Потеря автотранспорта и распутица заставили немцев осуществлять снабжение войск с помощью авиации. Этим и объяснялось то, что утром 12 февраля над вышедшей из берегов рекой появились 24 транспортных самолета.

— Как бомбы, так нам... А как харчи, так по ту сторону окопов... — ворчали бойцы, наблюдавшие, как медленно, тяжело плывут по небу машины со свастикой.

— Давай сюда! — смеялись некоторые из них и даже махали шапками: — Давай бросай, поймаем!

Чем объяснить — не знаю, но немецкие транспортные самолеты действительно стали сбрасывать свой груз в расположении наших войск...

Для уточнения задачи я пришел на наблюдательный пункт 610-го полка.

— Товарищ генерал... — начал по-уставному докладывать майор Гайдамака, но его доклад оборвала автоматная очередь.

Леонтий Дорофеевич схватился за грудь, и я увидел, как под пальцами на гимнастерке проступают кровавые пятна...

Майор рухнул навзничь. Пытаясь удержать его, я оглянулся и в двух шагах от себя заметил нашего автоматчика. В его широко раскрытых глазах застыл ужас.

— Убейте меня!.. Убейте меня!.. — закричал он и опустился на колени перед командиром. — Я не знал, что автомат неисправный, — рыдал солдат. — Я не знал... Убейте меня... Зачем только я взял его в руки!..

Этот трагический случай потряс всех.

Хотелось тут же пристрелить растяпу, который небрежно обращался с оружием... Но никто не тронул его. Потом солдата судил трибунал и отправил в штрафную роту...

А мы потеряли лучшего командира полка, прошедшего гражданскую войну и многие сражения и испытания Великой Отечественной, нашего дорогого щорсовца Леонтия Дорофеевича Гайдамаку.

Никогда не забуду, как медленно удалялась в тыл по раскисшему лугу армейская повозка, увозившая смертельно раненного офицера, и как понуро шли за ней солдаты 610-го, провожавшие его.

Командиром полка вместо Гайдамаки был назначен майор Андрей Максимович Гурский. [145]

Два десятилетия я, как и многие в дивизии, считал Гайдамаку погибшим. И только в мае 1965 года случайно услышал удивительную весть: жив наш дорогой Леонтий Дорофеевич! Обосновался и работает в Луцке...

После трехдневных упорных боев наши части заняли Грушевку, а вскоре и хутор Грушевский. Перейдя затем в Шолохово, немного отдохнув и приведя себя в порядок, дивизия двинулась все по той же непролазной грязи к селу Большая Костромка.

16 февраля, около полудня, части дивизии сбили с промежуточного рубежа войска противника и, свернувшись в батальонные колонны, стали преследовать его...

При отходе враг зверски расправлялся с жителями, взрывал мосты, сжигал дома, применяя повсеместно «тактику выжженной земли».

Внезапно повалил сильный снег. На головах солдат, на машинах и повозках образовались снежные шапки. Видимость резко ухудшилась.

— Боевому охранению быть начеку, — приказал я начальнику штаба.

Постепенно снег сменился дождем... Идти стало неимоверно трудно: под сапогами глубокое снежное месиво, одежда промокла насквозь.

Наступили сумерки. Немцы, занявшие подготовленную позицию, открыли сильный огонь. Наша пехота залегла в открытом поле. А к ночи потянул холодный ветер, резко упала температура. Утром термометр показывал 18 градусов мороза.

Одежда на воинах обледенела, их одолевал сон.

Надо было немедленно обсушиться, обогреться, но в радиусе пяти километров не было ни жилья, ни топлива...

Что делать? Как бороться с бедствием?

Посоветовавшись с врачами, я послал в передовые подразделения всех штабных офицеров и политработников. Задача одна: не допускать, чтобы солдаты заснули.

Тут же были приняты и другие меры: на передовую подвезли топливо, обеспечили людей горячим чаем, выдали двойную порцию водки.

Обмороженных эвакуировали в штабные землянки. Через некоторое время в подвалах и уцелевших сараях удалось разжечь костры. Возле них по очереди отогревались солдаты... [146]

Новый командир 610-го полка майор Гурский доложил с передовой:

— Все автоматическое оружие покрыто толстым слоем льда и не действует...

— А если враг предпримет атаку?

— Это тревожит и меня, — сказал он. — Послал разведчиков посмотреть, что делается у противника. Они ворвались в немецкие окопы и через пятнадцать минут притащили оттуда более двадцати солдат и восемь пулеметов. А главное — без потерь... Думаю, теперь атаки не будет.

Утром, немного отогревшись, полки, не открывая огня, перешли в наступление и захватили немецкие позиции. Там было обнаружено много трупов вражеских солдат — они замерзли в обледенелых окопах...

Преодолевая снежные заносы, дивизия подошла вечером к рубежу обороны врага восточнее села Большая Костромка. Тут у противника имелись окопы полного профиля, дзоты и блиндажи с обогревом.

Встретив мощный ружейно-пулеметный огонь, наши полки были вынуждены залечь вне населенных пунктов и стали с трудом окапываться.

Погода стояла отвратительная: бушевала метель, ветер валил с ног, снег слепил глаза. И снова холод, промозглый, сковывающий...

— Добывать тепло у врага, — передал я по рации командирам полков.

— Приготовиться к атаке, — скомандовал по телефону своим батальонам майор Лемба. — Будем не только бить врага, но и выгонять его на мороз...

Через 10 минут 592-й полк перешел в атаку. Она была такой молниеносной, что немецкие солдаты, гревшиеся в блиндажах, не успели даже вернуться в окопы...

Бой подкатился к блиндажам.

С особой яростью бились за них фашисты. Они понимали: если их выбьют из блиндажей и окопов, тогда — смерть. И дрались исступленно...

— В цепи раненые, — услышали зов о помощи девушки-санинструкторы.

Первой бросилась на голос Даша Власенко. Но на полпути пуля сразила ее.

Коммунистка Нина Якушевич, тоже пытавшаяся оказать помощь раненым, была смертельно ранена. [147]

Увидев это, комсомолка Зоя Врублевская решила идти в обход. И дошла. Перевязала раненых, вытащила в безопасное место...

26-ю годовщину Красной Армии дивизия встретила в обороне. Торжественное собрание актива мы провели в хуторе Сич. Я сделал доклад.

Уже целую неделю стояли сильные морозы и бушевала метель. Дивизии 66-го стрелкового корпуса, в состав которого входила и 203-я, совершили несколько перегруппировок с единственной целью: предоставить солдатам возможность немного обогреться в уцелевших домах сел и хуторов. У командиров всех степеней и рангов была одна забота — не дать людям замерзнуть, не допустить обморожений. Но совсем избежать этого не удалось. Около двадцати солдат нашей дивизии обморозили руки, ноги, лица...

А на передовой продолжались поиски разведчиков, шли небольшие бои силами от роты до батальона.

Только 25 февраля после тщательной подготовки и дружной атаки дивизия овладела первой позицией, а на следующий день прорвала на всю глубину оборону врага и стала преследовать его по пятам.

Вместе с 244-й стрелковой дивизией, которая наступала справа, и 61-й гвардейской, которая шла левее нас, мы продвинулись на 30 километров и освободили населенные пункты Потемкино, Марьяновка, Высокополье, Нейдорф.

Во второй половине дня 29 февраля 203-я вышла к реке Ингулец в районе Суворово, Ивановка, Красный Яр и встретила сильный огонь противника.

Ночью вместе с солдатами 610-го полка мы с оперативной группой дивизии после 20-километрового марша вошли в село Красный Яр.

И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Послышалась русская и немецкая речь.

В кромешной тьме оперативная группа залегла и стала отползать к окраине: надо было выждать, пока разведка определит, где свои, где чужие...

Выяснилось, что наши солдаты, войдя в дома обогреться, стали будить спящих. А в селе, оказывается, обосновались отошедшие немецкие части.

Подоспевшие подразделения полка прочесали село. В ночном бою было убито около 100 гитлеровцев и 50 [148] взято в плен. «Вы нас измотали совершенно, — говорил на допросе пленный немецкий офицер. — Мои солдаты просто валились с ног и засыпали, как только останавливались...»