- Только не тут, - улыбнулась Джуди, - здесь оно отличное.

Эль действительно оказался замечательным, густым, горьким, и очень вкусным, а шницель хорошо прожаренным.

Я с удовольствием перекусила, Дима тоже выглядел весьма довольным, и, попрощавшись с Джуди, мы встали с места.

- Я вам ещё позвоню, - пообещала я.

- Буду ждать, - улыбнулась она, а мы покинули милое заведение.

- Как вести-то будешь? – с усмешкой спросила я, усевшись в машину.

- Главное, не привлекать к себе лишнее внимание, - ответил Дима, поворачивая ключ в зажигании, - куда? К Сьюзен?

- Да, давай, - кивнула я, и он тронулся с места.

Мы довольно быстро добрались до места назначения, Дима устроил машину на парковочном месте, мы поднялись на нужный этаж, и я нажала на кнопку звонка.

- Кто там? – услышали мы.

- Это Эвива Миленич, - ответила я, - помните меня? – и дверь распахнулась.

- Здравствуйте, - вздохнула она, - есть какие-нибудь продвижения в связи с произошедшим?

- Кое-что есть, - ответила я, входя в прихожую, - но мне нужно задать вам несколько вопросов.

- Проходите, конечно, - она пригласила нас в комнату, - хотите кофе?

- Нет, спасибо, - отказалась я, - лучше расскажите нам о Дарин, но теперь правду.

- Какую правду? – захлопала глазами Сьюзен.

- Всю, - лаконично ответила я, - с кем дружила ваша дочь?

- Но я же отправила вас к Джуди, - пролепетала женщина.

- Да, - кивнула я, - и Джуди нам много всего рассказала, в частности, об Изабелле Стоун. Помните такую?

- Но зачем же она вам об этом рассказала? – вскрикнула Сьюзен, - они же дружили!

- Вы всерьёз полагали, что ваша дочь дружила с Джуди? – прищурилась я.

- Они всё время созванивались, - протянула женщина, - общались.

- Да, общались, - кивнула я, - только на самом деле Дарин пыталась украсть рукописи у Джуди, а та поймала её за руку. Она уже достала Джуди, потому та всё и рассказала.

- Боже! Боже! – вскрикнула Сьюзен, закрыв ладонями лицо, - ну, за что мне такое наказание? Я с ней совершенно измучилась! Она совершенно неуправляема! Я думала, что, подружившись с Джуди, она не будет общаться с Моникой, что отойдёт от пагубного влияния этой оторвы. Как я хотела изменить дочь!

Думала, что она, наконец, образумится. Буквально силой заставила её пойти на экономический, а потом работать в фирму. Она мечтала о театре, но я ей даже заикнуться не позволила. Боялась, что с этим театром она окончательно с катушек слетит.

- Вряд ли, - вздохнула я, - выплеснув энергию в выдуманном мире, она бы, возможно, не пакостила бы в жизни.

- Я не думала об этом, - вздохнула Сьюзен, - возможно, вы правы, надо было отпустить её, но я так боялась.

- Чего вы боялись? – спросил Дима.

- Что она совершит нечто ужасное, - вздохнула Сьюзен, - убьёт кого-нибудь или ограбит. Разбой там, может, что ещё. Я боялась собственной дочери, не знала, как её остановить, пыталась ей воспрепятствовать. Она у меня всю кровь высосала. Когда я узнала, что беременна, то собиралась сделать аборт. Во-первых, возраст, а во-вторых, наелась досыта, не хотела больше никаких детей. Врачу сразу сказала, меняем спираль, раз старая дала сбой, и делаю аборт. Но уговорили. Врач была знакомая, приятельница, она позвонила мужу, а тот вместе с родственниками упросили меня родить. Теперь не жалею, и почему-то я спокойна. За Дарин с рождения сердце болело, словно чувствовало, что скатится дочь по кривой дорожке, а за сына спокойно. К чему бы это?

- Материнская интуиция – удивительная штука, - вздохнула я, - не поддающаяся никакой логике.

- А Дарин... – она горько вздохнула, - она с детства была такой, эгоистичной, завистливой...

Первый звоночек прозвенел в три года. Сьюзен отправилась с дочкой к подруге на детский праздник. У подруги тоже была дочка, той девочке в тот день исполнилось четыре годика.

Мэри родители подарили красивейшее платьице, из шёлка, украшенное кружевами, но, увидев наряд, Дарин побледнела.

- Почему ты мне такое на день рожденья не подарила? – спросила она у матери, а та слегка растерялась.

- Просто оно слишком дорогое, милая, - ответила ей мать, - мне это не по карману, - и дочь тут же насупилась.

Зря она думала, что инцидент исчерпан. Где-то в середине праздника раздался детский вой, это рыдала маленькая Мэри. Её красивое, кружевное платье было безнадёжно испорчено, её родители тут же стали ругать дочь, что она не умеет аккуратно носить дорогие вещи. Девочка же сквозь слёзы сказала, что кто-то кинул в неё пакет с разведённой водой краской. Это подтвердила одна из женщин.

Но, кто кинул пакет, никто не видел, а Сьюзен вдруг увидела довольное личико дочери, самозабвенно уплетающую пирожные.

Она постаралась поскорее увести дочь, а, вернувшись домой, увидела, что у той руки в чёрной краске, и с чувством

отругала её. Но Дарин не стал молчать.

- Я лучше всех! – она топнула ножкой, - это я должна носить это платье, а не эта Мэри!

- Что за эгоизм?! – ахнула Сьюзен, - завидовать плохо! Где ты только этого набралась!

Но её негодование повисло в воздухе, а дочь стала безобразничать, никого слушать не желая.

Дарин постоянно что-то требовала, капризничала, а, если не получала желаемого, бесилась, начинала пакостить.

Годам к двенадцати её выходки стали приобретать масштаб.

По-прежнему завидуя всем и вся, она делала гадости одноклассникам, злилась, если видела, что у кого-то что-то лучше, а потом подружилась с Моникой Лэрри.

Сьюзен вызвали в школу и поставили в известность, что её дочь всё свободное время проводит с Моникой, первой оторвой в школе.

Моника рано начала пить и курить, вращалась в сомнительных компаниях, в школе даже поговаривали, что она связана с мафией.

Конечно, очень сомнительно, что шестнадцатилетняя девушка связана с криминальным миром, но Сьюзен в тот момент очень перепугалась. Дочери было уже четырнадцать, период подростковой вредности. Хотя этот период для Дарин начался уже давно, но факт, что та вращается в сомнительной компании, мать, ясное дело, не порадовал. И она этим же вечером устроила дочери допрос с пристрастием. Но Дарин неожиданно взбрыкнула.

Обычно она не скрывала от матери своих выходок, ей было наплевать, что она чувствует, и со злорадством отвечала, как было на самом деле.

Но в этот раз она повела себя не совсем привычным образом.

- Не твоего ума дело! – рявкнула она на мать, - с кем хочу, с тем и дружу! Нечего чужие глупости слушать!

- Но эта девочка из плохой компании, - пролепетала Сьюзен, пугаясь ещё больше, - я боюсь за тебя!

- Бойся на здоровье! – огрызнулась Дарин, - мне наплевать. Отстань от меня, я тебе докладываться не собираюсь, куда и с кем я пошла. Нечего за мной следить! Не маленькая!

И с этих пор она ничего матери не рассказывала, пока не

угодила за решётку.

Их вместе с этой Моникой прихватили в каком-то клубе, в котором было организовано подпольное казино.

Ясное дело, девушки ни в чём не признались, говорили, что просто зашли в первый попавшийся клуб выпить по коктейлю, а потом началась облава. Им, хоть и не поверили, но отпустили, поскольку доказать обратное не представлялось возможным. Однако, следователь вызвал Сьюзен, и стал расспрашивать несчастную мать.

Расплакавшись, она выплеснула всю горечь, накопленную за эти годы, а тот взялся её утешать.

- Не волнуйтесь, - сказал он, - может, она ещё за ум возьмётся. С этой Моникой что-либо сделать дело бестолковое, она давно на примете у полиции. С четырнадцати лет в компаниях отморозков водится, с бандитами шашни крутит.

Услышав это, со Сьюзен началась настоящая истерика, а следователь, испугавшись, стал отпаивать её водой.

- Мы что-нибудь придумаем, - говорил он, - найдём способ, как разбить их дружбу.

Но что только Сьюзен не делала, дочь слушаться не желала. Когда она вернулась домой после разговора со следователем, Дарин устроила ей форменный скандал, суть которого сводилась к тому, что она, Сьюзен, готова родную дочь полиции сдать. Бедная женщина оторопела от подобного заявления. Но, едва справившись с негодованием, она отвесила дочери звонкую пощёчину.