нас. – Попросил он медсестру, и девушка послушно вышла. И когда они остались одни, Владимир позволил себе любопытство – чуть повернул голову на вновь пришедшего, и наградил его коротким, ничего не значащим взглядом, после чего вновь отвернулся к окну.