- Ишь ты, дрянь какая! - усмехнулся Феоктистов. - Ну что ж, поедем, посмотрим на его сход. Там, надеюсь, есть где остановиться?
- Там давно ждут... Есть конспиративное местечко в рабочей слободке за железной дорогой. Ты не беспокойсь, все будет хорошо. Главное тебе Теджен да Каахка проскочить, а там, как говорится, встретят и разместят. Эх, были бы у тебя какие-либо документишки!
- Есть, не беспокойся. Паспорт у меня с фунтиковской печатью. Федоров теперь я.
- Ну, тогда, считай, дело сделано.
Через день, к вечеру, выехали. К паровозу прицепили один вагон. В нем разместилась мервская делегация железнодорожников - три человека, и тридцать служащих, - эти отправлялись встречать новогодний праздник в Асхабад. Люди солидные, при чинах. Ни в Теджене, ни в Каахка строгой проверки не было. Два английских солдата и белогвардеец заглянули в одинокий вагон, посмотрели на спящих в купе и удалились. А к машинистам даже не поднялись. Шестаков перекрестился:
- Слава тебе, господи, пронесло. Поехали дальше...
В Асхабад прибыли на рассвете. Пассажиры высадились из вагона, зябко ежась, побрели через перрон в город. Было сыро от беспрерывных холодных зимних дождей. В тусклом свете фонарей сверкали на перроне лужи, на ступеньках стоял часовой, держа винтовку у ноги. Феоктистов, слезая по металлической лесенке с паровоза, на какое-то время ощутил дрожь в теле от этой неприветливой и настороженной обстановки.
- Шагай через пути, - подсказал Шестаков. - Прибыли в самый раз - сейчас все дрыхнут, никто не увидит, кто к кому идет и по каким делам.
Скользя по мокрой тропинке, они вскоре вышли на узкую улочку и зашагали мимо дворов, забираясь все глубже и глубже в поселок. Дом Морозова стоял в самом последнем порядке - дворы тут выходили на пустырь и были огорожены глиняными заборами. Не доходя до морозовского дома, Шестаков потянул Феоктистова за руку и они свернули в пустой, заросший бурьяном и колючкой двор. Хижина и сараи тут были забиты досками. Шестаков пояснил:
- Тут никто не живет. Старик какой-то жил - умер. Теперь одни мыши... Шагай за мной...
Они пересекли двор, свернули налево к забору, подлезли под него и, пригнувшись, приблизились к крыльцу. Шестаков поднялся на веранду, постучал в окно. Вскоре вышла хозяйка, затем сам хозяин.
В доме было тепло и пахло обувью. Снимая сапоги, Феоктистов разглядел в темноте несколько пар сапог и ботинок, усмехнулся:
- Выходит, мы тут не первые? По меньшей мере двое опередили нас. Сапоги у порога раскидали, ну и конспирация.
- Ничего, в случае чего - успеют надеть, босиком на мороз не выскочишь, - добродушно отозвался хозяин, приглядываясь к гостю при зажженной свече.
- Это тот, кого вы давно ждете, - пояснил Шестаков. - Товарищ с той стороны...
Тотчас из соседней смежной комнаты, вышли двое. Знакомясь, назвались кизыларватцами. Феоктистов представился как Федоров, но тотчас был узнан.
- Оно, конечно, так ловчее, - сказал один из кизыларватских. - Я тоже переменил фамилию на Баранова, но вы-то должны меня помнить по областному съезду. За вас, товарищ Феоктистов, я голос свой отдал...
- Как! Неужели Феоктистов? - оживился хозяин дома. - Тот самый, председатель чарджуйского Совдепа?
- Ладно, товарищи, спасибо, что не забыли, - Феоктистов усмехнулся. - Но если Фунтиков меня узнает, тогда беда. Черт побери, гримировался - и так, и сяк... Усы сбрил, волосы обрил наголо, робу кочегара напялил, а все равно узнали.
- Ничего, в обиду не дадим, - уверенно пообещал Морозов. - Обстановка складывается в нашу пользу. Если рабочие узнают, что сам Феоктистов из Чарджуя приезжал, - сил у них и уверенности десятикратно прибавится... До общего митинга два дня. Может, сегодня вечером, с наступлением темноты, и соберемся - обговорим, как да что? - предложил Морозов.
- Вам виднее, - Феоктистов развел руками. - Ждать и откладывать, конечно же, нет нужды.
- Тогда располагайтесь и отдыхайте. - Хозяин ввел Феоктистова и Шестакова в гостевую комнату. - Кровать на всех одна... Спать будете на полу.
Вечером пришли Кадыгроб, Зотов и Лесовский. Никто не ожидал приезда Феоктистова, и все были удивлены и обрадованы приятной неожиданностью. Увереннее повел себя и сам Феоктистов.
- Ну что ж, товарищи, ближе к делу. Во-первых, самый горячий большевистский привет от Паскуцкого, Иванова, Окунева, Панасюка, Мжельского, Бухаренко, Гайвандова... Боевые ваши друзья и товарищи помнят о вас и надеются на вашу помощь фронту. Надо действовать, и не украдкой, а выступать с оружием... Впрочем, я хотел бы услышать о ваших действиях от вас, Иван Романыч, вероятно, вы руководите подпольем? Доложите обстановку.
Зотов откашлялся:
- Обстановка, что ж - она и сложна, и проста в то же время. Сложна, поскольку кровь людская по самому глупому недоразумению льется, - рабочий в рабочего стреляет. А проста тем, что весь рабочий класс, по ту и по эту стороны, ненавидит оккупантов-англичан.
- А англичане в свою очередь ненавидят рабочих,- подсказал Лесовский. - Я бы даже сказал, пренебрегают связью с ними. Удобно ли, дескать, британским подданным сближаться с какой-то чернью.
- На фронте они идут в штыки против нас вместе,- заметил Феоктистов. - Хотя и там есть разделение. Ну и что же дальше? Какое это имеет значение в данной обстановке?
- Самое прямое. - Зотов разгладил усы и принялся свертывать самокрутку. - Англичане никогда не присутствуют на рабочих собраниях и даже не вникают в суть, о чем там спорят железнодорожники. Следовательно, и послезавтрашний митинг в железнодорожном собрании будет проходить без англичан... Мы тут разработали целую программу по переходу от агитации к прямому выступлению... Николай, зачитай проект, - попросил он Лесовского.
- Ну, во-первых, о самом митинге. - Лесовский встал, чувствуя, что так ему говорить удобнее. - С первых же секунд мы должны повернуть ход митинга против асхабадского правительства. Потребуем немедленного прекращения братоубийственной бойни... Потребуем немедленного ухода англичан из Туркмении, как мировых разбойников, которые помогают царским офицерам душить Советы. Мы призовем рабочих идти на соединение с нашими товарищами, чарджуйскими и ташкентскими пролетариями, чтобы совместно с ними восстановить в Туркмении Советскую власть под руководством партии большевиков... Вся наша подпольная большевистская организация явится на митинг и встанет в разных местах между рабочих масс и будет вести устную агитацию против политики, выдвинутой асхабадским правительством... Дальше так... Принимая во внимание, что со стороны белогвардейского исполкома выступят на митинге сильные ораторы, подпольная организация постановила выступить от нас студенту Володе Сердюку, Ивану Романовичу Зотову и Гавриле Сидоровичу Кадыгробу... Мы не сомневаемся, что нас поддержат основные массы рабочего класса, и заранее заготовили постановление. Первым пунктом предлагаем выбрать делегатов, которые поедут в Кизыл-Арват, Красноводск и Челекен с целью присоединения всего трудового люда к восставшим. Пять человек отправятся на фронт, чтобы заключить мир с большевиками и ликвидировать фронт... Намечены восемь партийцев, которые тотчас после митинга отправятся в тюрьму и освободят всех политических заключенных... И еще один пункт... Мы полагаем, что человек двести, в основном деповцы, пойдут на разоружение правительственной роты, охраняющей Фунтикова и его свору предателей...
- Хорошо, товарищи, - подумав, согласился Феоктистов. - А теперь давайте поговорим, все ли как следует подготовлено.
Обсуждали каждый пункт в отдельности, засиделись чуть ли не до утра. Уже запели петухи, когда Зотов, Лесовский и Кадыгроб вышли от Морозова.
Несмотря на мрачную погоду и суровую обстановку, вечером 31 декабря все же зажглись свечи на елках в богатых домах, и прежде всего тех, где находились на постое британские офицеры. Сияли окна зыковского дома - генерал Маллесон и его ближайшие подчиненные пригласили к себе офицеров с дамами. Фунтиков о празднике и не помышлял. Приехав в Асхабад с фронта, окруженный членами давно бездействующего исполкома, он спешно готовил митинг. Если все сложится благополучно, если рабочие выкажут свой патриотизм- захотят отправиться на войну с большевиками, тогда можно и повеселиться, - открыть буфет, устроить танцы, но не это главное. Нужны умные ораторы, которые могли бы увлечь мощным словом черную толпу, пробудить в ней желание драться... За кого именно драться, Фунтиков сказать вслух не мог, ибо хорошо понимал, что асхабадские железнодорожники давно уже поняли, как они жестоко обмануты, и ждут только случая, чтобы свергнуть ненавистный, предательский эсеровский исполком и изгнать из Туркмении англичан...