— Совсем немного, — согласился Бобренок. Майору тоже хотелось дать выход эмоциям, переполнявшим его, но, сдержавшись, он добавил: — Единственная зацепка — документ о командировке.

— Чистая липа.

— Согласен, однако иногда гитлеровская разведка использует наших офицеров, запутавшихся в чем-то или каким-то образом попавших к ним в сети.

— Как обычных информаторов. А этот Федор Грош — фигура явно не второстепенная.

— Конечно, все же тут есть хоть один шанс.

Но сразу выяснилось, что даже этого шанса у них нет. Комендант принес неутешительное известие: в части, куда был откомандирован лейтенант Федор Грош, и не слыхивали о таком.

Чтоб подсластить пилюлю, комендант предложил почти полную коробку «Казбека». Бобренок курил редко, однако первым взял папиросу и жадно затянулся.

— Все, — сказал он, — тут все, и следует доложить Карему. Может, вы, лейтенант?

Щеглову не надо было разъяснять тактический ход Бобренка: несомненно, полковник рассердится. Хотя в сложившейся ситуации виноватых не найти. Он, скорее всего, выругает лейтенанта, но ведь с того взятки гладки. Потом Карий разберется в ситуации, поостынет, и все получат по заслугам, а так — кому охота попадать под горячую руку?

Щеглов потянулся к телефону, однако Бобренок остановил его.

— Я пошутил, лейтенант, — сказал он, — и все шишки должны упасть на мою голову. Но мы спешили и, может, чего-то не заметили. Давайте еще раз...

Они вывернули карманы гимнастерки и обследовали буквально каждый шов, потом диагоналевые галифе агента, подпороли подкладку в шинели, и все же ничего не нашли. Бобренок готов был уже признать поражение, но вдруг увидел за швом вывернутого шинельного кармана скомканный клочок бумаги. Оказалось, трамвайный билет. Майор разгладил его на ладони и хотел уже присоединить к другим вещам агента, но на миг задумался и попросил коменданта:

— Не могли бы вы установить, на каком маршруте и когда продали этот билет? Хотя, — вдруг взгляд его оживился, — раз продают билеты, должен быть и учет их. Существует ли уже какое-нибудь трамвайное начальство?

— Конечно, — подтвердил комендант.

— Где?

— Трамвайное управление начало функционировать в городе, кажется, в августе.

— Где оно?

Комендант назвал улицу, и Бобренок протянул Щеглову билет.

— Слетайте туда с Виктором, — попросил он, — а я тем временем свяжусь с Карим.

Щеглов аккуратно спрятал билет в спичечный коробок и спросил:

— Выяснить, где и когда продан билет? Сделаем.

Он возвратился через полчаса. Бобренок уже успел выслушать все неприятные слова от Карего, успел остыть от этих слов, успел даже подготовить себя к очередному удару судьбы, вряд ли с помощью этой помятой бумажечки удастся за что-то зацепиться...

«Все равно, — размышлял он, — вражеской резидентуре нанесен ощутимый урон: в течение двух дней взято две рации и ликвидированы два агента, одного, правда, убили при задержании». Бобренок почти уверен, что при любых обстоятельствах шпионы больше не выйдут в эфир. Кроме того, этот белобрысый агент, так называемый лейтенант Грош, мог быть резидентом? Конечно мог, и кто докажет обратное?

Правда, Бобренок чувствовал шаткость этих утверждений. Вряд ли сам резидент пошел бы на квартиру Грыжовской, а потом подался за рацией к лесному тайнику...

Однако никто ничего не может окончательно утверждать... А если у них было безвыходное положение? Не следует забывать и о машинисте Иванциве, а также сцепщике вагонов Рубасе. В общем, есть еще нитки, зацепки, и не все потеряно...

Но почему так победно улыбается Щеглов?

Бобренок поднял на лейтенанта хмурый взгляд, и тот доложил:

— Билет куплен сегодня на шестом маршруте. К сожалению, вагоны еще не возвратились в депо и трудно установить, кто именно из кондукторов продал его.

Бобренок заметил сухо:

— Наверно, все это ни к чему. Видите, пассажиры висят на вагонах, тысячи людей, немало военных, попробуйте запомнить кого-либо...

Щеглов растерялся:

— Так вы же сами...

— Да, какой-то шанс все же есть. — Бобренок был явно непоследователен. — Значит, говорите, шестой маршрут?

— От Богдановки к вокзалу.

— Что такое Богдановка?

— Пригородный район. Точнее, окраина.

Бобренок повел плечами, словно сбрасывая с себя нерешительность. Приказал:

— Всех кондукторов шестого маршрута сюда. — Подумал немного и продолжал менее категорично: — Давайте сделаем так, лейтенант. Конечная остановка шестого маршрута на вокзале. Все вагоны должны, в конце концов, побывать тут. Организуйте кондукторов, может, кто-то и узнает этого... — бросил он суровый взгляд в сторону тела, лежавшего под простыней в углу.

Первыми зашли в комнату, где на скамейку положили одетое в шинель тело вражеского агента, две кондукторши с кожаными сумками, чем-то похожие друг на дружку. Одна полная и краснолицая, с двойным подбородком и водянистыми глазами; вторая тоже полная, но на голову выше коллеги и еще более массивная, в теплом вязаном платке, крест-накрест стягивавшем необъятную грудь. Была эта кондукторша чернявая, с цыганскими вытаращенными глазами. Она вошла в комнату первой и нисколечко не встревожилась, увидев мертвого на скамейке, а ее товарка, с любопытством выглядывавшая из-за нее, вопросительно уставилась на Бобренка.

— Чего звали? — воскликнула вдруг чернявая тонким голосом. — А то вагонов и так мало, еще тут задерживают...

— Скажите, пожалуйста, — в голосе Бобренка появились интимно-просительные интонации, — не узнаете ли вы этого человека?

Кондукторши переглянулись, видно, старшая подала другой какой-то, только им понятный сигнал, потому что, фактически не посмотрев на убитого, они энергично и в такт отрицательно закивали головами.

— Все же, очень прошу, гражданочки, приглядитесь, это вам ничем не угрожает, и претензий к вам у нас не будет. Не видели ли вы раньше этого лейтенанта? Ехал в трамвае шестого маршрута.

Более полная женщина, поправив платок на груди, шагнула к скамейке, потянув за собой и подругу. Они долго смотрели на убитого, наконец снова переглянулись и снова покачали головами.

— Нет, — ответила та, что помассивнее, — впервые видим. К тому же, знаете, сколько у нас пассажиров!

— Да, всех не упомнишь, — подтвердила другая.

Они ушли, и Щеглов сказал Бобренку:

— Могучие мадамочки, битые и перебитые, всего насмотрелись, им лишние хлопоты ни к чему, и мы...

— Но ведь этот тип ехал на вокзал рано утром, когда пассажиров мало, может, кто-то и запомнил его, — возразил майор, не дослушав. — Давайте следующих кондукторш, лейтенант.

Однако следующим оказался кондуктор — пожилой, седоусый, плохо выбритый, худой и весь какой-то выцветший. Щеки у него запали, а глаза за стеклышками очков в простой металлической оправе светились любопытством. Он вытянул шею из воротника темной заношенной рубашки, внимательно и без малейшего волнения осмотрел убитого. Вытер тыльной стороной ладони кончик покрасневшего носа и оглянулся на Бобренка.

— Так чего пан майор хочет? — спросил он вежливо, но не удержался и шмыгнул носом.

— Не ехал ли этот человек сегодня в вашем вагоне? Может, вчера или еще раньше? Вообще, может, где-то видели его?

Кондуктор слушал майора подобострастно, несколько раз кивнул, будто проникаясь серьезностью своей миссии, и Бобренок подумал, что, должно быть, наконец им повезло и сейчас получат хоть какую-нибудь информацию, но кондуктор решительно покачал головой и ответил твердо:

— Нет.

— Не видели?

— Никогда.

— А вы посмотрите еще раз.

— Зачем? Никогда не видел этого человека.

— Вот так категорично?

Кондуктор задумался, снова потянулся рукой к кончику носа, правда, не вытер и сказал уже не так решительно:

— Кто его знает, возможно, и встречались когда-то, но не припоминаю...

— Извините, что побеспокоили.

Кондуктор поправил сумку и ушел. На пороге задержался, обернулся, поправил очки и сказал, словно просил прощения: