– Да? Это уже интересно… – призадумался вождь. – А может, они уйдут навсегда, собрав своих мертвых?

– Не знаю. Вряд ли…

– Я тоже так думаю, – кивнул Катлеан. – Но прислать своих людей для переговоров они, наверно, не решатся. А из наших к ним на корабль никто не пойдет – все помнят урок Барбера!

«Еще бы им не помнить, – мысленно усмехнулся я. – После разгрома Михайловской крепости английский капитан захватил на своем корабле индейских парламентеров. Одного из них – вождя – потом публично повесили на мачте».

– Я бы рискнул, дядя, – сказал вдруг Нганук. – Русские – другие.

– Все бледнолицые очень похожи друг на друга… – раздумчиво проговорил Катлиан. – Ты это серьезно?!

– Да.

И вдруг мне в голову пришла идея – опять простая и опять самоубийственная. «Впрочем, – я поскреб ногтем амулет на лбу, – может, и не самоубийственная. Осталось всего-то часа полтора. Зато совесть будет чиста – сделал тут все, что мог!»

– Я пойду с ним! – заявил куштака.

Катлеан повернулся и некоторое время рассматривал нас. Наконец выдал:

– Ладно. Но тогда не медлите! Я отправлю с вами четырех воинов.

– Понадобится кусок белой шкуры, – напомнил Нганук.

– Да, конечно, – кивнул вождь.

На берегу мы оказались вдвоем. Надо было дождаться, когда воины пригонят за нами каноэ. Волна на пляж то накатывала, то уходила, и у меня все никак не получалось толком умыться и смыть уже засохшую кровь. В конце концов я плюнул на это дело – в Сколково отмоюсь, если проживу еще полтора часа!

– Слушай, парень, а когда вода начнет течь?

– По-моему, уже начала. Или вот-вот начнет.

– Интересно, как ты это определяешь, если у тебя нет расписания приливов?

– Я это чувствую, как и все – что в этом такого? – удивился Нганук. – А «расписание» – это что?

– Неважно. А важно, что у меня есть для тебя в запасе еще один великий подвиг, – заявил я соратнику. – Ты как?

– Я готов, – пожал плечами индеец. – А что надо сделать?

– Да так, пустячок. Немножко поплавать – ты же в воде как рыба. А чтобы было не холодно, я отдам тебе свою водяную шкуру. Она, кажется, безразмерная.

– Твою шкуру?! – всполошился герой. – И я стану куштакой?!

– Да не бойся ты! – рассмеялся я. – Ничего с тобой не случиться – она же не волшебная. Потом просто снимешь и выбросишь!

– Ну, давай, если иначе нельзя…

К моему удивлению с «куштаковой кожей» парень освоился довольно быстро. А на спине у гидрокостюма нашлись какие-то петельки, в которые очень удобно помещается рукоятка топора. Ободренный успехом, я всучил парню еще и спасжилет, наскоро объяснив, как им пользоваться.

Океанский шлюп был облеплен маломерными судами со всех сторон, как кусок кое-чего мухами, однако место для нас нашлось. Без всякой команды гребцы выполнили изящный маневр – выписав полукруг, каноэ притерлось к борту «Невы» на единственном свободном участке. Жизнь тут бурлила: в свете разнообразных фонарей и факелов что-то с лодок поднимали на борт, а что-то опускали. Эта суета меня порадовала – наверняка никто не заметил, что на подходе в нашей лодке одним пассажиром стало меньше.

Нас встречали четверо матросов с ружьями. «Хорошо хоть пушку на нас не навели», – мысленно усмехнулся я и подумал, что перед началом действий хорошо бы помолиться какому-нибудь богу или духу, только вот какому? Поскольку ничего не придумалось, я просто провентилировал легкие и полез по веревочному трапу наверх.

Встреча на палубе была помпезной: четверо с заряженными ружьями и еще трое, у которых в стволы воткнуты штыки. Мундиры у всех грязные, кое-где порванные и заляпанные кровью, «садистские» воротники расстегнуты. Ребята прямо из битвы – чуть что, и привет!

– Нож сымай! – сказал матрос с бантом на шляпе. – И чо там еще есть – кидай все на палубу!

– Вы очень вежливы, господа! – светски раскланялся зверообразный колош, перемазанный кровью. – Извольте – все, так все!

Кинжал я снял и швырнул матросам под ноги. Стянул через голову плащ и тоже бросил его на палубу. Следом полетела и набедренная повязка.

– Вы довольны, господа? – вид моей обнаженной волосатой туши заставил, похоже, всех присутствующих на палубе бросить свои дела. За спинами «встречающих» засветились клинки палашей, или как там назывались эти железки у моряков. Я поднял руки и повернулся на 360 градусов: – Изволите обыскать? Прошу! В заднице у меня пистолет, а во рту граната! Ну, кто смелый?

– Ну, ты эта… Не того… Не выеживайся!

– Вы забыли добавить: «господин колош»! – глумливо заявил гость. И вдруг рявкнул: – К капитану веди, гад! Всех порву!!!

– Нехрен орать! – ответили мне в том же тоне. – На баб своих ори, сволочь!

– Не понял?! Ты что, быдло трюмное, на меня бочку катить?!

– Отставить!! Слышь, ты, га-аспа-адин, твою мать! А ну, прикройся на хрен! Прикройся, пока те уд не оторвали! К едрене фене! Надевай свою рванину!

– От такого слышу, – солидно ответил я, надевая плащ. – Ты не виноват, что драный козел поимел твою маму!

В задних рядах загоготали – значит, данный раунд я выиграл. Это был экспромт – конечно же, я не имел ни малейшего представления, как морская служилая публика общается между собой. Зачем это нужно, пока было не ясно, но совсем уж чужим они теперь меня, наверное, считать не будут…

В кают-компании было чисто, светло и строго. Орать, блевать и ругаться матом здесь было просто немыслимо – интерьер обязывал. Лисянский был отутюжен, чист, строг, собран – прямо луч света цивилизации посреди вонючей тьмы первобытного варварства. «Интересно, сколько человек обслуги трудятся над таким его имиджем? – невольно подумал я, с хлюпом утирая сопли забинтованной рукой. – А это что за персонажи?»

Дело в том, что капитан-лейтенант сидел за столом не один. Тут присутствовал лейтенант в грязноватой закопченной форме – прямо с поля боя. И трое штатских. Один из них, судя по умному лицу и хорошей одежде, был ни кто иной, как сам Иван Кусков – главный помощник и доверенный человек правителя Баранова.

Лисянский поднял голову. Холодный и властный взгляд капитанских глаз пробирал, казалось, до селезенки. Под этим взглядом хотелось втянуть живот, встать по стойке «смирно» и сказать: «По вашему приказанию прибыл!» Однако я удержался и сделал ответный выпад – нагло усмехнулся ему в лицо (мой профессиональный прием, отработанный перед зеркалом!) А потом я принял серьезный вид, поклонился и на кембриджском диалекте XIX века начал:

– Добрый вечер, господа! Простите за беспокойство, а также за мой непрезентабельный вид. Возможно, меня извинит то, что обитать мне приходится среди диких варваров. Однако меня тревожит, что среди присутствующих я не вижу Александра Андреевича. Здоров ли его высокоблагородие господин статский советник? Зная его неуемный нрав, душа моя в тревоге: неужели он участвовал в сегодняшней баталии?!

– Б…! – прошипел лейтенант и начал вставать из-за стола.

– Пе-тя! – тихо и властно сказал Лисянский. А потом добавил шепотом: – Сидеть, лейтенант!

– Наверное, после столь бурных событий, вы погружены в тревоги и хлопоты, – продолжал я как ни в чем ни бывало. – Уверяю вас, господа, сегодняшний инцидент не стоит внимания столь высокопочтенной публики. Ну, постреляли, ну, немножко подрались и разошлись с чувством собственного достоинства. Уверяю вас, это лишь ссора домохозяек на огороде, а не битва народов. Все можно уладить миром, поверьте мне!

Закопченный лейтенант продолжал проявлять признаки беспокойства – ему явно хотелось увидеть меня мертвым или в кандалах. А память моя дала сбой: «Судя по всему, это – П.П. Арбузов. Но как же его звали полностью?! А, была – не была!»

– О, простите меня! – горестно взмахнул я руками. – Господин лейтенант совсем не говорит по-английски?! Только по-французски, да? Простите! – я перешел на французский. – Господин лейтенант, вы явили сегодня чудеса доблести! Если бы не стечение несчастливых обстоятельств, крепость была бы ваша! Честь и слава героям!