- Викентий Иннокентьевич? Добрый день! Это Софья Авдеева, я бы хотела с вами поговорить…
Это было безумие, безумие! Сашенька полночи не спала в предвкушении, ворочаясь в своей постели, кусая губы и нервно теребя краешек простыни. Зачем, зачем она только согласилась?! Как могла быть столь беспечной? Как могла быть такой бесконечно глупой, неужели верила до сих пор, что он, он может обратить на неё внимание? Неужели надеялась, что сможет преодолеть ту пропасть, что разделяла их и всегда будет разделять?
Или, и впрямь преодолела? Потому что когда он приехал за ней в Марьину Рощу, то вёл себя как ни в чём не бывало, и был дружелюбен, как никогда! То есть, разумеется, это ни в коем случае не означало, что он всю дорогу шутил и веселился – никто ведь и не подумал такого про нашего вечно хмурого Мишеля? О, нет, но Саша считала своей маленькой победой уже то, что он улыбнулся ей целых два раза, при этом ни единого раза не стремясь с ней поссориться, а на вопросы её отвечал развёрнуто и подробно. И даже рассказал о том, как продвигается расследование, а оно продвигалось, к Сашиной величайшей радости! Но кое-что упрямо не давало ей покоя, ещё с того дня, как она узнала о смерти дядюшки Адриана, знаменитого на всю Румынию.
- Рихтер сказал, что он вернулся за Юлией Николаевной спустя двадцать пять лет, – задумчиво говорила Саша, качая головой. – Как бы он вернулся, если бы погиб, ваше величество?! Думаю, ваш Адриан чего-то не знает.
«Или чего-то недоговаривает», подумала она, но озвучивать свои мысли не стала, чтобы не клеветать на человека почём зря. Что ж, Мишель был склонен с ней согласиться. Дружинина он до сих пор не нашёл, а вот у Володи Владимирцева – точнее, у его покойного отца – связи в полиции имелись отменные, с их помощью Мишель намеревался разузнать больше о кончине Матея Кройтора двадцать лет назад. Он уже поговорил с нужными людьми, и они сделали запрос, так что теперь оставалось лишь ждать ответа и размышлять. А пока – найти дневник Юлии Николаевны, который, если верить Алексею, хранился в тайнике за каминной полкой. Кто знает, может, этот дневник может сказать гораздо больше, чем все Лучии и Кройторы вместе взятые?
Мишель на это надеялся. А ещё он надеялся на то, что, как и Владимирцев, имеет право на маленькую радость в свои последние дни. Если можно Володе, который, возможно, умрёт этой ночью – то ему, Мишелю, почему нельзя? Ему вполне достаточно было просто сидеть рядом с ней, на соседних сиденьях в большой карете, и время от времени бросать взгляды украдкой на её красивое, задумчивое лицо. И ничего больше. Ничего…
О-о, это он поначалу так думал! Видимо, после той ночи, когда он поборол свои порывы, Мишель решил что и впредь так же легко сумеет совладать с собственными эмоциями. И вот в этом была его ошибка, потому что издавна известно – любовь невозможно контролировать, сердцу невозможно приказывать, всё равно будет делать по-своему! Но наш Мишель, к сожалению, не знал о любви ровным счётом ничего. Разве что, о плотской её стороне, где он добился немалых успехов, но сравнимо ли это с безграничным полётом души и с тем невероятным восторгом и счастьем, которое испытываешь, когда видишь предмет своих мечтаний так близко…?
Да и Сашенька, похоже, решила окончательно очаровать его сегодня. Ненамеренно, конечно, она это делала – его величество это вам не Владимирцев, чтобы она с ним кокетничала! – просто такая уж она была, непосредственная, весёлая и задорная, совсем ещё ребёнок! Пока Мишель покупал билеты: целое купе в первом классе, как обычно, Сашенька на несколько минут куда-то исчезла из поля его зрения. Чтобы, впрочем, почти тут же появиться с двумя порциями мороженного в руках и широкой улыбкой на лице.
- Ваше величество! – Она рассмеялась и вручила ему вафельный стаканчик, забавляясь ещё больше над его искренней растерянностью. – Кушайте на здоровье, от сладкого поднимается настроение, это я вам как доктор говорю! Может, глядишь, и перестанете вечно хмуриться и улыбнётесь мне, наконец!
Мишель и впрямь улыбнулся, растроганный этой сценой до глубины души. Это очаровательное создание решило угостить его мороженым! Его! Она! При том, что сам он купить ей, наверное, целый воз этого мороженого, а она, не пожалев последних денег, взяла и сделала ему такой милый подарок – вот так запросто, от души! И почему-то вслед за этой невольной улыбкой, и странным чувством, всколыхнувшимся в груди – следом за ними пришла невероятная грусть. Такая, что и словами не передать.
«Как я уеду теперь, чёрт возьми? – спрашивал себя Мишель, пропуская Александру вперёд, к вагонам, где уже шла посадка на поезд. – Как уезжать, как оставлять её здесь? Одну, помнится, однажды уже оставил!»
От воспоминаний о матери Мишелю сделалось ещё тоскливее, и, к его стыду, Саша это заметила. Развернувшись, она стала перед ним и посмотрела снизу вверх, и, коснувшись его руки, прошептала еле слышно:
- Ваше величество! Улыбнитесь! Ну, пожалуйста, улыбнитесь! У вас ведь такая красивая улыбка…
«Неужели я всерьёз сказала это ему?!», спросила себя Сашенька, не на шутку перепугавшись, но, впрочем, улыбка Мишеля (и впрямь, красивая) развеяла все её сомнения в одночасье. Она тут же улыбнулась в ответ, и, подхватив юбки, поднялась по ступеням в вагон. Одной рукой протягивая проводнику билет, а второй по-прежнему держа в руках мороженое – такая непосредственная, такая беззаботная, милая, простодушная, и бесконечно красивая…
Мишелю оставалось только вздохнуть, и последовать за ней, на ходу обещая себе хотя бы постараться и впрямь не ходить с таким мрачным лицом, а быть чуточку, ну хоть чуточку дружелюбнее!
И ему это почти удалось. Всё время в пути он вёл себя образцово-показательно, почти идеально, и даже позволил себе рассмеяться над очередной забавной историей из Сашиной практики. А та из последних сил старалась сохранять непринуждённость, но бесполезно. К концу пути у неё ощутимо дрожали руки от волнения, а голос обещал сесть с минуты на минуту, особенно в те моменты, когда Мишель смотрел на неё так… Как? Как никогда не смотрел прежде.
«Что с ним такое? Что на него нашло?», думала Сашенька, старательно пытаясь найти хоть одно объяснение столь ощутимой перемене в его поведении. Но, увы, так ничего и не придумала.
Когда состав прибыл на станцию, Саша помедлила, прежде чем выйти из своего купе. Собралась с духом, задержалась на секунду перед зеркалом, что висело на двери, и окинула себя критическим взглядом. Что ж, недурственно! Новая причёска её невероятно красила, да и в целом казалась куда более аккуратной, нежели простая коса, перекинутая через левое плечо.
А уж премилая фетровая шляпка, удачно подходящая под её недавно купленное светлое платье из муара – эта шляпка и вовсе делала её похожей на аристократку! Саша гордо вскинула голову, чуть приподняв подбородок, пытаясь копировать манеры так нравящейся всем Ксении Андреевны, но, увы, не преуспела в этом. Шляпка едва не свалилась с её головы, спасли только две жемчужные булавки, которыми она была приколота к волосам – а так, неминуемо упала бы, какой позор! Саша удручённо вздохнула, и, поправив загнутые поля, решила, что все её попытки хоть на шаг приблизиться к изяществу и безупречности Митрофановой заведомо обречены на провал. И, обозвав себя безнадёжной деревенщиной, опустила голову и вышла из купе вслед за Мишелем. Его величество, должно быть, уже задался и страшно зол на неё, а его терпение она не хотела испытывать, прекрасно зная, какой у него порой бывает горячий нрав.
Однако его величество на промедление внимания не обратил, и сказал только, когда она остановилась рядом:
- Похоже, будет дождь.
Саша подняла голову, на этот раз старательно придерживая шляпку, и только теперь, кажется, заметила серые грозовые тучи, что кружили над Москвой и Подмосковьем вот уже с целую неделю как. А она была так занята, что не обращала внимания на погоду!
- Это плохо? – С запозданием спросила она у Мишеля. – Разве у вас нет кареты?