К восьми вечера зал железнодорожного собрания, вместимостью до тысячи человек, был забит до отказа. На сцену поднялся рабочий президиум во главе с Фунтиковым. Он - в сером костюме, пои галстуке. Более скромно выглядел член исполкома Иванов, избранный председателем митинга. Да и надеялся он на успех дела меньше, нежели его лидер. Большевики, заняв места в зале, еще до открытия митинга уже злословили о «государе» Фунтикове, возбуждая железнодорожников. То тут, то там в рядах возникали взрывы смеха. Десятка два прокламаций с памфлетом на Фунтикова ходили по рукам - их зачитывали вслух и шумно потешались: «Божиею милостью мы. Фунтиков, 1-й Император и Самодержец Асхабадский, царь Красноводский, Царь Кизыл-Арватский, великий князь Казанджикский, великий князь Джебельский, князь Узун-Сукский... и прочая, объявляем всем нашим верноподданным, что мы в Союзе с любезными Сердцу Нашему дворянством и буржуазией объявили беспощадную войну подлому рабочему классу и крестьянству, дерзнувшим свергнуть власть помещиков и капиталистов в лице возлюбленного нашего монарха Николая Александровича и Благоверного Временного правительства и установить свою безбожную рабоче-крестьянскую власть...»
- Граждане асхабадцы, прошу вашего внимания! - Иванов зазвонил колокольчиком над головой. - Прошу спокойствия! Разрешите, с вашего соизволения, считать митинг открытым. Слово предоставляется председателю ВИКа...
Иванову не дали договорить.
- Долой асхабадское правительство!
- Долой англичан - мировых разбойников!
- Долой фронт! Да здравствует мир с ташкентскими большевиками!
- Да здравствует товарищ Ленин - вождь большевиков! - понеслось со всех рядов.
Фунтиков стоял у трибуны с поднятой рукой - сначала жалко улыбался и требовал: «Перестаньте, перестаньте, граждане... Да вы что, пьяные, что ли?», но видя, что дело принимает нешуточный оборот, принялся угрожать, пытаясь перекричать беспрестанно несущиеся призывы из зала. Дабы не дать «развернуться» Самодержцу Асхабадскому, на сцену поднялись человек десять рабочих, согнали Фунтикова с трибуны. Студент Сердюк вырвал у председательствующего колокольчик, зазвонил им и в мгновенно наступившей тишине объявил:
- Давайте дадим слово самим рабочим... Зотову, например... Иван Романович, вы старый человек, у вас мудрости побольше, чем у асхабадского государя, скажите, как быть рабочему классу.
- Можно, конечно... - Зотов встал и поднялся на сцену. - Я думаю, товарищи, свергать нам надо самодержца Фунтикова. А то он всех нас мишенями сделает. Свои же братья и расстреляют нас на войне. Негоже это... И англичан надо гнать - они засиделись дюже...
- Ах, вот как, значит! - Фунтиков взвизгнул и забегал перед столом президиума. - Я закрываю митинг... Именем исполкома... Прошу, господа, покинуть президиум...
Члены ВИКа встали из-за стола и, смущенно ухмыляясь и хмурясь, ушли со сцены. Остался лишь один Иванов.
Зотов еще не успел спуститься со сцены, как тут же поднялся Кадыгроб.
- Есть предложение, товарищи. Долго не митинговать, и так все давно всем понятно. Давайте направим делегатов по линии железной дороги - пусть поднимают народ против оккупантов-англичан и деникинцев, о Фунтикове уже не говорю - о нем давно все сказано. Судить его надо, гада, вместе со всем белым исполкомом... Давайте также выберем делегатов - чтобы пошли они в тюрьму и от нашего имени освободили политических заключенных!
Зал одобрительно гудел и утопал во всплесках аплодисментов после каждой фразы Кадыгроба. Он начал называть фамилии делегатов - кому идти к тюремному начальству, кому ехать в Кизыл-Арват и Красноводск... Речь его неожиданно прервал Иванов, показывая поданную из-за кулис записку. Из первых рядов донеслось:
- Ладно, пусть прочитает!
- Дайте ему слово!
Иванов подошел к трибуне, зачитал:
- «Граждане асхабадцы! Всякое выступление против асхабадского правительства английское командование в корне подавит силой оружия... Глава Британской миссии Маллесон...»
Иванов отошел от трибуны. Зал притих, снова было зашумел, но тут из-за кулис вышел отряд англичан с винтовками. Элис Пиксон приказал:
- Прошу всех удалиться. Всякое проявление насилия против англичан и законного правительства будет караться расстрелом.
В боковые двери зала вошла группа боевиков с главой контрразведки Дружкиным. Увидев их, Пиксон распорядился:
- Приказываю вам, господин Дружкин, большевиков, сорвавших митинг, арестовать!
Толпы рабочих ринулись ко всем выходам. Элис Пиксон, еще больше расхрабрившись, выстрелил вверх из пистолета. Боевики бросились в напирающую на двери толпу, хватая зачинщиков.
- Зотова ищите! - кричал Гаудиц. - Кадыгроба!
- Феоктистов здесь... Специально приехал из Чарджуя! - перекрикивал других Дружкин. - Это его работа, не давайте ему уйти!..
- Лесовского держите... Инженера... Вон он, вон!- раздался злорадный голос Игната Макарова. - Держите его... Это он мово сына Ермолая уговорил к красным сбежать, а теперь мне позор от господина Маллесона и всех прочих... Держите его!..
Вырвавшись на улицу, рабочие ринулись в разные стороны. Большой конный отряд англичан уже скакал к железнодорожному собранию, и над городом гремели выстрелы...
VII
После расстрела Мамедяра Бяшим-пальван не стал испытывать судьбу - подался вместе с несколькими батраками в горы к Фирузу, где он прятался чуть ли не целый год. Знакомыми тропами Бяшим вывел своих земляков к лесной пещере. Там они отдохнули и на другой день, утром, добрались до места. Двор Фируза был на самом краю аула. Когда беглецы вошли в ворота, сразу же были встречены радостными возгласами парней. Оказывается, к Фирузу, спасаясь от карательных отрядов англичан и белогвардейцев, бежали персы с бахарского хлопзавода. Были тут и дехкане из гапланского аула, бежавшие от Ханлар-бека. Туркмены приехали на лошадях, некоторые - с охотничьими ружьями. Персы «на своих двоих», кое-кто с женами и детьми. Смотрели они на фирузовский двор как на временное пристанище, задерживаться тут не собирались. Все понимали - на туркменской земле началась война, ничего хорошего впереди нет, и надо бежать к себе домой, за горы. Молодые, бессемейные амбалы оценивали обстановку иначе. Эти сразу же стали держаться поближе к Фирузу и Али Дженгу, зная об их удальстве. Увидев вновь на своем дворе Бяшима, Фируз обрадованно всплеснул руками:
- Дженг, ты посмотри, кто опять к нам пришел! Значит и ему Ханлар-бек с англичанами - поперек горла!
Али Дженг, в красноармейском обмундировании, косматой папахе, спустился во двор с айвана, подал руку Бяшиму, который слез с коня и, держа его за уздечку, осматривал шумную ватагу беглецов.
- Ну что, Бяшим, когда-то ты от тыловых работ сбежал, а теперь и от англичан удалось уйти?! Молодей...
Бяшим привязал коня к столбику айвана, поднялся в комнату и сел на ковер. Фируз подал ему чайник и пиалу. Начался разговор, как дальше жить. Понятно, что целый табор людей, собравшихся у Фируза, не прокормить. Решили оставить при себе десять самых крепких джигитов, способных на все, а остальным предложили - пусть, кто может, возвращается в Персию, а кто не может, тем Фируз и Али Дженг помогут поселиться в других дворах аула, на правах батраков.
Прошел день, другой - разбрелись беглецы по чужим дворам. Некоторые отправились дальше, на персидскую землю. Сплотившись в отряд, тринадцать обездоленных - пятеро персов и восемь туркмен, - стали думать, где им раздобыть оружие. Охотничьими ружьями они могли бы обзавестись и здесь, в ауле, у многих сельчан были свои. Но много ли пользы от дробовика, если встретишься с вооруженными до зубов англичанами и белогвардейцами?! У них винтовки дальнего боя, пистолеты, маузеры. С ружьем же, куда ни шло, еще можно подстрелить какую-то дичь, даже джейрана, если подпустить близко. Этим и занялся отряд Али Дженга, избрав его своим командиром.
Всю зиму охотился Али Дженг в горах. Приносили джигиты то архара, то два-три джейрана, но чаще несли связками подстреленных кекликов и туралей. Мясо обменивали на муку, рис, на готовые лепешки и чай.