Последний раз идем по течению реки. При выходе из устья реки в море на высокой мачте охраны рейда взвились веселые цветные флаги: «Желаем счастливого плавания!»

Прощай, река! Много и хороших и грустных воспоминаний останется о тебе. Не раз еще, проснувшись среди ночи, буду слышать отдаленный вой шакалов, шум и плеск бесконечных кавказских дождей, часто буду видеть во сне мутный, туманный рассвет над быстрой рекой и сторожевые катера, которые возвращаются после славной [204] победы с разбитым бортом и сгоревшим мостиком, с приспущенным флагом.

Все было за это время: и удачный штурм Новороссийска, и штормовые ночи у Эльтигена, похороны Глухова у Потийского маяка…

А сейчас впереди синее-синее море под яркими лучами солнца и прохладное дыхание утра.

Зеленеют берега Кавказа, в снежных шапках стоят высокие горы. Спокойно в открытом море, как будто и нет войны. У берега буксир тянет баржу, лента дыма стелется по воде. Идут они медленно, и мы обгоняем их и вот уже еле видим за кормой серую полоску дыма.

Высокое синее небо прозрачно и чисто. Лишь стороною над морем проходят два самолета. «Наши», - докладывает сигнальщик.

Мы идем вдоль Кавказского побережья, а в Крыму еще сидят отрезанные с суши, заблокированные с моря немцы. Мы идем по как будто спокойному морю, но акустики не снимают наушников: где-то, может быть поблизости, крадутся немецкие подводные лодки. С пушек и автоматов сняты чехлы, на палубе разложен боезапас, потому что в море бродят сторожевые и торпедные катера противника.

Проходили мы и мимо порта Туапсе, где остался навсегда затонувший от бомбежки наш минный заградитель «Николай Островский». Появился он у нас в соединении незадолго до начала войны. Корабль этот был необычной конструкции, приспособленный для приема и постановки якорных мин.

В первое же утро войны, когда еще не успели остыть стволы орудий, корабль отправился для приемки мин. Можно себе представить, сколько опасностей таило в себе судно, превращенное в огромный склад взрывчатки.

- Особый груз принимаем! - говорил комиссар И. П. Кулинич. - И обращаться с ним надо деликатно.

Рано утром 23 июня, когда солнце еще не поднялось над Сапун-горой, «Николай Островский» вышел в море. Сбрасывая свой груз в воду, он опоясал побережье у Главной базы густыми минными полями, оставив лишь скрытые фарватеры для своих судов. Ни один неприятельский корабль не мог безнаказанно подойти к Севастополю.

Много минных заграждений поставил «Николай Островский» не только у Севастополя, но и у Скадовска и в других местах. [205]

- Помню, - рассказывает Игнатенко, - как командир корабля капитан 2 ранга Михаил Иванович Фокин собрал к себе в каюту офицеров и сказал: «Трудную задачу поставило нам командование. Немцы захватили Евпаторию и пытаются использовать ее как морской порт для своих перевозок. Нам приказано «пересыпать» минами все подходы и фарватеры к Евпатории. Сделать это можно только в темное время суток». Ночная минная постановка, когда плохо видны берега и не работают маяки! Да, это была задача труднейшая. Только ювелирная прокладка штурмана Картавенко и четкая как часы работа двигателей механика Домковского обеспечили успех постановки.

Много еще славных дел числилось на боевом счету моряков «Николая Островского». В дни обороны Севастополя корабль доставлял военные грузы, вывозил раненых. В боях он получил повреждения и был поставлен на ремонт в порту Туапсе. Здесь при массированном налете вражеской авиации 23 марта 1942 года, героически отражая налет, минный заградитель погиб.

А офицеры и матросы, оставшиеся в живых, продолжали воевать на других кораблях и совершили много боевых дел, никогда не забывая, что они «островцы»…

Во второй половине дня я спустился в каюту командира и вдруг заметил, как с письменного стола начали сползать на палубу книги, карты, лоция.

Когда я поднялся на мостик снова, море уже изменилось: порывистый ветер принес соленое дыхание шторма, по воде быстро бежали белые барашки, но небо было чистое, и солнечные блики плясали на волнах.

Норд- ост задувал все сильней. Волны стали беспокойными и длинными, вытянулся и бился по ветру флаг, вздыбились парусиновые чехлы. Командир катера Баженов с беспокойством вглядывался в открывшиеся вдали высокие горы у Цемесской бухты. Над ними скопились густые белые тучи, рваное облако, отделившись от них, переползало через хребет, устремляясь к морю.

- Бора идет! - озабоченно сказал Баженов, кивая в сторону берега.

Я посмотрел на сахарную голову горы. Облака собрались у перевала. Это напоминало снежный обвал. Казалось, [206] достаточно толчка, чтобы все это загрохотало и помчалось вниз, туда, где в глубине Цемесской бухты лежит Новороссийск.

- Проверить штормовые крепления! - отдал приказание Баженов, вызвав на мостик своего помощника.

Матросы на верхней палубе и у пушек надели капковые бушлаты. Эти удивительные бушлаты защищают от ветра и влаги и держат человека на воде, если он окажется за бортом. Волны все больше захлестывали палубу, доставая уже до мостика. Намокли, стали серыми парусиновые обвесы, холодно блестели медные поручни.

Над беспокойным и штормовым морем гулял и гудел ветер, и только небо оставалось безоблачным и голубым.

Командир неподвижно стоял у машинного телеграфа. От долгой качки у него устали ноги. Но сейчас, как никогда, важно вести корабль точно по заданному курсу. Находясь в голове каравана, мы уже ложились на первое колено входного фарватера. Только узкая дорожка с несколькими поворотами была протралена. А кругом в море стояли сотни якорных и магнитных мин.

Ветер, подхватывая мокрые флаги, разворачивал их по ходу катера.

Пустынен Новороссийский порт. Не видно в нем ни транспортов и теплоходов, ни больших военных кораблей. Только тральщики, трал-баржи и рейдовые катера стоят у полуразрушенных пирсов.

Ветер с берега, как всегда, когда корабли входят в порт, приносит запахи и шумы береговой жизни. Пахнет дымом и железом. Слышны гул компрессоров и стук пневматических молотков, завывание дисковой пилы и скрежет якорной цепи.

При входе в порт по палубе катера снова ударяют жесткие порывы ветра. Вот, оторвавшись от вершины горы, сползло вниз к бухте белое облако и на полдороге, на склоне, растаяло. И сразу вода в бухте закипает и начинает метаться из стороны в сторону, поднимая злые всплески. Острокрылые чайки словно опрокидываются в полете, и их воздушным потоком уносит в море. Уходят из бухты тральщики: в море во время боры безопаснее, чем у причала.

На мачте сигнального поста ветер раскачивает черные штормовые сигналы. [207]

Катер Баженова лихо подходит к полуразрушенному пирсу. В бухте толчея, ветер рвет волны в мельчайшие брызги.

- Боцман, кранцы! - подает команду Баженов. Мягкие кранцы пружинят. Толчок - катер швартуется, и я выскакиваю на пирс.

- Ну, счастлив ваш бог, что вы успели войти в гавань, - говорит флагманский штурман Чугуенко, встречая нас. - Еще немножко - и вход в порт был бы закрыт. Бора вот-вот разгуляется.

Мы обнимаемся. Здесь же на пирсе, застенчиво улыбаясь, топчется капитан-лейтенант Щепаченко. И штурман и минер после траления в Керченском проливе живут и работают в Новороссийске и чувствуют себя хозяевами, встречая нас.

- Успеть-то мы успели, - вступает в разговор сошедший на берег Баженов, - а вот что дальше будем делать? Ведь от боры и укрыться некуда. Разве что в Лесной пристани?

- Уходите в Геленджик, пока не поздно, - быстро говорит Чугуенко. - Я сейчас позвоню дежурному по базе, и вам дадут «добро».

Когда на Новороссийскую бухту обрушивается бора, кораблям надо немедленно уходить из порта. Старожилы помнят, как в 1928 году разбушевавшаяся бора, достигнув силы урагана, раскачивала в Новороссийске каменные дома, срывала железные крыши, сбрасывала с рельсов под откос товарные вагоны, груженные цементом, выбрасывала на берег корабли, сплющила огромное железное нефтехранилище.

Наконец подходят другие катера, все высаживаются, и мы идем в город по длинному полуразрушенному пирсу. Всюду торчат оголенные железные балки, на прутьях каркаса висят куски бетона. До войны здесь швартовались рейсовые теплоходы Черноморского пароходства. А теперь на берегу лежит еще не убранная колючая проволока, остов сгоревшей автомашины, кирпичи разрушенного здания. У пирса напротив возвышается над водой часть борта и палубы разбитого бомбами теплохода «Украина».