— Этот вариант возможен, но разве стали бы они так основательно минировать командный пункт, который так никогда и не вступил в строй? Думаю, что нет. Это скорее один из подземных тайников, которые фашисты создавали руками военнопленных.

— Что будем в таком случае делать?

— Как у вас с инструментом?

— Кроме штатных саперных инструментов, ничего нет.

— Для того чтобы ломать бетонные стены, этого явно недостаточно.

— Может, послать шофера за недостающим инструментом?

— Который сейчас час? — задал Гумл вопрос — скорее риторический, потому что тут же посмотрел на часы.

— Почти семь часов. Пока шофер вернется, будет приблизительно восемь тридцать. Лучше перенесем все на утро.

В душе подполковник уже смирился с мыслью, что ночевать ему все равно придется на полигоне и двадцатую годовщину свадьбы он не сможет встретить в кругу семьи.

— Приедем сюда завтра, с самого утра. В первую очередь займемся ликвидацией найденных мин, а уж потом будем пробивать бетонную стену. Если у вас, товарищ поручик, нет возражений, то давайте поедем. Сегодня мы все равно тут много не сделаем…

Поручик Рихтермоц перед отъездом проинструктировал рядовых Немета и Валенту, остающихся у скалы на ночь, а Дворжака и Чалоуна решил забрать с собой.

15

В то время когда небо над Шумавой заволакивало тучами, над Прагой ярко светило солнце. То тут, то там на небе появлялись маленькие облачка причудливых форм, которые незаметно проплывали над головами пражан, наверное, исключительно для того, чтобы оправдать прогноз погоды об увеличении облачности с запада.

Возле здания философского факультета Пражского университета Марцела Гумлова, стройная блондинка с короткой стрижкой, которой никто бы не дал ее сорока лет, вот уже больше часа ожидала приезда сына. На ее лице не мелькало и тени беспокойства, хотя причин для этого было хоть отбавляй.

По плану студенческий отряд альпинистов должен был возвратиться в Прагу в пятнадцать часов. Об этом Иван сообщил родителям в последнем письме, посланном из Италии, Но автобуса все не было, хотя уличные часы показывали уже пятнадцать минут пятого.

Сначала Марцела не хотела встречать сына. Впрочем, это было и его желание. Он не хотел, чтобы его провожали, когда он уезжал, и тем более просил не встречать, чтобы о нем не подумали, будто он маменькин сынок. Родители правильно поняли сына и не пошли его провожать. Но сегодня, когда Марцела приехала домой и на столе нашла большой букет роз с запиской от мужа, она изменила первоначальный план — ей не хотелось оставаться дома. Она прибрала квартиру, сварила кофе и еще раз прочитала записку: «Марцела, я ни о чем не забыл. Крепко целую тебя и Ивана. Я очень вас ждал, но вынужден выехать из Праги в командировку. К сожалению, не знаю точно, когда вернусь. С большим удовольствием вернулся бы сегодня вечером. Может, мне это и удастся. В любом случае постараюсь позвонить. Ваш папа».

Опять одна из этих проклятых командировок! Господи, сколько их уже было! Иногда кажется, что закон подлости для своих экспериментов выбрал именно их семью. Всегда, когда они чего-то ждали, на что-то надеялись, срабатывал этот самый закон. За двадцать лет замужества такое случалось много раз. Наряды на рождество или на Новый год, внезапные отъезды на учения, когда они уже готовились в отпуск, тревоги именно тогда, когда они покупали билеты в театр, выезды на разминирование, когда они ждали гостей, командировки на проверки частей тогда, когда она заболевала. Когда родился Иван, Гумл был в училище, и все, что было необходимо, подготовила мать Марцелы. Значительно хуже обстояло дело, когда должна была родиться Сузанна. Марцела осталась совсем одна. Йозеф в то время был на разминировании в Восточной Словакии. Правда, он писал, что, как только придет время рожать, он приедет домой, но, когда это время пришло, он находился далеко от дома. Марцела отвела Ивана к соседке, а сама пошла пешком через весь город в родильный дом. Может, именно эта глупость явилась причиной смерти дочери, кто знает?

Когда муж приехал, Сузанны уже не было, а Марцелу врачи с трудом спасли от смерти. Она надеялась, что хоть это образумит Йозефа и удержит его дома, но все осталось по-прежнему, а может быть, стало еще хуже, потому что его перевели в Прагу, а она с Иваном жила на старом месте. Иногда ей казалось, что в армии существует только один специалист по разминированию — Йозеф Гумл. Когда же, в конце концов, она избавится от постоянного страха за жизнь мужа? Неужели те, кто все время посылают его на разминирование, не понимают, в каком состоянии она находится? Наверное, не понимают. Они не знают, что она в буквальном смысле слова трясется от страха, повторяя про себя: «Только бы все обошлось! Только бы Йозеф вернулся жив и здоров!»

Они не могут об этом знать, потому что она никому никогда об этом не говорила, и муж об этом не знает. Она никогда не жаловалась, чтобы не причинять ему лишнее беспокойство. И перед Иваном приходилось постоянно храбриться, ведь он-то знал, на какую работу уехал отец. Сколько раз он у нее спрашивал, может ли с папой что-нибудь случиться, а она его успокаивала, хотя сама не всегда верила своим словам. За эти годы она так и не привыкла к опасной работе мужа. И по сей день боится за него. Иногда этот страх преследует ее даже во сне. И сейчас ей страшно, потому что он опять уехал неизвестно куда, где с ним может всякое случиться. Нет, лучше об этом не думать.

Марцела помыла посуду, оделась и вышла на улицу: в такие минуты лучше быть среди людей. И она направилась туда, куда сначала не хотела идти.

Вскоре она была уже на набережной около моста Манеса, любуясь Пражским Градом и Малой Страной, залитыми солнечными лучами. Потом остановилась около памятника Йосефу Манесу [7] и подумала: «Сколько в Праге таких чудесных произведений искусства, мимо которых люди ежедневно равнодушно проходят, не находя времени полюбоваться ими!» В этот момент к ней подошла какая-то женщина:

— Простите, пожалуйста, вы ожидаете автобус со студентами из Италии?

— Да.

— Они должны были прибыть уже полтора часа назад, но их, наверное, опять задержали на границе. Так было в прошлом году: просидели, бедные, около двух часов в таможне. Они ждали на границе, а мы тут, в Праге. Вы встречали их в прошлый раз?

— Нет.

— Ваш сын первый раз поехал с группой?

— Да, первый.

— А на каком факультете он учится?

— На электротехническом.

Марцелу никак нельзя было назвать замкнутой женщиной, но она терпеть не могла людей, которые постоянно задают ненужные вопросы. Вот и теперь она не знала, как закончить разговор с женщиной, у которой, казалось, рот не закрывался ни на минуту.

— Когда ваш сын начал заниматься альпинизмом?

— Точно не знаю, наверное, с того времени, как стал ездить на каникулы к бабушке в Северную Чехию.

— Наш Петя первые восхождения тоже совершил на севере Чехии, но вот уже третий год он выезжает с отрядом за границу.

Марцела Гумлова молча, без всякого интереса кивала и тем самым еще больше вдохновляла свою неожиданную знакомую на новые вопросы. Она их будто выстреливала и при этом умудрялась рассказывать о том, что известность Доломитам снискали крутизна склонов и захватывающая дух высота их почти отполированных пиков.

Долго еще Марцела вынуждена была выслушивать никому не нужные рассуждения, отвечать на вопросы, на которые ей совсем не хотелось отвечать.

Только около шести часов вечера появился автобус со студентами-альпинистами. Гумлова в отличие от своей собеседницы не бросилась к нему, а стояла и наблюдала, как из автобуса выходят загорелые ребята. Она решила, что подойдет к сыну только после того, как тот распрощается с друзьями и направится домой. Ей не хотелось ставить Ивана в неловкое положение. Но получилось все не так, как она намечала: все уже вышли из автобуса, а сына не было.