Мимо нас под зарифленным фор-марселем проскользнула, словно призрак, маленькая бригантина. Мы не обменялись ни единым звуком; ее палуба была совершенно пуста, и только фигура рулевого темнела за штурвалом. К утру капитан высунулся из люка и приказал второму помощнику, который командовал нашей вахтой, следить за ветром, потому что в этих местах после сильного дождя ветер обычно стихает, а потом меняет направление. Его предусмотрительность оказалась не лишней — буквально через несколько минут наступил мертвый штиль, и судно, потеряв ход, перестало слушаться руля. Дождь прекратился; мы поставили трисель, нижние паруса и обрасопили реи, после чего оставалось лишь ждать. И ветер задул, но теперь уже от норд-веста, совсем от противоположных румбов. Благодаря нашим приготовлениям, мы не были застигнуты врасплох и сразу пошли на фордевинд. Капитан вышел на палубу, мы чуть перебрасопили реи и двинулись обратно к своему якорному месту. С изменением ветра переменилась и погода, а через два часа установился легкий, но устойчивый бриз, который почти круглый год дует у берега и по своей регулярности может считаться настоящим пассатом. Взошло яркое солнце, и мы, поставив бом-брамсели, трюмсели и лисели, понеслись к Санта-Барбаре. Маленькая «Лориотта» оставалась позади и почти исчезла из виду, но «Аякучо» словно пропал. Вскоре он появился со стороны острова Санта-Роса, за которым продрейфовал всю ночь. Нашему капитану очень хотелось войти в гавань первым, ибо выигрыш у «Аякучо», известного на протяжении лет шести на всем побережье в качестве прекрасного ходока, весьма поднял бы нашу репутацию. При слабых ветрах мы имели неоспоримое преимущество благодаря бом-брамселям и трюмселям, поскольку капитан Вильсон никогда не ставил ничего выше брамселей, а при плавании в прибрежных водах вообще снимал весь такелаж лиселей. Дул умеренный и попутный ветер, и мы некоторое время держались впереди, но, пройдя мыс, обоим судам пришлось обрасопить реи и лечь круто к ветру. Здесь «Аякучо» взял свое и обставил нас. Впоследствии капитан Вильсон говорил, что у нас был недурной ход, но на крутых курсах он все равно бы побил нас, будь у нас хоть паруса самого «Ройал-Джорджа».

«Аякучо» стал на якорь почти на полчаса раньше нас и, когда мы подошли, уже убирал паруса. Вообще подцепить свой якорный канат — задача довольно трудная, нужно кое-что смыслить в морском деле, чтобы не отдавать второй якорь. Капитан Вильсон был известен по всему побережью своим умением в этом деле, да и наш старик за все время, пока я плавал с ним, ни разу не воспользовался вторым якорем. Выйдя на ветер от нашего буя, мы взяли верхние паруса на гитовы, обстенили грот-марсель и спустили шлюпку, которая, отойдя от борта, зацепила проводник к бую на конце дуплиня. Другой конец проводника взяли на шпиль и выбирали его до тех пор, пока не пошел дуплинь. Мы взяли его на брашпиль и выхаживали, пока не показалась якорная цепь. Мы пропустили ее через клюз, вокруг шпиля и положили на битенг, а дуплинь обнесли по борту и провели в кормовой портик, после чего судно надежно стало на прежнем месте. Когда все закончилось, старший помощник сказал, что по этому небольшому делу можно судить, что такое Калифорния, и теперь нам придется работать всю зиму точно таким же манером.

Уже после того, как мы скатали паруса и пообедали, появилась «Лориотта» и до наступления вечера стала на якорь. К закату мы опять отправились на берег, где встретили ее шлюпку. Островитянин, говоривший по-английски, рассказал нам, что уже побывал в городе и что наш агент, м-р Робинсон, и еще несколько пассажиров пойдут с нами в Монтерей, куда мы должны сняться этой же ночью. Через несколько минут появился капитан Томпсон вместе с какими-то двумя господами и дамой. У них было изрядное количество багажа, который мы погрузили на нос, после чего двое из нас взяли сеньору на руки и перенесли в шлюпку. Вся эта процедура весьма позабавила даму, и муж ее тоже остался доволен, потому что ему не пришлось замочить себе ноги. Я оказался загребным и поэтому слышал, о чем говорили пассажиры, из чего узнал, что один из них, а именно тот, в европейском платье и широком плаще, был агентом фирмы судовладельца; а другой — в испанском костюме — братом нашего капитана и уже много лет занимался торговлей на побережье. Его жена, та самая стройная, смуглая молодая женщина, которую мы перенесли в шлюпку, принадлежала к одному из почтеннейших калифорнийских семейств. Я также узнал, что мы снимаемся с якоря в тот же вечер.

Как только мы подошли к бригу, все шлюпки были подняты, сразу поставили паруса, люди пошли на шпиле, и через двадцать минут, пользуясь попутным ветром, мы уже выходили в море, взяв курс на Монтерей. Одновременно снялась и «Лориотта», следовавшая туда же, но она держалась ближе к берегу, а мы были мористее и поэтому вскоре потеряли ее из виду. Мы шли с попутным ветром, что случается весьма редко при плавании вдоль берега в северном направлении. Обычно ветер здесь дует с севера. По этой причине северные порты здесь принято называть наветренными, а южные — подветренными.

Глава XI

Вдоль побережья

Острова остались за кормой еще до наступления утра, а к двенадцати часам мы прошли и мыс Консепсьон, тот самый, увиденный нами впервые кусочек калифорнийской земли. Это самый большой необитаемый выступ земли на всем побережье, и вокруг него, как говорят, преобладают очень сильные ветры. Всякое судно, не встретившее здесь шторма, может почитать себя удачливым, особенно зимой. Мы подошли к мысу, неся лисели с обоих бортов, но, обогнув его, привелись к ветру и убрали подветренные лисели и почти сразу же и трюмсели. Ветер свежел, но капитан, по всей очевидности, решил все-таки «протащить посудину». Его брат и мистер Робинсон выглядели озабоченными и что-то говорили ему, но он ответил, что знает свой бриг и какую парусину надо нести. Капитану явно хотелось показать себя. Он подошел к наветренному борту и, держась за бакштаги, смотрел вверх на рангоут, чтобы определить, сколько можно оставить парусов, однако порыв ветра тут же разрешил все сомнения. Без промедления последовала команда: «Бом-брамсели, бом-кливер и лисели долой!» Случилось то самое положение, которое моряки называют «суматоха» — когда почти все снасти отданы, но еще не закреплены и буквально летают по воздуху. Несчастная, перепуганная насмерть мексиканка выглянула из люка, бледная, словно призрак. На баке старший помощник и несколько матросов пытались убрать нижний лисель, который зацепился за блинда-рей и бакштаги, в то время как лисель-спирт выгнулся и, спружинив, наподобие китового уса, переломился у нокового бугеля. Я бросился наверх, чтобы убрать грот-брам-лисель, но не успел добраться до марса, как вырвало галсовый угол, и с парусом было покончено — его занесло за брамсель и мгновенно разорвало на куски. Лишь с великими усилиями я сумел собрать то, что от него осталось, и в этот момент капитан закричал мне: «Дана, пошел выше, бом-брамсель долой!» Оставив лисель, я начал карабкаться на салинг, а там трепало уже порядочно. Брам-стеньга оказалась под таким углом, что было страшно смотреть. Все вокруг ходило ходуном и трещало, напрягаясь до предела.

Что ж, простому Джеку-матросу ведь ничего не остается, как исполнять команды, и я полез на рей. Там было еще хуже, хотя минуту назад казалось, что дело и так совсем плохо. Брасы отдались, и рей крутился, словно карусель. Весь парус сбился под ветер, наветренная шкаторина зацепилась за нок, а над моей головой полоскал сорванный трисель. Я посмотрел вниз, но кричать было бесполезно — там все были заняты делом, а здесь наверху ревел ветер и оглушительно хлопали паруса. К счастью, дело было в полдень при ясном солнце, и матрос у штурвала, посматривавший на паруса, заметил мое затруднительное положение. После обмена бесконечными знаками и жестами он крикнул матросам, чтобы те выбрали слабину необходимых снастей. Я тем временем успел рассмотреть, что делается внизу. На палубе царил полнейший беспорядок. Бриг пробивался сквозь волны, словно обезумевший, огромные валы перекатывались через него, мачты зависали далеко за бортом. На другой бом-брам-стеньге сражался с парусом Стимсон; парус вырывался сразу же, едва ему удавалось подмять его под себя. Брамсель подо мной быстро взяли на гитовы, и мачте стало легче. Я убрал свой парус и спустился на палубу, но, к сожалению, моя новая шляпа полетела за борт, и это печалило меня больше всего. Мы работали вовсю, через час, спустив-таки все наши «воздушные змеи», остались только под штормовыми парусами с двумя взятыми рифами.