человека.

- Здравствуйте, Эвива, проходите, - подскочил он, - я вас ждал, присаживайтесь, я сейчас принесу драгоценности, - и он ушёл, а я осталась в одиночестве, и стала оглядываться по сторонам.

Самый обычный кабинет, наверное, тут он принимает заказы, и дела у ювелира, похоже, идут очень даже хорошо.

Мой знакомый ювелир, Натан Наумович, принимает клиентов у себя дома, и там же находится его мастерская, под домом.

У пана Заворского же целый офис. Впрочем, наверное, это ювелирная фирма, я не знаю, как там насчёт добычи драгоценных камней, но вполне возможно, что они тут занимаются массовым изготовлением.

- Извините, что заставил прекрасную пани ждать, - вернулся пан Збигнев, в руках он держал коробочку, - вот заказ, убедитесь, что всё в целости, - и он открыл её.

Я была изрядно удивлена, вернее, поражена, ведь драгоценности внешне не уступали настоящим бриллиантам, которые лежали сейчас в моей сумочке.

- Какая хорошая работа, - оценила я, - но как их отличить от настоящих? – с этими словами я вынула из сумочки бархатный кисет, и высыпала их на стол.

- Господи! – прошептал пан Збигнев, и протянул руку к ожерелью. Он долго рассматривал каждую драгоценность в лупу, чувствуется, эта красота произвела на него впечатление.

- Подскажите, куда их лучше спрятать? – спросила я, - этими, - кивнула я на фальшивку, - я собираюсь поймать на живца преступника, а с оригиналами надо что-то делать.

- Понимаю, - кивнул ювелир, - их надо убрать в банк, а завтра приедут юристы. Впрочем, я уполномочен составить документ, в котором подтверждаю, что драгоценности подлинные, минуточку.

Он вытащил бумагу, включил компьютер, что-то набрал, потом кому-то позвонил, вообщем, развил буйную деятельность.

Я молча наблюдал за ним, взяла со стола фальшивые украшения, стала рассматривать, и увидела с обратной стороны замка вензель. Заметив мой интерес, пан Збигнев улыбнулся.

- Вы спросили, а я в шоке не ответил, - сказал он, - это фирменный знак моего отца, он его на всех своих изделиях ставил.

- Понятно, - кивнула я, продолжая рассматривать фальшивку. Теперь я могу спокойно поместить драгоценности в сейф, а на людях носить имитацию, когда нужно будет покрасоваться.

Тем временем пришло несколько человек, все стали ставить подписи, а пан Збигнев объяснил мне, что это другие ювелиры. Секретарша набрала на компьютере документацию, все ювелиры поставили подписи, печати, и пан Збигнев отправил копию по факсу в Англию. И вскоре пришёл другой документ, который подтверждал мои права на владение, и раздался звонок. Ювелир снял трубку, переговорил, и передал мне.

- Миссис Миленич, добрый день, - сказали на том конце провода, - завтра я приеду, буду в Крынице в семнадцать часов, и передам вам документ, подтверждающий права на владение. Всё подписано, теперь вы владелица.

- Благодарю вас, - благовоспитанно ответила я, и он отключился, а я вздохнула с облегчением.

Теперь никто не сможет продать драгоценности, если вдруг что случится, любой аукционный дом привлечёт к ответственности. Даже если мой план провалится, но, когда преступник попытается продать драгоценности, его тут же прихватят. Он не сможет от них избавиться, пусть, даже, от фальшивых.

Надеюсь, не сегодня-завтра, всё прояснится, а то я что-то устала. Ношусь, как белка в колесе, преступника пытаюсь найти, но в то же время, это помогает мне забыться.

Я не думаю о Диме, об этом несносном мачо, рядом с которым я так хочу быть.

Я вышла от ювелира, села в машину, и неожиданно в голове стали слагаться строки. Я сама сначала не поняла, на душе было так горько, но вдруг схватила блокнот, валяющийся в бардачке, ручку, и стала писать.

Никогда не писала стихов, в ранней юности пыталась, но у меня получалась какая-то хрень. Потом я встретила Эдуарда, своего третьего мужа, и он был поэтом. Его маменька постоянно твердила об исключительности своего сыночки.

Честно говоря, он писал такое, от чего скулы сводило, и я на сон грядущий выслушивала его опусы, от чего сразу становилось дурно. Я не могу передать, но оно не звучало, сама не понимаю, почему. Нудно, тупой набор слов, и зачитывал он так заунывно, меня сразу же укачивало.

Он пытался печататься в газетах, ходил по издательствам, но его отовсюду прогоняли. Конечно, не взашей прогоняли, но подчёркнуто вежливо отправляли восвояси.

Помню, как всякий раз расстраивалась Ксения Михайловна, видя неудачи сына. Неужели он не понимала, что он бездарен? Я вспомнила скандал, который произошёл в то время.

У меня в тот день было отличное настроение, в театре дела были не ахти, но зато мне позвонил кинорежиссёр, и предложил сняться в фильме.

Я успела с ним встретиться, мы поговорили, он показал сценарий, я дала согласие, и подписала контракт.

Меня переполняло счастье, и я даже позвонила матери, чего обычно не делаю. Я никогда не докладываю ей о событиях в моей жизни, и поехала домой.

Но дома я застала мужа и свекровь, Эдик вздыхал, а Ксения Михайловна причитала.

- Они просто идиоты! – услышала я её резкий голос, едва переступив порог квартиры, - не волнуйся, милый, тебя в конце концов оценят, поймут, насколько ты гениален. А какие ты стихи о Ленине написал! Они просто божественны! Ты лучший!

- Конечно, мамочка, я лучший, - вторил ей Эдуард, - просто издательствами владеют неграмотные люди, и они не понимают настоящую литературу. Но ничего, я не расстраиваюсь, я просто буду дальше писать. Может, мне попробовать себя в прозе?

- Правильно, давай, напиши хороший роман. Про свой завод, или о революции, на какую-нибудь правильную тему.

И Эдик занялся романом. Конечно, я в глубине души надеялась, что он не будет заниматься глупостями, и писать чушь о Ленине, но я ошиблась. Влияние маменьки оказалось слишком сильно, он завалился бумагами, писал, писал, и в итоге рукопись была готова. Он зачитывал отрывки, а у меня челюсть уезжала в бок.

Он действительно написал о Ленине, и это больше смахивало на учебник публицистики, к тому же он писал нудно, находил в словаре слова, и цеплял их не к месту.

Даже если педагоги в школе решили бы углубиться в Ленина, и рассказать детям о вожде, они бы ни за что не взяли сей труд. Почему? Во-первых, Эдик написал неудобоваримую бредятину, боюсь, в ней даже профессор бы не разобрался, а во-вторых, он не умел писать.

Когда он в первый раз стал зачитывать нам своё творение, я поперхнулась, и попыталась указать ему на его ошибки, но налетела на Ксению Михайловну. Вернее, она пошла в бой на меня.

- Не смей поправлять моего сыночку! – гневно воскликнула она, - Эдик гениальный мальчик, а ты бездарная актриса. Снимаешься в каком-то тупом сериале, и снимайся дальше, а гениальных не правь.

Я вздёрнула бровь, и уже хотела ответить какой-нибудь резкостью, но передумала. Фиг с ней, не хочу ругаться.

Но, чем дальше в лес, тем толще партизаны, и я стала зевать. У народу в тот день у нас собралось немало, и все видели, что я об этом всём думаю, поняла, конечно, и Ксения Михайловна, и закатила мне скандал.

Поругались мы конкретно, а Эдик потом отнёс рукопись в издательство. Он постоянно туда названивал, спрашивал, когда же его издадут, получал какие-то невразумительные ответы, а потом к нам пришёл сотрудник издательства.

Ксения Михайловна обрадовалась, и приняла этого сотрудника, как дорогого гостя, но ничего утешительного он не принес.

- Рукопись – полнейшая чушь, - без обиняков заявил он, - Эдуард Филиппович, может, вам написать криминальный роман? Или красивую сказку о сверхъестественном?

- Что вы сказали? – заорала Ксения Михайловна, - вы предлагаете моему сыну размениваться на такое?! Мой сын гениален, и он должен писать настоящие произведения, а не дешёвые книжонки.

- Как хотите! – встал с места редактор, - но имейте в виду, мы не будем печатать такое. За ЭТО мы ничего не выручим, сейчас не то время. Если желаете, можем издать за ваш счёт, раз квартиру в таком районе имеете, значит, в состоянии