Я разыскивал "летописцев" земли Мусоргского, а иногда и они сами искали меня. Однажды позвонила Женщина:
-У меня есть фотографии и письма Чириковых. Я их предлагала музею еще года три назад, но они только посуду забрали, обещали приехать, да, видно, забыли.
Мы встретились с Валентиной Михайловной Чердякоевой, преподавательницей литературы, и она передала то, что досталось от матери: старые письма и фотографии людей, среди которых, как позже выяснилось, были родственники композитора. Валентина Михайловна стала помогать в поисках и вскоре сообщила, что в больнице вместе с ее мужем лежит "старичок, который многое знает".
Василий Степанович Лещин при встрече был смущен тем, что им заинтересовался журналист, но потом разговорился и поведал немало интересного.
Предки Лещина жили на острове вместе с Бардиными. Прадед арендовал землю у Чириковых.
- Дед рассказывал, что пришли "на пень" и пришлось корчевать, выжигать лес,- вспоминал Василий Степанович,- а потом сеяли рожь, яровую пшеницу, ячмень, горох, гречиху, лен. Кроме земли, уже при Сергее Николаевиче Чирикове, взяли в аренду часть озера. И за воду, и за землю платили в год по 25 рублей. Отец и мать с бреднем ходили, дети помогали, а нас было восемь душ. Мать от холодной воды ноги застудила, и все зубы выпали еще у молодой. Барин ей при встрече говорил: "Здорово, Степаниха, ты чего зубы не вставляешь?". "Степаниха" - это по отцу, его Степаном Макаровичем звали. Чириков был с крестьянами обходительный, но скупой, каждой копейке счет знал. Бывало, отец пойдет к нему просить дров или сена - у нас леса и сенокоса не было,- и если в хорошей одежде, барин говорит: "Степан, ты хорошо живешь, можешь и сам купить". А оденется во что попало, барин не отказывает. У Чириковых было больше всех воды - пятая часть озера. Сергей Николаевич дал церкви одну тоню, участок озера для ловли рыбы и остров Кромешный, потому что наш приход был очень бедный. Сыновья дьячка Бабинина были хорошие мастера. Однажды выпросили у Чирикова лес и срубили точно такой дом, как в Наумове у господ, и с балконом, и с колоннами, только размерами поменьше. А старик Бабинин любил выпить - кабак был в деревне Федешино, и он туда все ходил украдкой...
Лещин рассказал, как он учился один год в церковноприходской школе у батюшки Ивана Ивановича Ветошкина. Церковь была каменная, крест на ней позолоченный, купол из жести под зеленой краской. Видел он и семейный склеп Чириковых - сверху из белого камня, внизу гробы оцинкованные. В тридцатые годы, когда церковь рушили, склеп и дом Бабининых сломали. А в Наумове усадьба уцелела только потому, что еще до гражданской войны там латыши коммуну создали. Все поместье при Чириковых было обнесено забором - снизу доски, вверху оцинкованная проволока. Оранжерея была большая, и цветов круглый год много. Цветоводством занимался латыш Густав Карлович. Помнил Лещин и о том, как Бардин садом заведовал:
- Мы, крестьяне, тем, кто прислуживал в имении, не завидовали. Я сам видел, как Бардин спину гнул, помогал старой барыне ноги ставить, когда та в карету садилась,- толстая она была. А молодые барышни вволю не ели - талию соблюдали и верхом часто ездили. Из нашей деревни подрабатывать ходила в усадьбу Матрена Осиповна, тетка моя. А мой дед часто повторял: "Бойся попа расстриженного и холопа, на волю спущенного". Дед еще при крепостном праве жил, знал, что холопы чаще всего ябедничали, да и спину крестьянину не господа, а они драли. Не зря в народе говорят: "Из грязи - в князи..."
Однажды после концерта в день рождения Мусоргского ко мне подошел пенсионер Иосиф Петрович Ершов и преподнес необычный подарок - свой дневник, где в двух тетрадях он описал, что видел сам и что слышал от односельчан. Передавая записи, Иосиф Петрович сказал:
- Я жил недалеко от Карева, в 1912 году мне было тринадцать лет и я часто слушал рассказы деда Гаврилы, который помнил еще нашествие Наполеона. А говорил он, как былины слагал: "Садитесь в кружок, да поближе, громко говорить сил не имею". Мы, ребятишки, рассаживались вокруг и ловили каждое слово...
Пошивкино. Одигитриевская церковь
Из дневника Ершова можно узнать историю этого края. Раньше у озера стояла дубрава. Когда строили церковь в Пошивкине, часть деревьев вырубили. Храм был заложен в честь павших при изгнании польсколитовских орд. В этой церкви молились и справляли обряды Чириковы и Мусоргские, их дворовые и крестьяне. Жижицкое озеро - Жисцо, от слова "жисть", "жизнь". А погост Пошивкино - от слова "шивка", "летний невод". Здесь, на восточном берегу, селились исстари люди мастеровые, изготовлявшие мережи, сети, фартуки из кожи для рыбаков. От Пошивкина вправо - Татырино, Карево, Белавино. А по южному берегу самая древняя деревня Равонь - тут гнали деготь, или равонь, как называли в старину. От Равони на запад селились поляки: говорили, "вонючая кась" - оттуда чаще всего появлялись недруги. А в деревне Парне гнали скипидар из корней сосен, деготь из берез, соки из клюквы на долгое хранение и все это выпаривали- "парня". В деревне Парне на самом мысу Ильинского рога жил ополченец Илья. В ветках самого высокого дуба был сделан смотровой шалаш, из которого видна вся западная часть озера. Когда разбили последние бродячие банды польско-литовских войск, в ополченцах надобность отпала, и они стали селиться в деревнях Дубняки, Белавино, Выползово, Курово. Берег от Ильинского рога до Парни долго был свободен. После польского восстания сюда выслали офицера Александра Луканина. Он вскоре умер, а его вдову называли "очаковская барыня". Но барского у нее ничего не было, кроме образцового дома и надворной постройки. Она была трудяга: медик, селекционер, лечила окрестных крестьян, заводила новые сорта ржи, пшеницы и делилась семенами с крестьянами. У нее было два сына, Александр и Григорий, да дочь Евгения, больная. Александр и его жена Вера Андреевна в своих хоромах устроили школу в 1919 - 20-х годах, когда все соседние школы закрыли из-за отсутствия топлива. Эта усадьба стояла около ста лет, и все годы, как говорили старики, любовь и симпатия к Луканиным были общие. Старших Луканиных, как соседей, наверное, знал и Модест Петрович.
На западном берегу - селенье Приозерье. Здесь предводительствовала семья Кась. То ли это прозвище, то ли фамилия, никто не помнил. Только к слову "кась" прибавляли "проклятая", "вонючая", и оно всегда было ругательным. На этом берегу находили приют литовцы, поляки, а позже браконьеры, незаконные охотники за пушниной. Теперь в этом месте деревня под названием Каськово. На берегу скопище камней - прямые линии кладки, старые укрепления. На северо-западном берегу раньше был один хутор в два жильца, назывался Пашково. До революции там жил урядник, его называли стражником и вызывали на все происшествия.
Красоту озеру придавали острова: Долгий, Святой, Телятник, Дубровник, Береза... Среди островов был еще Ревонский пузырь, он путешествовал - отплывал, снова приплывал, а теперь стал на якорь.
На самом большом полуострове Жижицкого острова был погост Жисцо. В центре - деревянная церковь с колокольней, сторожка, приходская школа, дом священника Михаила Георгиевича Горского. Весь круговорот жизни был связан с погостом. Сюда вела самая наезженная дорога. Здесь крестили, говели, молились, венчались, и круг замыкался - тут же хоронили. А какие гульбища и ярмарки были, особенно людные в приходские праздники! Здесь из всех деревень встречались, молодых сводили, сами знакомились - и не на забаву, чаще на всю жизнь. К ярмаркам готовились, строили палатки - наскоро, без затрат, из жердей и брезента. Шла торговля и на возках всякой всячиной. Тут и корзинки любых размеров, лапти, упряжь конская...
А в крещенские дни проводили конские бега на доморощенных бегунах. В праздниках, торжествах, обрядах выражалось все чисто народное, проявлялось творчество без насилия, подсказки, указов и распоряжений. Творчество и в песнях, и в плясках, и в рукоделии. Случалось, озоровали, проводили кулачные бои. Летом на ярмарку приплывали озерные жители на лодках, а из сухопутных деревень - на лошадях. Разъезжались с песнями и бубенцами, сбруя на лошадях блестела, медные бляхи начищены. Вот таким центром был погост. Теперь остались только заброшенное кладбище да бурьян, заросли и древние дороги...