Майор Биженко решил осмотреть опушку леса справа от дороги: можно ли оборудовать там командный пункт полка. Миновали низкорослый сосняк и остановились в хвойном бору. Все разбрелись в поисках удобного места для КП.

В сосновом подлеске Николай Сапоженков неожиданно наткнулся на группу гитлеровцев. Их было пятеро, они сидели с раскрытыми консервными банками и хлебом в руках. Автоматы лежали рядом. От неожиданности и немцы и Николай на секунду замерли. Сапоженков пришел в себя первым:

— Товарищ майор, немцы, — громко крикнул он в сторону своих.

Биженко и другие офицеры бросились на крик. Фашисты, опомнившись, схватили оружие и побежали в глубь леса, разделившись на две группы. Николай помчался вдогонку за той, в которой были двое — офицер и солдат. Биженко, бросившийся по следам второй группы, не заметил, что Николай побежал один.

Дальнейшие события развивались так. Сапоженков бежал с пистолетом в руках, не переставая кричать удиравшим немцам: «Хальт! Хальт!», но не стрелял. А они улепетывали во всю прыть. Николай, решив, что ему их не догнать, выстрелил на ходу в офицера. Промах! Тогда Николай приостановился, тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Вместо выстрела раздался щелчок. «Ах, черт, осечка!» — выругался комсорг. Немцы тем временем удалялись. Николай нервно дернул затвор и… похолодел — затвор не поддавался. Определил: перекос патрона. Стоя на месте, он дернул затвор еще раз. Гитлеровский офицер, видимо, догадался, что у русского что-то не ладится, и остановился. Оглянулся: оказывается, за ними гонится всего лишь один русский! Да и тот прекратил погоню, возится с оружием. Фашист осмелел. Взял у солдата карабин, зарядил его и выстрелил. Пуля просвистела у Николая над головой. «Удобная мишень», — подумал он и плюхнулся на землю. Прячась за деревьями, немец подбежал ближе к Николаю, вскинул карабин, прицелился и хладнокровно выстрелил. Он видел, как советский офицер поник головой и застыл. Гитлеровец еще постоял с минуту, затем отдал карабин солдату, и оба скрылись в лесу.

Майор Биженко с товарищами без особого труда пленил трех немецких солдат. Когда привели их к машине, комсорга все еще не было. И тут в той стороне, где за деревьями исчез Николай, прогремели винтовочные выстрелы. «А ведь у Сапоженкова пистолет!» — мелькнула догадка в голове Биженко.

— Сопротивляется немец! За мной! — крикнул он товарищам и кинулся в лес на выстрелы. «Далековато забежал комсорг, — думал на ходу Биженко. — Где же он? Выстрелы прекратились, а его не видно». Пробежав еще несколько метров, он увидел Николая, лежащего ничком. Сердце у майора сжалось. «Стрелял, гад, в лежачего, в упор», — не сказал, а простонал от нёстерпимой душевной боли Биженко.

Комсорга полка Николая Сапоженкова похоронили в городе Реппен, рядом с могилой старшего сержанта Селезнева. Не ведал Николай, когда днем проезжал здесь, что через несколько часов вернется сюда, чтобы остаться тут навечно. Долго еще товарищам его не верилось, что нет уже среди них этого жизнерадостного парня. Не мог свыкнуться с этой мыслью и я. Все казалось — вот сейчас услышу: «Разрешите?» — ив землянку войдет стройный молодой офицер в лихо сдвинутой набок шапке, из-под которой выбиваются непокорные пряди русых волос. Скажет привычно и звонко: «Разрешите доложить?» При виде его ясных глаз, яркого юношеского румянца я всегда ловил себя на мысли, что по эдакому молодцу не одно еще девичье сердце иссохнет. Однако безжалостная фронтовая судьба распорядилась по-своему…

Ночью самоходки совершили марш и, Преодолев на паромах Одер, вступили в бой на западном берегу реки.

«С этого плацдарма мы пойдем на Берлин!»

Каждый метр земли на одерском плацдарме брался в ожесточенной схватке с врагом. Бой не утихал ни днем ни ночью. Море огня и смерти бушевало над перепаханным плацдармом. Огненные блики отражались в реке, по которой переправлялись все новые и новые подразделения с техникой, оружием, боеприпасами, продовольствием…

В туманной дымке раннего утра виднелись мрачные силуэты города-крепости. Франкфурт-на-Одере гитлеровцы превратили в бастион своей обороны на дальних подступах к Берлину. Оборонявшие его войска сопротивлялись с упорством обреченных. Знали: оставишь город — попадешь под пули эсэсовцев Гиммлера, сдашься в плен — конец твоим родным.

Наследники традиций Суворова, советские полководцы стремились к победе малой кровью своих солдат. На штурм крепостей в лоб не шли. Окопавшегося в укрытии врага попросту обходили, заставляя его думать уже не об обороне, а о том, как поскорее унести ноги. Засевших в осиных гнездах гитлеровцев «выкуривали» огнем. Благо, было чем дать врагу «прикурить»…

Под ударами советских войск линия вражеской обороны перемещалась на запад. Высвобождалось место для новых частей, вступавших на плацдарм.

13 февраля на одном из участков южнее города Франкфурт-на-Одере гитлеровцы предприняли девять яростных контратак против батальона гвардии майора В. Г. Ремизова и артиллеристов капитанов В. В. Кулишенко и А. Е. Пилипенко. Фашистское командование бросило в бой пять стрелковых батальонов, в том числе батальон СС и два батальона предателей-власовцев. Их поддерживали до двух десятков самоходных орудий, четыре танка, десяток артиллерийских батарей, дивизион рельсовых установок PC и тяжелых метательных аппаратов. Однако наши гвардейцы не дрогнули. Откатываясь назад после очередной неудавшейся контратаки, враг оставлял на поле боя десятки убитых. Правда, редели и наши ряды. Советские солдаты сражались с мыслью: «Умрем, а фашистов не пропустим! С этого плацдарма мы пойдем на Берлин!»

Гитлеровцы полукольцом окружили наблюдательный пункт одной из батарей 1-го дивизиона 156-го гвардейского артиллерийского полка. «Рус, сдавайся» — кричали они. В ответ сержант Шляков швырнул в фашистов несколько гранат, но и сам погиб, сраженный пулей. Остался в живых лишь один связист — комсомолец ефрейтор Фунин. В этом бою он семь раз устранял повреждения линии связи, был ранен.

И тогда, поняв, что ему не отбиться от наседавших гитлеровцев, Фунин передал на батарею:

— Дайте огонь на меня!

Батарея метко накрыла скопление вражеских солдат. Вокруг блиндажа остались валяться десятки трупов. «Блиндаж Фунина» — так назвали потом это место товарищи героя.

Две последние контратаки гитлеровцы предприняли под прикрытием дымовой завесы. Не помогло и это! Тогда разъяренные фашисты решили затопить низменные места на плацдарме, чтобы, прижав к реке остатки советских передовых подразделений, уничтожить их. Выше по течению Одера, где гитлеровская оборона упиралась в берег, враг взорвал оградительную дамбу, и поднявшаяся от весеннего половодья вода хлынула на равнину, затопляя огневые позиции артиллеристов, минометчиков, командные пункты стрелковых батальонов, оборонительные сооружения стрелков.

Гвардейцы мужественно встретили и эту дьявольскую уловку врага. Выкатывали орудия на холмы и взгорки, поднимали на руки оружие, боеприпасы, радиостанции и, стоя по пояс в воде, вели огонь.

К концу дня вода спала, и гвардейцы перешли в атаку. Уничтожив свыше пятисот гитлеровцев и взяв до двух десятков пленных, они продвинулись вперед.

Коварство врага до предела накалило ярость и гнев советских воинов. Некоторые из них готовы были тут же расправиться с гитлеровцами, сдавшимися в плен.

— Чего с ними, гадами, церемониться?! — кричал Григорий Шумигай. — Они хотели потопить нас в реке, ответим им тем же! В воду их, а кто не утонет — прикончим!

— Пленных не трогать! — властно крикнул командир роты старший лейтенант Убаров. Он приказал солдатам занять свои места в обороне, а к пленным приставил охрану.

Вскоре подразделения 77-й гв. сд уступили место частям 33-й армии, которые отсюда успешно наступали на Берлин, а гвардейцы присоединились к своим на плацдарме севернее Франкфурта-на-Одере.

На правом фланге плацдарма беспрерывно ухали наши орудия большого калибра. Били прямой наводкой, в упор, словно отбойным молотком. Вблизи — огневые позиции 2-й батареи. Самоходки были замаскированы в укрытиях, вырытых в дамбе. Первыми, кого я увидел, когда пришел на батарею, были командир САУ лейтенант Л. В. Разумовский и механик-водитель старший сержант Н. П. Кирдянов. Подошел комбат Емельянов.