- Сделал... что?! - Опешив от такого заявления, переспросил Мишель. И снова тряхнул головой, будто стараясь прогнать прочь это безумие. Предложение?! Нет, серьёзно? Быстро же, чёрт возьми! С Голицына-то, впрочем, спрос невелик, всем известно, что он уже не один год сходит с ума по Ксении и тайно о ней мечтает, но сама-то она! Не успела погоревать об одном, как тотчас же собралась замуж за другого! Хороша невеста, с усмешкой подумал Мишель. Прав, выходит, был Владимирцев, когда говорил, что всё они, в конечном счете, одинаковые?

Всё - да не все. С невыразимой тоской Мишель посмотрел на Антона, но того было невозможно ни напугать, ни смутить.

- Я знаю, Миша, тебе возможно неприятны эти обстоятельства, но я отступать от своего не намерен! Ты сам отказался от неё, и, видит Бог, если бы ты не разорвал эту помолвку, у меня и мысли бы не возникло вставать меж вами, уводить её у тебя, мешать вашему счастью... Разумеется, нет! Но раз уж ты сделал свой выбор, позволь и мне сделать свой. Если хочешь, можем уладить этот вопрос по-мужски, между нами. Но, я клянусь тебе, Миша, я не позволю тебе отнять её у меня!

- Голицын, что ты несёшь? - на выдохе произнёс Мишель, теперь уже с самой настоящей жалостью.

- Я люблю её, чёрт возьми! И я женюсь на ней, нравится тебе это или нет!

- Антон, она твоя родная сестра.

Повисла пауза. Напряжённая, тяжёлая пауза. Волконский тяжело вздохнул, и посмотрел на Антона исподлобья, словно чувствуя себя виноватым за то, что принёс эту дурную весть. Но, увы, тот ему даже не поверил. Сначала нервно хихикнул, затем, спустя ещё пару мгновений, невесело рассмеялся, всплеснув руками.

- Господи, Мишель! Право слово, это нелепо! Я, конечно, догадывался, что ты всеми силами будешь пытаться вернуть её, но... но чтобы так?! Это самая глупая причина из всех, которые ты мог бы придумать! - Со снисходительной улыбкой добавил Антон, склонив голову на плечо.

- Ах, если бы я ещё что-то придумывал! Я тебя уверяю, на такое моей скудной фантазии точно не хватило бы. Я бы в жизни не додумался до чего-то подобного, но, тем не менее, это правда, - вздохнув, сказал Мишель, всё ещё не сводя с Голицына виноватого взгляда. - Я объясню тебе всё, если позволишь.

- Волконский, дружище, ты нездоров! - Провозгласил Антон, и поднял руку вперёд ладонью, не желая ничего слушать. - Ты, определённо, тронулся умом от своей ревности.

- Ревности?! Антон, опомнись! Мне нет дела до твоей Ксении, иначе, наверное, я не стал бы разрывать помолвку и отказываться от неё? - Справедливости ради, напомнил Мишель. - Ревность тут не причём, и никакого желания насолить тебе у меня тем более нет. Более того, я считаю тебя достойным человеком и неплохим парнем, поэтому и пришёл сейчас. Чтобы сказать правду, чтобы предупредить, пока ещё не поздно... - Как-то непроизвольно он бросил взгляд за плечо Голицына, и увидел сквозь открытую дверь спальню - разобранную постель со смятыми простынями, и простонал в отчаянии: - Господи, не-ет...

Антон тоже обернулся, глупо уставившись на эту самую постель, куда они с Ксюшей переместились из отцовского кабинета, и где любили друг друга до самого утра. В сердце кольнуло какое-то острое, неприятное чувство. Сомнение? Подозрение? Он вновь повернулся к Мишелю и нахмурился, словно Волконский был в чём-то виноват.

- Антон, - во второй раз попробовал тот, - давным-давно моя мать совершила преступление: украла двоих детей у одного влиятельного человека, мальчика и девочку. Она хотела спасти их, а в итоге, пару недель назад, их отец нашёл-таки её, и отомстил. Мою мать убили из-за этих похищенных детей, Антон, и у меня есть доказательства. - Поняв, что теперь Голицын слушает его куда более внимательно, Мишель продолжил: - Что касается мальчика, я практически сразу подумал на тебя. Были, конечно, предположения, что возможно это я сам, но возраст не совпадал. Мне двадцать три, а тому мальчику сейчас должно быть двадцать пять. Ты - единственный приёмный ребёнок из всех, кого я знаю, плюс - у тебя рыжие волосы, а твоя настоящая мать была рыжеволосой. Жена Василия Васильевича Голицына, твоего нынешнего отца, была хорошей подругой моей матери, и она не могла иметь детей. Неудивительно, что когда Голицыны захотели усыновить ребёнка, то обратились за помощью к близкому человеку, Юлии Волконской. Что касается Ксении... - Вздохнув, Мишель сокрушённо покачал головой, - об этом я до последнего и не догадывался вовсе. Уж с кем с кем, а со старшей Митрофановой матушка и вовсе не была дружна! Но зато она хорошо дружила с Викентием Воробьёвым, который принимал роды у графини Митрофановой. Та родила мёртвую дочь, и пролежала в горячке две недели, несмотря на все старания врачей. Если бы она узнала, что её ребёнок умер, наверняка она умерла бы вместе с ним, не выдержав такого горя. Об этом Воробьёв и рассказал моей матери, только что вернувшейся из Румынии с двухмесячной малышкой на руках. Поначалу матушка хотела удочерить её сама, но мой отец воспротивился, поставив её перед выбором - или эта девочка, или я. Матушка, конечно, выбрала меня, но младенца ей нужно было куда-то деть, а тут так кстати подвернулась Митрофанова с её выкидышем... Воробьёв подменил детей, и таким образом Ксения стала дочерью Андрея Юрьевича Митрофанова. Сам он об этом прекрасно знал, но ради блага любимой жены готов был на такую подмену, да ещё и благодарил мою мать с Воробьёвым за то, что пришли на помощь. И наша помолвка с Ксенией... теперь я понимаю, почему мама так на этом настаивала. Ксения была дочерью её покойной подруги, и она любила её как родную, и хотела, всегда быть рядом с ней. А как ещё сделать это, если не женить на ней своего собственного сына? Вот каков был её изначальный план. Но в конечном итоге всё пошло не так, и вот...

Он не договорил, растерянно глядя на Антона. Судя по остекленевшим глазам бедного Голицына, он больше не считал, что Мишель придумал эту дикую историю исключительно ради того, чтобы насолить им с Ксюшей и разрушить их счастье. Да и, признаться, не стал бы Волконский опускаться до подобного, Антон слишком хорошо его знал.

Выходит... правда? Всё то, что он сказал - правда?

Но как же... ведь они же...

Антон вскинул голову и посмотрел на Мишеля со смесью ужаса и отчаяния во взгляде. Затем пошатнулся и коснулся своего горла, которое сдавил противный, удушливый спазм.

- Мишель, этого не может быть, - прошептал он побледневшими губами, спиной прижавшись к дверному косяку. - Скажи, что ты всё это выдумал! Скажи, я тебя умоляю, скажи, что это не правда!

Ничего он ему не сказал, и слов своих не опроверг. Только смотрел с жалостью, и не знал, как подобрать нужные слова, чтобы утешить бедного Антона.

- Господи, нет, не может быть, этого не может быть, не может быть, не может... - Твердил он, стукнувшись головой о дверной косяк. Затем крепко зажмурился и сжал руки в кулаки. - Это жестоко! Господи, это слишком жестоко... Миша, пожалуйста, скажи, что это неправда!

- Мне очень жаль. - Только и сказал Мишель, бросив ещё один короткий взгляд на разобранную постель у Голицына за спиной.

- Но я же люблю её... - Простонал Антон, до боли кусая губы. - Миша... я люблю её! Она не может быть моей сестрой, не может! Это... это слишком... боже... господи...

Всё тише и тише делался его голос, а на последних словах он и вовсе оборвался. Антон затих, продолжая стоять, прижавшись к дверному косяку, с закрытыми глазами и совершенно убитым выражением лица. Он был близок к нервному срыву, чего с ним не случалось отродясь. Но сейчас случай был особенный. Не каждый день узнаёшь, что та, о ком ты грезил десять лет изо дня в день, на самом деле твоя сестра по крови. Господи, они же... всю ночь... какой стыд! "Но я ведь не знал!", думал Антон, чувствуя, как сердце его медленно разрывается напополам.

Знал или не знал - какая разница?! Можно подумать, это что-то меняло теперь! Можно подумать, от этого он любил её меньше! Окончательно потерявшись, Антон нервно провёл дрожащими руками по лицу, испытывая невыразимое желание в очередной раз найти спасение в кокаине или в виски. Вот его два главных товарища, вот в чьём обществе ему удавалось забыться... Но боль была нестерпимая, она накатывала волнами и убивала его изнутри.