– Пойдемте!

– Иду, Галина Николаевна… по вашему следу. Галя не ошиблась в выборе направления. На исходе четртых суток они наткнулись на остров, вначале приняв его в темноте за гряду торосов. Но обрывы берега были слишком высоки. Сомнений не было. Это был остров. У людей прибавилось сил.

Это действительно был остров, один из интереснейших капризов природы. Когда-то волны намыли его из песка. Песок смерзся и в свое время поднялся над поверхностью моря. В последние годы благодаря общему потеплению Арктики остров оттаивал, море вгрызалось в него, размывая мерзлый песок, как сахар, и берег обваливался. Полярную станцию приходилось переносить раза два в глубь острова, но море наступало. В конце концов людей пришлось вывезти.

И вот путники добрались до высокого, поднимающегося над ледяными полями берега. Он был так крут, что на нем не держался снег. Смерзшийся песок огромной глыбой нависал над льдами, готовый обрушиться, едва первые весенние лучи коснутся его. Очевидно, осенью море подточило обрыв, въелось в берег, но нависшая гора не успела рухнуть, ее удерживал пока зимний холод.

Люди брели из последних сил. Надо было найти подходящее место, чтобы забраться наверх. Идти под берегом было страшно. Казалось, он может обрушиться каждую секунду.

Путники запрокидывали головы, стараясь увидеть дома на обрыве, но рассмотреть в темноте ничего не удавалось. Забраться по нависшему обрыву нечего было и думать. Ваня, глядя на разрушающийся остров, сказал:

– Вот так же, наверное, и Земля Санникова… Была, была и исчезла. Оттаяла и обвалилась в море.

Галя обернулась и с радостным удивлением посмотрела на худое, изможденное лицо радиста.

– Как вы хорошо придумали, Ваня, – сказала она, ни словом не обмолвившись о том, что читала она об этом в научных журналах. – Мы обязательно радируем о вашей гипотезе, обязательно!.. – В словах Гали было столько уверенности, что Ваня повеселел.

Добров высмотрел нечто вроде русла весенней речки или ручейка, занесенного сейчас снегом. Можно было попробовать взобраться. Идти уже не могли. Ползли на четвереньках: Добров впереди, потом Галя. Последним был Ваня и на большом расстоянии от него – Гекса.

– Не могу… моченьки нет, – проговорил Добров, растянувшись на шершавом насте.

– Что вы, Матвей Сергеевич! Еще ведь немного. Ваня чувствовал прилив сил. Он пополз впереди, за ним Добров, последней ползла Галя. Гекса впервые за последние дни подобралась к ней и лизнула ее в щеку.

У Гали мутилось в голове, перед глазами плыли круги.

– Ничего, ребятки, – шептала она, хотя ее никто не слышал, – заползем сейчас наверх и сразу увидим и мачту радиостанции… она осталась… и домики… тепло будет там… и склад… Висят в нем жирные окорока, колбасы копченые, сардины, шпроты, галеты… На зубах хрустят…

И вот они наверху.

В неверном свете звезд они увидели пологую, спускающуюся к центру острова серую долину, над которой у самого обрыва возвышалась одинокая мачта радиоантенны бывшей полярной станции. Ни одного домика около нее не было.

Люди лежали на снегу и боялись взглянуть друг на друга, не желая признаться, что все кончено.

Гекса бросилась прочь от недвижных людей. Она бежала вприпрыжку, и казалось странным, что у нее есть еще силы.

Глава вторая. В раздумье

Алексей до сих пор не знал бессонницы. Эта ночь была первой в его жизни, когда он не смог заснуть. Мягко ступая по ковру, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате родителей, он ходил от одной стены к другой, задерживаясь то у стола, чтобы перелистать несколько страниц пояснительной записки к проекту, то у открытого окна.

Завтра решается судьба проекта. Наступал самый значительный в жизни Алексея день. Все, что было до этого дня, не сможет сравниться с тем, что будет завтра.

Быть может, у каждого человека бывает в жизни такое. Вчера ты был еще юн, а завтра станешь зрелым. Вчера ты еще только готовился, а завтра возьмешься за свершение самого главного в жизни.

Когда он был еще совсем маленьким, ложась спать вечером накануне дня рождения, он волновался, думая, что ему сейчас пять лет, а завтра будет вдруг сразу шесть. Мысль о предстоящем чудесном превращении пяти лет в шесть наполняла его гордостью, но в то же время он сжимался в комочек, потому что ему было немножко жутко. А вдруг он станет совсем другим, непохожим на того Алешу, который лежит в кроватке?

Это детское, давно забытое ощущение, знакомое, наверное, многим детям, которое он или помнил, или же когда-нибудь читал о чем-то похожем, внезапно всплыло в памяти Алексея. Он оперся реками о подоконник. С высоты двадцать пятого этажа улица казалась двумя линиями огней, снизу доносились приглушенные шорохи.

Почему ему кажется, что завтра все будет по-иному, что и он, и все, кого он знает, будут другими? Разве он сам уже не изменился за то время, которое прошло с момента возникновения идеи ледяного мола?

Что же произошло? Как это было? Да, в первый раз он почувствовал себя иным, когда стоял на капитанском мостике около Федора и мысленно вслед за ним командовал себе: «Вперед самый полный!» Тогда впервые он понял, какую огромную силу представляет человек, если он не одинок, если стоит в строю плечом к плечу, локтем к локтю с людьми одной с ним цели. С того дня и началось проектирование. Оно началось с совсем не относящихся, казалось бы, к ледяному молу работ на Дальнем Берегу, куда Алексей отправился на рядовую полярную стройку в порту, лишь бы почувствовать там северные условия.

Метели, морозы, непроглядную полярную ночь с трепетными всполохами сияния – все это он воспринимал по особенному, как будущий проектант будущего сооружения, которое придется строить так же, как строили они сооружения порта.

Выйдя на мороз, Алексей ощущал лицом, грудью, всем телом упругую силу ветра. Отвлекаясь от обычных дел, он старался представить себе работы на льду в такую погоду, прокладывание полыньи, заносимой снегом, опускание труб, к которым не прикоснешься рукой. И здесь, в Арктике, он находил, придумывал, изобретал будущие приемы работ. Алексей научился в Арктике не торопиться, обдумывать каждый шаг до мельчайших подробностей. Он знал, как благодарны были строители инженерам на Большой земле, если те учитывали мельчайшие особенности работы в арктических условиях. Алексей понял, что именно так и следует проектировать строительство ледяного мола. Его нужно строить не руками, а машинами, целой армией особых машин, приспособленных к холоду, к пурге, скрывающих своих командиров в теплых кабинах. Прежде чем строить мол, нужно изобрести механизмы для его строительства, сконструировать их и построить.

Алексею вдруг вспомнилось, как однажды, возвращаясь с работы, он заметил на крыльце дома фигуру в кухлянке с хореем в руках. Рядом стояли нарты в оленьей упряжке. Незнакомый оленевод подошел и, сбросив капюшон, оказался… улыбающейся Галей. Алексей не мог догадаться, зачем она приехала сюда.

Он провел ее в комнату общежития. Четыре койки с заправленными по-солдатски одеялами. Стол, заваленный бумагами и остатками завтрака, с грязными стаканами и тарелками.

Галя улыбнулась:

– Словом, мужской уют. А где вы бреетесь? Алексей достал зеркало. Галя взяла его в руки:

– Полгода не смотрелась! Ужас как лицо обветрено!..

– Ну садись, будем чай пить, – суетился Алеша, спешно прибирая на столе.

– Ты не про чай, про мол расскажи.

– Что ж мол! Пока – только идея. До чего же я глуп был, помнишь, тогда… в клубе?

– Нет, почему же! Если бы еще и кострище перед тобой горел да огоньки по воде плыли…

– Вот именно! – подхватил Алексей. – Доклад о морском метрополитене у костра гайдаровцев. – Он вздохнул. – И теперь естественно, что меня все поправляют. Знаешь, даже Женя…

– Женя?

Алексей заметил, что Галя поджала губы.

– Решила трубы для мола делать прямо из струи металла.

– Очень интересно, – с легкой иронией сказала Галя, потом добавила: – Но первая работа все-таки будет разведчикам. Не так ли?