– Все правила чести были соблюдены! – заявил Катлеан, однако уверенности в его голосе было меньше, чем злобы. Невольно создавалось впечатление, что он просто оправдывается. – Сам Скаутлелт заранее поставил русских в известность, что война началась! Разве нет?

– О, да! Конечно, да! – мелко рассмеялся, тряся перьями, полнотелый персонаж, сидящий напротив. – Твой дядя не понял, что отдает на разграбление свои родовые угодья, а русский начальник не понял, что ему объявляют войну! Хи-хи и ха-ха!..

Данная дискуссия, безусловно, имела глубокий философский смысл и большое историческое значение, но… Но за стенами барака громыхала ружейная и пушечная стрельба. Там свершалось событие, описанное во множестве романов, изображенное на полотнах художников и даже увековеченное на тотемном столбе посреди современного американского города Ситка. Объединенные силы русских штурмуют индейскую крепость Молодого Деревца. Мне было обидно и горько находиться буквально в центре событий и не видеть этой грандиозной битвы: «Широкие массы общественности двадцать первого века о ней даже не знают. А узкие – которые знают – понятия не имеют, как на самом деле все происходило. В Интернете на запрос все время выскакивает батальное полотно с изображением мускулистых полуголых индейцев, которые устремляются навстречу атакующим русским. Катлеан там нарисован с молотком в руке, в русских летят тучи стрел… А я тут стою как дурак. Точнее, как статуя самому себе…»

И я принял радикальное решение: «Пойду-ка погуляю! А эти важные люди пусть и дальше совещаются!»

Никто меня не остановил, никто не сделал замечания, и я оказался на улице. А там плескалась война… Ни детей, ни женщин видно не было, зато одетых в доспехи, раскрашенных в цвета войны мужчин было полно. На головах у многих красовались резные деревянные шлемы, изображающие реальных или сказочных животных довольно жуткого вида. Эти «каски» явно были вырезаны из цельных кусков дерева – вроде капов – и, наверное, весили немало. Но, как говорится, кому на войне легко…

В детстве, помнится, я не раз слушал по телевизору воспоминания участников боев и сражений: мы, мол, здесь, а они – там, они на нас, а мы их с флангов! Вот теперь я сам оказался очевидцем, и что же я видел? Да почти ничего…

Никаких башен индейская фортификация не имела. Что там происходит за забором, изнутри было не ясно. Полторы или две сотни воинов беспорядочно распределились вдоль восточной и южной стен. Они занимались тем, что высовывали стволы ружей между бревен, стреляли и, отступив назад, занимались перезарядкой. Потом снова стреляли и снова перезаряжались. Пальба велась, конечно, не залпами, но некоторый ритм в ней все-таки был – то густо, то пусто. Некоторое время я наблюдал этот процесс, и у меня сложилось впечатление, что индейцы разряжают ружья, почти не целясь – лишь бы пальнуть поскорее в сторону противника!

Справа бабахнуло нечто более солидное. Потом и слева что-то грохнуло в аналогичной тональности. «Не иначе, заговорила индейская артиллерия! – догадался я. – Это надо увидеть!»

Для пушек в стене были проделаны специальные амбразуры. Орудие, которое я рассматривал, было установлено на примитивном деревянном лафете без колес, но с подобием полозьев. После выстрела пушку отбрасывало назад и в бок. Толпа индейцев накидывалась на нее, оттаскивала еще дальше назад и начинала чистить ствол и заряжать. Потом, дружно навалившись, орудие подпихивали к амбразуре, следовал выстрел, и все начиналось сначала. Выстрелы расчет приветствовал громогласными воплями, словно каждый раз они подбивали по вражескому танку. Отследив три «залпа», я так и не заметил процесса наведения и прицеливания хоть куда-то. Создавалось впечатление, что они просто азартно палят «в белый свет как в копеечку».

И тут я увидел нечто странное: чуть в стороне от всеобщей суеты, стрельбы и криков, прислонившись спиной к стене барака, сидел человек в индейском плаще и занимался тем, что отхлебывал некую жидкость из фляги и закусывал ее дымом из трубки!

Приблизившись, я некоторое время разглядывал это чудо: «Явно бледнолицый – сто процентов! И, к тому же, пьян в сосиску!»

Европеец заметил мое присутствие не сразу. Некоторое время он разглядывал меня и, вероятно, пытался понять, один перед ним человек или несколько. Наконец выдал:

– Хеллоу! Хау а ю?

– Со мной порядок, – ответил я по-английски. – А ты что здесь делаешь?

– Ром пью, – показал он мне флягу. – Ну и гадость! Не желаешь?

– До ужина я не употребляю. Ты с какого корабля?

– «Мери Старк», Ливерпуль. А ты?

– С «Биг Нантер», Бостон.

– Не слышал… Давно?

– Второй год. Что ж я тебя раньше не встречал? – решил я упредить вопрос в свой адрес. – Ты у киксади?

– Ага.

– Ну, тогда понятно, – кивнул я и уселся рядом с ним на бревно. – Я-то в Хуцнуву жил, на Ситке раньше не был. Тут как?

– Смотря с чем сравнивать… Дикар-ри кр-раснокожие!

– Домой не тянет?

– Что я там забыл?! Нет уж… Знаешь, как звали нашего шкипера? Морской Шакал! Он и есть шакал… Вот, помню, зашли мы в Кантон…

– Погоди! – остановил я грядущий поток морских баек. – Это ты, что ли, научил краснокожих стрелять из пушки?

– Не, это Джонни у нас пушкарь – вон он, на той стороне старается. Канониром был! А результат? Посмотри на этих уродов! Все сразу забыли к чертям свинячьим! Жгут порох в пустую… И лезть к ним сейчас бесполезно – как воевать начнут, сумасшедшими становятся! А-а…

Англичанин безнадежно махнул левой рукой, а правой поднес ко рту оплетенную флягу. Такое его философское спокойствие несколько меня смутило:

– Слушай, а если русские возьмут крепость?! Тебе что, жить надоело?

– Крепость? Ну, возьмут, наверное… Что ж, наймусь к ним. Говорят, они наших охотно берут. У них белых людей не хватает. Платят только мало…

– Правда?! – активно заинтересовался я. – Как думаешь, меня примут?

– А ты кто по морскому делу?

– Ну, матрос.

– Может, и возьмут, – вяло кивнул англичанин. – Ты запомни: начальник у них – Ба-ра-нов. Просись сразу к нему, пока скальп не сняли… – Рядом плюхнулось тяжелое корабельное ядро и осыпало нас фонтаном земли, мелких камней и щепок. – Ч-черт, выпить спокойно не дадут!

Некоторое время я размышлял над соблазнительной перспективой. А между тем выстрелы русских полевых орудий за стеной звучали все ближе. Кажется, стали даже различимы крики нападающих. Снаружи – недалеко от ворот – что-то активно загорелось, в небо повалил черный дым. Впрочем, пожар стал угасать на глазах – сырая древесина гореть не желала, а настоящий напалм, наверное, еще не изобрели.

Ничего принципиально нового англичанин мне не сообщил. По литературным данным я знал, что жизнь матросов на парусных судах, особенно английских, была далеко не сахар: ни тени романтики, только тяжелая однообразная работа, скверное питание и предельная скученность в замкнутом пространстве. На промысловые и торговые суда контингент «нижних чинов» подбирался еще тот – кому терять нечего. Естественно, такие «коллективы» управлялись способами, от гуманизма весьма далекими. После полугода в море многим матросам жизнь среди «дикарей» казалась раем. И «дикари» их принимали, поскольку такие бледнолицые дезертиры часто умели делать что-нибудь полезное. Впрочем, с русских кораблей народ тоже бежал за милую душу…

Среди прочего я увидел, что индеец, исполняющий роль вестника-осведомителя, в очередной раз нырнул в «штабную» барабару. Я решил, что случилось что-то новенькое, и последовал за ним.

Оказалось, что заседание в бараке продолжается, правда, уже более оживленно:

– …помогает их русский бог, а кто поможет нам, а? – вопрос был явно адресован шаману. – У русских стреляет меньше ружей, их пушки не могут пробить стены крепости, но у нас уже много убитых и раненых, а у них? Скажи, что такого мы не сделали, что духи войны не хотят смотреть на нас?! Что?! Я пожертвовал три новых лодки, пять лучших рабов и три мешка муки – этого мало?!