— Как он?

— Глубоко, мать его своеобразен. — Холлис осторожно подула на тонкий смуглый островок пены на поверхности ее полупинты Гиннеса чтобы посмотреть как она сдвинется, а потом сделала глоток. Гиннес для нее всегда был непостижимым напитком. Непонятно, зачем она заказала его. Ей больше нравилось как он выглядит, нежели какой он на вкус. Для нее было вопросом каким должен быть вкус у того, что выглядит вот так. Никаких идей. — Хотя возможно все не так уж плохо. Он же не виноват что Бигенд нашел его. Уж я то знаю что это такое.

— Роберт нашел мне тренажерный зал. Старой школы. На восточной стороне.

— Конце, а не стороне.

— Он симпатичный.

— Даже не думай. Гражданские лица неприкосновенны помнишь? Нарушение правила чревато невозможностью развода с засранцем.

— На себя посмотри. Долбоеб на ЁТьюбе, прыгающий с небоскребов в костюме белки-летяги.

— Но это же было твое правило, ты вспомни? Не мое. После боксеров, ты клеила музыкантов.

— Гомункулусы, — сказала Хайди кивая, — напыщеные придурки.

— Я могла бы тебе об этом рассказать, — сказала Холлис.

— Ты и рассказала.

Внезапно шум толпы ранних выпивох в баре затих. Холлис подняла взгляд и увидела Исландских близняшек и их одинаково сияющие блондинистые головы. За ними какой-то тревожно добродушный маячил Бигенд.

— Дерьмо, — сказала Холлис.

— Я сваливаю, — сказала Хайди, поставила свой стакан с водой и встала, раздраженно передернув плечами в своей новой куртке.

Холлис со своей полупинтой в руке покраснела. — Я поговорю с ним, — сказала она. — Про Париж.

— Это только твоя работа.

— Холлис, — сказал Бигенд. — И Хайди. Рад вас видеть.

— Мистер Бигенд, — сказала Хайди.

— Позвольте я вам представлю Ейдис и Фридрику Брандсдоттир. Это Холлис Генри и Хайди Хайд.

Ейдис и Фридрика одинаково, в жуткий унисон улыбнулись. — Очень приятно, — сказала одна. — Да, — сказала другая.

— Я ухожу, — сказала Хайди и мужчины повернулись, провожая ее взглядами, пока она шагала на выход через бар.

— Она себя не очень хорошо чувствует, — сказала Холлис. — После перелета заболело горло.

— Она поет? — спросила Ейдис или Фридрика.

— Она барабанщик, — сказала другая.

— Можно мне вас на минуточку Хьюберт? — Холлис повернулась к близняшкам, — Пожалуйста извините меня. Присаживайтесь.

Пока они устраивались в креслах, в которых сидели Холлис и Хайди, Холлис вплотную шагнула к Бигенду. Он избавился от голубого костюма, в котором был утром, и сейчас был в чем-то странном, из черной ткани, светопоглощающем. Выглядело оно так, будь-то совсем не имело поверхности. Это было похоже на ничто, открывающееся куда-то, антиматерия скрещенная с мохером. — Я и не знал что Хайди здесь, — сказал он.

— Это сюрприз. Но я хочу вам сказать что завтра я еду в Париж, попробую поговорить кое с кем, кто может знать что-то о Хаундс. Милгрима я возьму с собой.

— Как у вас с ним?

— Более, менее, учитывая обстоятельства.

— Я скажу Памеле чтобы она написала вам сейчас. Она может зарезервировать все, что только можно.

— Не беспокойтесь. Я слежу за расходами. Но я не хочу отказываться от моего номера здесь, и вы можете оплатить его.

— Считайте уже оплатил, — сказал Бигенд, — плюс непредвиденные расходы. Вы можете мне что-нибудь рассказать о Париже?

— Возможно я найду там кого-то, кто кто знает или возможно принимал участие в создании Хаундс. Возможно. Это все, что я знаю. И это может быть неправда. Я вам позвоню оттуда. А компания у вас уже есть. — Она улыбнулась в направлении Ейдис и Фридрики свернувшихся в своих удобных креслах как серебристые арктические млекопитающие. — Спокойной ночи.

140

Нео позвонил как раз когда он все еще пытался разобраться с Твиттером. Он уже зарегистрировался как GAYDOLPHIN2. У него не было подписчиков, он тоже не подписывался ни на кого. Что бы это не означало. И все его несколько записей были защищенными.

Резкий, искусственно-механический голос рингтона привлек внимание девушки за стойкой регистрации. Он тревожно, как будь-то извиняясь улыбнулся со своего места на кожанной подушке скамьи, где обитал лэптоп и поднеся Нео к уху спросил — Да?

— Милгрим?

— Говорите.

— Это Холлис. Вы как там?

— Нормально, — автоматически ответил Милгрим. — А вы?

— Как насчет поездки в Париж завтра? На утреннем Евростар.

— Что это?

— Поезд, — сказала она. — Который в туннеле. Так быстрее.

— Зачем? — Ему показалось что прозвучало это с интонацией сомневающегося ребенка.

— Я кое-кого нашла и нам надо с ним поговорить. Она будет там завтра и еще послезавтра. А потом я не знаю.

— Мы надолго?

— Если все получится то на сутки. Выезжаем в семь тридцать с Сен Панкрас. Я скажу чтобы кто-нибудь из Голубого Муравья забрал вас из отеля.

— Хьюберт в курсе?

— Да. Я только что с ним говорила.

— Ну хорошо, — сказал он. — Спасибо.

— Я позвоню вам в номер как поеду утром.

— Спасибо.

Милгрим положил Нео и вернулся к веб почте и Твиттеру. Твиттер как раз спрашивал его, не желает ли он разрешить пользователю GAYDOLPHIN1 стать его подписчиком. Он желал. Он написал ей о Париже. Последовательностью сообщений из ста сорока символов.

Как только он закончил, кто-то, с ником CindiBrown32 попыталась стать его подписчиком.

Помня инструкции Винни, он ответил отказом. Затем закрыл Твиттер и вышел из веб почты. Закрыл МакБук.

— Спокойной ночи мистер Милгрим, — сказала девушка за столом, пока он шел в сторону лифта.

Он чувствовал как будь-то что-то новое и очень большое пытается поселиться внутри него. Как будь-то он меняет гражданство или получает новое. Или может быть он просто больше боится Винни, чем Бигенда? Или может быть он боится возможности потерять Бигенда?

— Институционализированный, — сказал он нержавеющему интерьеру лифта Хитачи, когда его двери закрылись.

Он подумал что вот теперь он сменил прежнее место обитания, которое казалось чрезвычайно маленьким и очень недружелюбным на что-то новое, более обширное пространственно, с этой его не совсем работой по выполнению поручений Бигенда, но таки оно к сожалению оказалось не намного больше. Эта последовательность номеров в отелях, которые выбирал не он. Простые задания, путешествия, анализы мочи и неизменно новая упаковка лекарств каждый раз.

Вспомнив о лечении он занялся рассчетами. На две ночи лекарств должно было хватить. Как бы то ни было.

Двери лифта распахнулись в холл третьего этажа.

Принять лекарство. Почистить зубы. Собраться в Париж.

Когда он последний раз был в Париже? Похоже что никогда не был. Он был где-то когда ему было около двадцати. Этими таинственными деталями его давней прежней жизни безжаластно интересовался его врач в Базеле. Молодой, он гипотетически был самим собой. До того как все пошло не так, затем стало еще хуже, и еще, и в какой-то момент большую часть объективного времени жизни он просто был в отключке. Настолько большую, насколько это вообще возможно.

— Прекрати подглядывать, — сказал он портновскому манекену, как только вошел в комнату. — Мне нужна книга. — Как же давно у него не было ничего, что можно было бы с удовольствием почитать. Действительно ничего, аж с момента этого его выздоровления. Ему попались здесь несколько дорогих наборов странно нарезанных не то книг, не то журналов, ежедневно перекладываемых домохозяйками. Просмотрев их он понял что это была мягкая реклама пропагандирующая идею богатства и обогащения в терминах глубоко увядшего воображения.

Он поищет книгу в Париже.

Его врач предположил что чтение похоже было его первым наркотиком.

Присутствие

Бросая косметику и туалетные принадлежности в сумку, она обратила внимание что фигурки Голубого Муравья, потерявшего с ее точки зрения всяческий авторитет в качестве тотема для отвода нанимателей, уже нет на стойке. Наверное фигурку куда-то убрали во время вчерашней уборки в номере. Она застегнула сумку с косметикой. Посмотрела на свои волосы в зеркале. Голос БиБиСи ровно вещал какую-то бессмыслицу из-за декоративной сетки стены.