Бомбардировщики летели вдоль железной дороги, идущей от Новоград-Волынского. Скорость группы была около 400 километров, и, если бы истребители не имели превышения, позволившего на снижении разогнать «ишачков» до скорости 500 километров, они едва бы перехватили группу на заданном рубеже.

Атаку Рогачев произвел сверху сзади одновременно всем звеном. Удерживая ведущий СБ в трубке прицела, он наблюдал, как на сближении происходит рост контуров цели, на которую он наложил нить перекрытия.

Уже можно было различить, что стрелок на СБ начал двигать стволом турельного пулемета, имитируя ведение оборонительного огня.

— Пора! — мысленно сказал себе Рогачев и, нажав на гашетки пулеметов, начал выводить самолет из атаки.

Во втором вылете звено Рогачева было направлено в зону боевых стрельб.

Андрей издали заметил длиннокрылый самолет, сверкавший в лучах солнца, словно начищенный серебряный полтинник. Сзади СБ на длинном тросе тянулась полотняная мишень цилиндрической формы, которую в авиации называли почему-то конусом.

Перестроив ведомых в правый пеленг, Рогачев скрытно сблизился с целью и внезапно атаковал ее снизу. Это обеспечивало звену максимальную безопасность в случае отстрела конуса, но не гарантировало большого количества попаданий в мишень, так как стрельба велась заградительная, с выносом упрежденной точки вперед конуса.

«А теперь бьем поочередно», — решил он, подавая знак ведомым эволюциями самолета. Повторная атака давала свободу маневра при прицеливании. Теперь он стрелял так, как его научил командир отряда в Борисоглебской школе. Этот метод стрельбы назывался чкаловским.

Подойдя к конусу метров на пятьдесят, он уравнял скорость и, довернув на него, сделал крен с обратным скольжением. Когда конус на секунду замер в перекрестии, Андрей всадил в него все заряды, оставшиеся в ленте. Теперь он не сомневался — попаданий хватит с избытком на все звено, для того чтобы получить оценку «отлично».

После августовских учений за звеном Рогачева установилась лестная репутация воздушных снайперов.

Летчики его звена научились стрелять со скольжением. Но Рогачев не раз поучал своих ведомых:

— Прием этот, товарищи, хорош, но в бою опасен. Применять его нужно с умом. Когда мы ловим конус на скольжении, наш самолет тоже замирает в прицеле стрелка бомбардировщика. Палка о двух концах… Но если в прицеле моего самолета окажется фашист, я применю этот прием не задумываясь.

Накануне Дня авиации Андрей Рогачев освободился со службы поздно. Когда они с Мариной выбрались в город, то едва успели на последний сеанс кинофильма.

Перед началом показали хронику испанских событий: республиканцы, закопченные пороховым дымом, отбивали атаки фашистов, бросая в них гранаты из-за укрытий, сложенных из мешков с песком.

Когда же в небе Мадрида появились трехмоторные бомбовозы «Юнкерс-52» и «Савойя-Маркетти-79», сеющие смерть на кварталы жилых домов, Андрей совсем забыл о Марине: сейчас он был там, с республиканскими летчиками, которые на «чатос» и «москас» атаковали неповоротливые туши бомбовозов, расстреливая их в упор.

Чадили густые дымы, и машины с косыми крестами на килях рушились вниз под радостные возгласы жителей Мадрида, которые, покинув убежища, с азартом наблюдали за «воздушной корридой».

Марина чувствовала, что Андрей в эти минуты был далеко от нее. Она слышала о добровольцах, и ей вдруг стало страшно: а если и Андрей решится…

Кинофильм кончился, захлопали кресла, а Андрей все еще сидел, погруженный в раздумья. Наконец поднялся, как-то грустно посмотрел на нее и предложил:

— Пойдем поужинаем, я чертовски проголодался.

— Поздно, — возразила Марина.

— Без пяти двенадцать. — На вокзале ресторан работает до трех.

До моста, переброшенного над железнодорожными путями, они шли молча.

— О чем ты задумался? — спросила Марина.

Андрей попытался отшутиться:

— Иду и думаю, пойдешь ли ты за меня замуж. Давно собирался спросить, да духу не хватало.

Он и правда собирался сделать ей предложение, но все ждал ответа на рапорт, который подал месяц назад: он просился в Испанию. Ответа все не было, а предложение сейчас само слетело с уст.

— Что-то раньше я не замечала у тебя робости, — засмеялась Марина.

— Робость не робость, а причина повременить была, — сказал Андрей серьезно, думая, как ей объяснить, чтобы не разглашать тайну. — Решается моя судьба, загремлю я или нет на целый год к белым медведям в Арктику. Если не командируют, поженимся в сентябре, если придется ехать, отложим свадьбу до возвращения.

Марина молча прижалась к его груди. Они стояли на пустынном мосту, пока маневровый паровоз не обдал их паром.

Со смехом они сбежали вниз на привокзальную площадь, стараясь не думать о возможной разлуке.

Спустя несколько дней после объяснения Андрея с Мариной ночью к нему постучали.

Андрей встал, включил свет, открыл дверь.

— Можно? — На пороге стоял военный с двумя шпалами в петлицах.

— Заходите, — Андрей пропустил майора в комнату.

— Вы лейтенант Рогачев Андрей Петрович?

— Да, — удивленно ответил Андрей.

— Прошу предъявить документы.

Заметив недоумение на лице Рогачева, нежданный ночной гость успокоил его:

— Мне нужно точно знать, с тем ли человеком я буду говорить.

Андрей предъявил документы. Внимательно изучив их, майор удовлетворенно кивнул.

— Ваша просьба о выезде в качестве добровольца в Испанию удовлетворена. Сейчас за группой летчиков прибудет самолет. Вам нужно немедленно собраться и убыть в Москву.

Андрей ждал этого сообщения, но не думал, что все произойдет столь стремительно.

Вещей много не берите. Всем необходимым вас экипируют в столице, — предупредил майор.

Он терпеливо ждал, пока Андрей собирался.

Затем они спустились и сели в эмку, стоявшую у подъезда.

— На аэродром, — распорядился майор. Они проехали через пустынный, спящий глубоким сном авиагородок, ставший Андрею дорогим, где у него появилось много друзей.

На КП командира бригады собралось четверо летчиков. Среди них был и Иван Вихрев, подчиненный Андрея.

— Привет, командир, — обрадовался летчик, — нашего полку прибыло.

Когда в воздухе послышался гул самолета, заходящего на посадку, на КП приехал комиссар бригады Нестеренко. Вытерев платком вспотевшую бритую голову, он ласково посмотрел иа летчиков.

— Ну что, дорогие мои товарищи, речей длинных говорить некогда. Вы сами добровольно изъявили желание ехать туда, где рука об руку с республиканцами ведут смертный бой с фашистами лучшие сыны нашей Родины. Будьте мужественными, стойкими и не посрамите высокое звание коммуниста-интернационалиста. Счастья вам! Желаю достойно выполнить свой долг и вернуться домой.

— Спасибо, — дружно поблагодарили летчики.

— Может быть, будут какие просьбы?

Секунду помолчав, Андрей решился:

— Нельзя ли отлучиться на несколько минут попрощаться с невестой? Она живет рядом.

— Нет, — твердо ответил за комиссара майор, привезший его. — Ваш отъезд носит секретный характер, и с этого момента никаких встреч.

— Оставьте ее адрес, товарищ Рогачев, я сообщу вашим родителям и невесте, что вы убыли в длительную командировку, — сказал комиссар и потрепал расстроенного Андрея но плечу: — Вы, товарищи, теперь на особом положении. У вас скоро будут другие имена и биографии.

Через полчаса, дозаправившись топливом, самолет взлетел и взял курс на Москву. Рассветало. Внизу уже можно было различить контуры спящего Коростеня. Вот там, в домике под деревьями, спит, ничего не подозревая, Марина. Как она отнесется к его внезапному отъезду? И придется ли им встретиться еще?

Он долго смотрел в иллюминатор, пока город не исчез в предутренней дымке.

Ровно пели моторы, навевая грустные воспоминания. На мягких креслах с откидывающейся спинкой было удобно полулежать, смежив веки. Но сон не шел к Андрею. Он, вспоминая о прошлом, думал о будущем. Что ждет его впереди?