Это задело Торанце, и он заметил:

— Не могли бы вы говорить так, чтобы я вас понимал?

— Ну конечно… — заворчал Крайски. — В этой операции меня может свести с ума, кажется, только английский язык.

Сантанелли сразу же вмешался:

— Это неэтично. Мы с мистером Торанце тоже спокойно могли бы изъясняться на итальянском, — заметил он на таком же плохом английском, как и Крайски.

— Да, вполне могли бы, — согласился с ним Торанце, — только я не знаю, что бы вы по этому поводу сказали.

Но Крайского это не интересовало. Взглянув на часы, он проговорил:

— Меня уже ждет агент.

— Это далеко? — спросил Торанце.

Крайски указал прямо перед собой:

— Это здесь, на улице Кеманкес.

— Тогда вперед, Крайски! — приказал ему Галва. — Мы за вами!

Крайски послушно двинулся, остальные — за ним. У дверей небольшой кофейни на улице Кеманкес прохаживался турок, одетый в белый костюм. Оглядевшись вокруг и увидев Крайского, он пошел ему навстречу, и они оба исчезли в кофейне.

Галва подтолкнул Сантанелли:

— Посмотрите-ка там…

Сантанелли утвердительно кивнул, но Торанце остановил его, заметив:

— Сложность заключается в том, что первый вариант нашей операции, собственно, зависит от этого турка…

Галва понял его намек:

— Вы хотите с ним переговорить?

— Это идея! — ответил Торанце и вошел в кофейню.

— Осторожный синьор, не правда ли? — заметил Сантанелли после его ухода. — Никому не верит.

Галва только пожал плечами — эти гангстерские замашки начинали действовать ему на нервы.

— Сразу видно, соображает… — упрямо твердил Сантанелли, и можно было заметить, что он необычайно горд за своего земляка.

Торанце и Крайски вышли из кофейни через полчаса.

— Готово… — с удовлетворением констатировал Крайски.

Галва взглянул на Торанце:

— У вас есть какие-нибудь замечания?

— Он выглядел именно так, как я его представлял, — улыбнулся тот.

— Не знаю, — немного возбужденно проговорил Галва, — каким вы его себе представляли, однако ходили вы для того, чтобы убедиться, способен ли он сделать то, что нам нужно.

Торанце нахмурил брови и хрустнул суставами пальцев:

— Он обещал… А вообще, я был бы очень рад, если бы последствия перелета у вас уже прошли, дружище.

— Речь идет не о воздушных путешествиях, — перебил его Галва, — а о том, чтобы вы наконец поняли, кто руководит операцией!

Торанце спокойно кивнул:

— Вы… Но я не люблю, когда меня окружают чересчур нервные люди.

Галва должен был согласиться с ним, потому что чувствовал, что ведет себя неразумно. И главное, не то, что он говорил, а то, что с момента приземления в Стамбуле он казался слишком возбужденным.

— Турок приготовил для нас автомашину за углом, — вмешался в их разговор Крайски. — Документы и ключи у меня в кармане. Вы сами сядете за руль, шеф?

— Что за тачка? — спросил Галва.

— «Шевроле»… И вроде бы в порядке…

Галва утвердительно кивнул, взял у Крайского ключи и документы.

— У людей не всегда есть настроение петь песни, — примирительно обратился он к Торанце.

— Ну конечно, — согласился тот, — жаль только, что вам не повезло именно в этом городе.

А Галва думал о том, что именно в этом городе должна решиться его судьба — судьба чехословацкого разведчика.

Чем ниже опускалась на город ночь, тем больше усилий требовалось от Галвы, чтобы скрыть охватившее его смятение. Он оказался в тупике и не мог найти выхода из него. Если операция с инженером Машитой удастся — а поводов сомневаться в этом не было, — то перед ним откроется путь в американскую секретную службу. Тогда он достиг бы цели, о которой ни он, ни его пражские друзья не могли даже мечтать. Но какой ценой он заплатит за это? Он не знал, кто такой Машита, он знал только, какой интерес представляет этот Машита для американской секретной службы. В конце концов он пришел к выводу, что интерес к чехословацкому инженеру очень большой, потому что полковник Говард никогда по мелочам не играл. Следовательно, он, Галва, должен сделать все возможное, чтобы операция провалилась. Однако таким образом он захлопывал перед собой дверь. Но самое обидное заключалось в том, что он пока не знал, как эту дверь захлопнуть. Он знал, как провести операцию, но как ее провалить…

Галва мог справиться с Сантанелли и Крайским, но здесь был еще Торанце. Однако он не подозревал, что Торанце не единственный, кто стоит у него за спиной…

Недалеко от моста Ататюрка, в полупустом холле отеля, сидел Кларк и с улыбкой слушал стамбульского резидента американской секретной службы Сэма Робертса.

— Все будет подготовлено, можете быть спокойны, — оглядевшись вокруг, сказал Роберте. — Многое будет зависеть от того, какой вариант плана вы используете.

Кларк слегка усмехнулся:

— А вы?

— Буду ждать вас в порту.

— Тогда замечательно… — Кларк встал и, не прощаясь, вышел из отеля к своей машине, где его ждали два агента.

— Наконец-то… — проговорил один из них, но Кларк не обратил внимания на это замечание. Он завел машину и помчался по улицам ночного Стамбула к аэропорту.

27

Гроза пронеслась, и ночное небо над Мюнхеном засветилось множеством мерцающих звезд. Однако атмосфера в кабинете директора фирмы ТАНАСС напоминала предгрозовую. Как только Браудер сообщил Говарду информацию, переданную ему Пауэллом, полковник сразу же уехал из бара и разбудил Штрайтцера.

— Вы в конце концов должны высказать ваше мнение, — настойчиво требовал Говард.

Штрайтцер сидел неподалеку от письменного стола на довольно неудобном стуле, и создавалось впечатление, что от полковника и прикидывавшегося безразличным Браудера его отделяет невидимая стена.

— Но все-таки Галва казался порядочным человеком, — неуверенно проговорил Штрайтцер. — Не могу…

— Ну да, — перебил его Говард, — в какой-то степени он порядочный. Только для кого? Если он порядочный для чехов, то не может быть порядочным для нас!

Штрайтцер облизал губы и продолжал:

— Да, сэр… Информация этого англичанина свидетельствует о связи Галвы с известной нам Карпентье. Галва не докладывал об этой связи. Речь идет о женщине, которую мистер Пауэлл охарактеризовал как чехословацкого агента, поэтому этот вопрос следует рассматривать как серьезную угрозу нашим интересам…

Штрайтцер помолчал и закурил сигарету. От Говарда не ускользнуло, как старательно он пытался сдержать дрожь в пальцах.

— Ну а что дальше? — спросил Говард.

— Галва в Стамбуле, эта Карпенье, по-видимому, здесь… Едва ли она действует под старой фамилией, но у нас есть ее словесный портрет…

— Хорошо-хорошо… — махнул рукой Говард. — Что вы предлагаете, Гарри?

— В первую очередь я бы осмотрел квартиру Галвы, сэр…

— Пометьте себе, Штрайтцер, — спокойно распорядился Говард, и ему было совершенно безразлично, что он ставит директора фирмы ТАНАСС в положение школьника. — Или у вас нет людей, которые могли бы открыть замок?

— Есть, сэр, — стараясь овладеть собой, ответил Штрайтцер.

— А заодно я бы приказал этой же ночью собрать всех чехословацких эмигрантов, с которыми работал Галва. Я уверен, что из них можно будет кое-что вытянуть. У меня свое мнение об этих людях, — внезапно разговорился Браудер. — Все они выставляют себя чуть ли не антикоммунистическими главарями, но до того, как коммунисты слегка не надавили на них, они плясали под их дудку…

— Обеспечьте все это, Штрайтцер! А вы, Гарри, осмотрите квартиру Галвы.

Когда Штрайтцер уже был готов встать, полковник задержал его:

— Еще минуту. Без полиции, мне кажется, нам не обойтись. Что вы можете предложить?

— Это не так просто, сэр, но попытаться можно… — Штрайтцер на мгновение задумался, но до того уже решил про себя, что именно сейчас скажет этим американцам. — Вы, конечно, знаете, что советник полиции Доннер кое в чем нам помогает, но обстановка становится все более сложной… Еще совсем недавно кому-нибудь из американского командования достаточно было поднять телефонную трубку, и полиция арестовала бы половину Мюнхена. Сегодня все обстоит немного иначе — надеюсь, вы меня понимаете. Сейчас много новых идей и новых людей… Они, безусловно, и теперь арестуют эту Карпентье, но для себя. Мы не сможем препятствовать, чтобы они не воспользовались этим случаем в своих интересах, в первую очередь в интересах разведывательной службы Федеративной Республики Германии.