Но, пожалуй, ничем так не дорожили на фронте, как письмами. Они олицетворяли собой живую нить, связывавшую бойца с родным домом.

Почтальон Тося — Таисия Моденова — самый желанный гость на переднем крае. И она в свою очередь очень дорожила искренней солдатской любовью, которую питали к ней, ее труду боевые товарищи. Через все трудности и опасности фронтового бытия несла она свою драгоценную ношу — сумку письмоносца.

Запомнился ей случаи на Висле. Уже который день шел бой за расширение плацдарма, но не было такого, чтобы она вовремя не доставила сражавшимся почту.

На позиций приходилось добираться всеми возможными средствами: то на самоходном пароме, несшем на себе расчет с пушкой, то в лодке с боеприпасами. А тут не повезло: на участке, где передний край подходил совсем близко к реке и водная гладь простреливалась вдоль и поперек, не было переправы. Навели мост ниже по течению. Однако в обход к нему идти далеко. «Найду лодку и сама переправлюсь! Если и снесет, то в сторону нашего моста» — решила Тося.

Отыскала на берегу лодку. Вычерпала из нее воду, дно устлала ветками, под сумку, чтобы не промокла, подложила травы. До середины реки добралась нормально, но вскоре заметила впереди и по бокам фонтанчики — словно кто-то невидимый бросал в воду камешки. Поняла: пулемет. Фашисты обнаружили ее. Несколько пуль прошили лодку, и она начала наполняться водой, Тося продолжала упорно грести. Еще немного, и лодка скроется за крутым выступом берега. Но пулемет почему-то смолк раньше. Оказалось, Тосе на выручку пришли самоходчики, накрывшие огневую точку фашистов. Насколько бойцов побежали девушке навстречу, А она уже бросила весла, и течение несло лодку к берегу. Тося стояла по колено в воде, прижимая к груди почтовую сумку. Солдаты на руках вынесли отважную почтальоншу на берег.

После этого случая мы категорически запретили ей одной переправляться через реку и велели доставлять почту по наведенному мосту на полковой КП, откуда письма и газеты забирали затем посыльные из батарей.

Наблюдатели уже издалека замечали рыжую Тосину копну волос, прикрытую черным беретом, узнавали ее стремительную походку и немедленно докладывали:

— На горизонте — Тося!

Порой, пренебрегая опасностью, бойцы выбегали из блиндажей, приветствуя дорогую гостью, и тогда все вокруг заполняли шутки, и смех.

— Вы и не подозреваете, Тося, — озорно блестя глазами, начинал, бывало, Игорь Сытытов, — кто спас вас от смерти тогда на Висле…

— Моя душа была в пятках, — отвечала девушка, — а пятки — в воде. Где уж было думать тогда о спасителе.

— Спаситель-то среди нас находится. Вот он стоит, ковыряет стенку.

— Тавенко?

— Он самый.

— Как же он из пушки-то стрелял? Ведь он механик-водитель. Разыгрываете меня, Сытытов.

— Ей-богу, нет.

— Ты бы лучше помолчал Игорь, — сердился Тавенко.

— Нет, Петро, пусть Тося узнает своего спасителя, — не унимался Сытытов. — Может, ты спас свое счастье. А дело было так, — продолжал он. — С разрешения командира я прилег отдохнуть, за противником наблюдал наш Петро. Он-то и увидел, как вы, Тося, рассекая волны, мчитесь к нам навстречу и как пулемет открыл по вашей посудине огонь. Тавенко рявкнул: «Плясухин, ко мне!» Да так, что и меня разбудил. Пока я бежал к самоходке, раздался выстрел. Тавенко первым же снарядом накрыл пулемет. Вот вам и механик-водитель! Он теперь любому наводчику нос утрет, — восхищенно глядя на товарища, заключил Сытытов.

— Тебе, Игорь, спасибо! Подготовил себе смену, — уже примирительно проговорил явно польщенный похвалой Тавенко.

Тося шагнула к Петру и крепко, по-мужски, пожала ему руку.

— За такое и поцеловать не грех, — окончательно осмелел Тавенко.

— В другой раз, — рассмеялась Тося.

Живое слово правды

Командный пункт самоходного полка располагался невдалеке от КП гвардейской стрелковой дивизии, в полутора-двух километрах от переднего края. До самоходок было рукой подать. А пробираться к ним приходилось где во весь рост, где перебежками, а где и ползком. Противник не дремал, и ничего не стоило попасть на мушку к снайперу, а то и просто нарваться на шальную пулю.

Ежедневно бывать в батареях стало незыблемым правилом политработника. Для меня, Пузанова и нового комсорга полка Николая Сапоженкова (он сменил Мурашова, раненного в боях за плацдарм) это правило стало нормой повседневной жизни. Бойцы ждали нашего живого слова. За беседами на огневых позициях нас, политработников, нередко заставал вечер. Частенько оставались мы там и на ночь.

Повседневное ведение агитационно-пропагандистской работы партийная организация считала своей первейшей обязанностью. Это помогало формировать высокие морально-боевые качества у воинов полка. В основе всей идеологической работы коммунистов лежала ленинская идея защиты социалистического Отечества — единого для всех наций и народностей многонационального Советского государства.

Воспитание любви к социалистической Родине и жгучей ненависти к врагу были взаимосвязанными сторонами одного процесса. Чем больше в результате нашей работы росла любовь солдата к социалистическому Отечеству, тем сильнее ненавидел он фашистских захватчиков, и чем полнее раскрывалась перед каждым из нас звериная сущность фашизма, тем сильнее было наше желание ускорить разгром гитлеровской Германии, установить мир на земле.

Для успешного ведения агитационно-пропагандистской работы в массах необходимо было в первую очередь идейно вооружить офицерские кадры. Это диктовалось еще и тем, что в звене «рота — батарея» была упразднена должность штатного политработника и вся политико-воспитательная работа возлагалась на командира.

Все эти вопросы занимали нас постоянно, и, естественно, мы ежедневно обсуждали их с М. И. Колобовым — нашим командиром-единоначальником.

Землянки командира полка и его заместителя по политической части были рядом. Мы с Михаилом Ивановичем навещали друг друга, подолгу беседовали, особенно вечерами, о делах и жизни полка.

Однажды я высказал командиру мысль, что без газет, журналов, писем, живого слова офицера солдату не обойтись. А у командиров батарей, взводов чувствуется недостаток политических знаний и опыта политической работы. Штатных политработников в полку немного — всего три человека, в батареях же их и вовсе нет. И мы с Колобовым договорились тщательно подготовить и, пока позволяет обстановка, провести в вечерние часы теоретический семинар с командирами батарей и отдельных взводов, а также со штабными офицерами, находившимися на КП полка.

Я заметил Михаилу Ивановичу, что командиров батарей, да и его самого нередко застаю за изучением нового Устава бронетанковых войск и разного рода наставлений. Само по себе это отрадно, однако военные знания надо дополнять знаниями политическими, глубоким пониманием и применением на практике марксистско-ленинской теории. Этому еще Фрунзе учил.

Колобов рассмеялся:

— Вижу, куда клонишь! Немного подумав, сказал;

— Готовь семинар, я с удовольствием приму в нем участие.

— Разговор с бойцами, — перешел я на другую тему, — у нас нередко сводится к тому, что только ненавидя врага всей душой, можно уничтожить его. И это естественно. Ведь с освобождением нашей страны и значительной части территории Польши бойцам открываются все новые и новые факты злодеяний гитлеровцев. Недавно в газетах сообщалось, что в ходе недавнего нашего наступления войска освободили узников Майданека. Солдаты хотят узнать о лагере поподробнее. Не мешало бы организовать туда поездку наших самоходчиков — по одному-два человека от каждого подразделения.

Колобов согласился со мной, сказал, что испросит на это разрешение у генерала Баринова.

— Думаю, не откажет. Так что готовь людей. А поездку пусть возглавит капитан Пузанов.

В другой раз я пришел к командиру полка по его вызову. Едва открыл дверь в землянку, как Колобов тут же заключил меня в объятия, радостно восклицая! «Поздравляю! Поздравляю!»