Войдя в приемную, Лариса только успевала снять чехол с пишущей машинки, как раздавался телефонный звонок, и в трубке звучал бодрый, экзальтированный голос мадам Леш.

- Лариса Евгеньевна, это вы?! С трудом дождалась вас, чтобы напомнить...

Затем следовали распоряжения, и всякий раз - разные. Иногда это касалось перепечатки пьесы или размножения на машинке ролей. Иногда - самые интимные поручения: найти такого-то, передать что-то. Но чаще всего мадам Леш болтала о «дурехах» Доррер и Юнкевич, как она их обзывала заглазно. «Таланта ни на грош, а спеси у обеих на целый полк хватит. Будь моя воля, дорогая Ларочка, я бы их своими стряпухами сделала, а вам поручила главную роль в самой громкой пьесе...»

Однажды, позвонив, госпожа Леш попросила ее немедля прийти. Архангельская с замирающим от страха сердцем отправилась в дом командующего, совершенно не подозревая, зачем ее пригласили. Дом стоял в карагачевом саду, окруженном кирпичным забором. Едва Лариса Евгеньевна подошла к воротам, как ее встретила служанка и повела к генеральским хоромам. Госпожа Леш, услышав из спальни ее голос, вышла, прикладывая ко лбу полотенце.

- Ах, как хорошо, что вы пришли, моя милая. Муж с господами через час выезжают в Фирюзу поразвлечься, а я нездорова. Поезжайте вместо меня, милая, я сказала Лешу о вас... Но-но, только без всяких страхов! - тут же выговорила она строже, видя, что секретарша сжалась и вот-вот скажет «нет». - Леш - совершенно безвинное существо, вы можете не бояться его. Вы приглядите за ним и только. Возьмите гитару, споете господам. Да и почему вы страшитесь, глупенькая?! Вы же не одни едете. С вами будут обе дурехи- Доррер и Юнкевич, еще несколько женщин.

Подталкивая Архангельскую, она вошла с ней в кабинет, где на диване, с газетой в руках, сидел высокий и располневший генерал. Увидев вошедших женщин, он тотчас встал и с интересом посмотрел на Ларису Евгеньевну. Затем подошел и поцеловал ей руку, отчего она невероятно смутилась.

- Надеюсь, вы простите нашу дерзость, - сказал он, лукаво щурясь. - Я уже почти год в Асхабаде, столько же командую благотворительным обществом, но вас, мою секретаршу, вижу впервые. Вы прелестны, мадам! Без всякой лести - прелестны. Я буду весьма польщен, если составите мне общество.

Через час кортеж автомобилей - в Асхабаде их насчитывалось двенадцать, и большинство из них были заняты в поездке, двигался в горы по Фирюзинской дороге. В головном «Руссо-Балте» рядом с шофером сидел сам генерал-лейтенант Леш, на втором сидении, за его спиной, Архангельская. Рядом с ней Доррер с супругой. В следующей машине ехали Дуплицкий и хан Хазарский с супругами, дальше - Ораз Сердар с офицерами штаба. В четвертом автомобиле управляющий земства Юнкевич с женой... Но не только генерал со свитой торопились в этот день за город. Многие буржуа, особенно те, у которых имелись свои кареты, мчались на лоно природы. Быстрые авто обгоняли вереницы фаэтонов, пролеток, дрожек и других легких повозок. Машины мчались со свистом, преследуя ползущий зеленым удавом пассажирский поезд, - он, уменьшенный расстоянием до игрушечных размеров, виднелся на краю предгорной долины у самой границы с Каракумскими такырами. Сотни горожан в этот безоблачный майский день, предавшись веселью, совершенно забудут о государе-имениннике, но всяк вспомнит, въезжая в зеленое ущелье, а затем и в самую Фирюзу, о бывшем командующем Закаспия генерале Куропаткине. Это его заботой и усилиями было приобретено для России райское местечко. Его настойчивостью и руками солдат осушили в ущелье болота и разбили прекрасный парк, выстроили военную и другие дачи. Но еще больше понастроили дач мелкие асхабадские буржуа.

Кортеж автомобилей перевалил за Багиром через гору и оказался перед роскошным яблоневым садом Ванновского. Яблони цвели, и издали казалось, что они кипят белой пеной. Сад этот был разбит бывшим военным министром России генералом Ванновским - и носил его имя. Каждый из сидящих в машине подумал об этом, и взволнованная быстрой ездой и красотами этих мест графиня Доррер, подавшись немного вперед, громко спросила:

- Господин Леш, а почему бы и вам не оставить память о себе? Неровен час, уедете из Асхабада - и не успеете оставить свою отметинку.

Генерал-лейтенант повернул голову, улыбнулся, однако не сказал ничего.

Протарахтев по узкой, немощеной улочке поселка, автомобили свернули за парком вправо, и один за другим медленно въехали во двор военной дачи. Тут уже стояли столы под белыми скатерками, уставленные бутылками и тарелочками с холодной закуской. В глубине двора исходил от жаровен синий дымок и пахло на весь двор ароматным шашлыком. Приезжие, выйдя из машин, тотчас поспешили к чинаре «Семь братьев», с восхищением оглядывая семь сросшихся воедино стволов. Все разом заговорили, вспоминая легенду о том, как храбрая девушка Фирюза похоронила здесь семерых своих братьев, погибших, но не отдавших селение врагам. И на месте захоронения поднялись семь могучих стволов. Юнкевич, взяв за руку женщин, предложил измерить окружность чинары, но подойти к ней мешали могучие корни, проступавшие из земли, - на них скользили подошвы, и затея с обмером не состоялась К тому же супруга Юнкевича, одной из первых сев за стол, окликнула господ, чтобы поскорее шли распить бутылочку английского портера. Мужчины, пока распорядитель пиршества - действительный статский советник Дуплицкий не скомандовал «за стол», сбившись в кучу, вели разговор о политике, о последних газетных новостях. В центре внимания была забастовка челекенских нефтяников. Более других об этих событиях был осведомлен хан Хазарский - коренной уроженец тех мест. Но не только постоянное сообщение с Челекеном служило пищей для его ума. Хазарский с затаенным любопытством следил за тем, как рушатся под натиском рабочих фирмы Нобеля и Вишау, когда-то поглотившие несколько нефтяных колодцев хана Хазарского. Когда-то не в состоянии противостоять в конкуренции этим королям «черного золота», он отдал им за бесценок свои колодцы и керосиновую установку. И не один он. Десятки мелких нефтедобытчиков разорились благодаря «мудрым» действиям двух гигантских фирм. Последние новости были о том, что «Челекенское нефтепромышленное общество», а точнее промысел Вишау вынужден удовлетворить целый ряд требований рабочих. И хан Хазарский с удовольствием говорил о них:

- Во-первых, прибавка жалованья до десяти процентов и выше. Во-вторых, рабочие и мастеровые, прослужившие более года, будут пользоваться месячным отпуском...

- Но без сохранения содержания, - уточнил граф Доррер. - И вообще, господа, шельмовство нефтяных магнатов - первопричина возникших забастовок в Баку и на Челекене. Фирма братьев Нобель в Баку, спекулируя и богатея на ценах за нефть, а не на ее добыче, выдержала почти двухмесячную забастовку. Терпя убытки на добыче, они трижды больше получали на спекуляции, ибо обладают большими запасами скопившейся нефти в резервуарах.

- Не пойму, граф, за что же вы ратуете? - возразил Юнкевич. - Что же, по-вашему, лучше идти на Уступки, чем сдерживать забастовщиков! Вы прямо-таки заблуждаетесь... И вы, Георгий Иосифович, и вы, Хазар-хан.

- Однако, господа, вы заговорились, пора и честь знать, - вставил слово Дуплицкий. - Господин генерал просит всех к столу.

Леш выждал, пока господа усядутся, затем вышел из небольшого кирпичного домика с терраской и сел за крайний стол. Тотчас он поднял рюмку и произнес тост во здравие царствующего императора.

- А генерал - душка, - сказала мадам Юнкевич, ставя бокал. - Как он приятно посмотрел в нашу сторону. Стоило его ящерице приболеть, и сразу с генералом метаморфозы.

Лариса Евгеньевна приличия ради улыбнулась и поставила бокал к себе поближе, чтобы сидящий напротив адъютант Леша, капитан с белыми бровями и рыжими усиками, не добавил еще вина.

Едва выпили по первой, Дуплицкий велел наполнить рюмки и бокалы вновь. После первого тоста он снял пенсне, и теперь казался еще неприятнее оттого, что его серые глазки были глубоко в орбитах и колюче поблескивали оттуда, ощупывая всех.