Волшебно-сказочные корни питают все дерево научной фантастики, «фольклорная традиция, — пишет Д. Н. Медриш, — хранится не в одном лишь фольклоре — она веками впитывается литературой, и если этого не учитывать, то многие литературные явления останутся непонятными и необъясненными; без учета фольклорного воздействия неполно представление и о литературном процессе в целом. В области поэтики фольклорные импульсы особенно активны, а их последствия — устойчивы и долговременны».[519] Если не учитывать фольклорно-сказочных по своей природе законов поэтики научной фантастики, то многое в этом жанре действительно может показаться непонятным и многое остаться необъясненным. Мы видели, как волшебно-сказочные содержательно-тематические комплексы (такие, условно говоря, как «комплекс Кощея» или «комплекс финальной свадьбы»), а также сказочные образы дороги, океана, леса помогали нам при разборе конкретных текстов проникнуть в проблематику анализируемых произведений, и за научно-фантастическим фасадом действия открывалось лицо волшебной сказки.

Вместе с тем, анализируя произведения, мы обнаружили в этих связанных со сказкой образах, например, в образе Леса не только фольклорные значения «опасности», «границы» и т. д., но и чисто научно-фантастическую символику. Категории неизвестного, а также прошлого и будущего, которые складываются в научной фантастике, требуют прежде всего художественного воплощения. Фольклорно-сказочная образность и дает возможность, во-первых, представить непредставимое, а, во-вторых, наполнить отвлеченные категории (особенно — категории, связанные с изображением времени) конкретным человеческим содержанием. И в этом смысле роль поэтики волшебной сказки в мире научной фантастики трудно переоценить.

По словам Бояна Ничева, «фольклор является системой, которая ставит акцент в оппозиции между знакомым и незнакомым на первом, а литература, наоборот, — система, которая строится, ставя акцент на новом, непознанном в обязательном эстетическом отношении знакомое — незнакомое».[520] Именно фольклорно-сказочные элементы научной фантастики обеспечивают узнаваемость, повторяемость научно-фантастических коллизий, а также их жанровую определенность, а собственно литературные (в которых и проявляется в наибольшей степени творческая индивидуальность авторов, творческое развитие и переосмысление элементов волшебной сказки) направлены на создание неповторимости, уникальности произведения. Поэтому, с одной стороны, в научной фантастике неожиданное («вдруг») всегда ожидается, незнакомое предстает в канонических, традиционных моделях, а, с другой стороны, излюбленные, знакомые, привычные сюжетные и образные стереотипы у хороших авторов всегда даются в новых и неожиданных формах. И наибольший эффект, как мы видели в романах А. Н. Толстого и А. и Б. Стругацких, создает разрушение автоматизма читательского восприятия (подчеркнем, что, прежде чем разрушать этот автоматизм, его нужно создать!), которое достигается резким столкновением сказочной и не сказочной структур, одновременным совмещением ожидаемого (например, сказочного «благополучного финала») и неожиданного (его отсутствия). Здесь открывается широкий спектр различных возможностей своеобразной игры ожиданиями читателя, которым авторы научно-фантастических произведений активно пользуются.

Анализ волшебно-сказочных корней научной фантастики помогает сделать и некоторые выводы общего характера, относящиеся к проблеме «фольклор и литература». Так, например, этот анализ мог бы, вероятно, дать материал для ответа на вопрос о том, обусловлен или нет фольклоризм писателя содержанием, материалом изображения? Иногда считают, что в современной жизни есть сферы, близкие к миру фольклора, и есть, напротив, очень далекие. Скажем, изображение «...мира детства, деревенской жизни обычно так или иначе соприкасается с материалами народного творчесгва»,[521] а мир науки и техники далек от фольклора. Отчетливо выразил эту позицию Ч. Айтматов: «Если бы я писал об академике Курчатове роман, то, наверно, об использовании народного эпоса не было бы и речи».[522] Думается, что для использования фольклорных традиций в литературе нет каких-то ограничений со стороны материала изображения, и активное использование фольклорно-сказочных традиций в далеком на первый взгляд от фольклора мире научной фантастики это наглядно подтверждает.

В свете этих традиций в научной фантастике иначе видятся некоторые особенности и собственно поэтики волшебной сказки. Во второй части работы, например, мы полемизировали с авторами, утверждавшими, что система пространственно-временных отношений в сказке представляет собой лишь «фон», на котором протекает деятельность героя. Теперь же можно подчеркнуть, что увидеть за «фоном» содержательное начало можно лишь с позиций «литературно-фольклорной общности» волшебной сказки и научной фантастики. Д. Н. Медриш пишет: «Дело в том, что подчас те фольклорные явления и элементы, которые фольклористом воспринимаются как фон, т. е. не имеющие системообразующего значения, приобретают системный характер в рамках литературно-фольклорной общности (причем, в отдельных случаях может обнаружиться, что и в границах фольклорной поэтики роль их нуждается в пересмотре и переоценке)».[523]

Волшебно-сказочные корни научной фантастики позволяют также оспорить или, по крайней мере, сделать проблематичным мнение о том, что какая-то часть фольклорных традиций уже не может быть полезной для современной литературы. У. Б. Далгат, как отмечалось во «Введении», считает, что в зрелой литературе «преодолевается и внеличный универсализм, и схематизм, и поляризация образов, их традиционная схематическая типизация и т. д., т. е. преодолеваются непродуктивные для литературы факторы фольклора, неактуальные, неперспективные для развитых литературных форм».[524] В этой цитате «непродуктивными» и «неактуальными» названы такие общефольклорные качества и свойства, которые ярко проявляются в волшебной сказке и которые обретают новую жизнь в научной фантастике. Видимо, не следует торопиться зачислять в разряд «неперспективных» те особенности фольклорной поэтики, которые резко противоречат (и в констатации этого противоречия У. Б. Далгат безусловно права) принципам психологизма современной литературы. Эти особенности необходимы современной литературе в целом ряде ее жанров, к числу которых и относится научная фантастика.

Современный и устремленный в будущее жанр многими и многими нитями связан с историей, с древнейшими явлениями искусства. Это — один из парадоксов, которыми так богата научная фантастика. В ней оживают формы искусства, казалось бы, давно отошедшие в прошлое, уже оставленные литературой, изжитые, преодоленные ею. В научной же фантастике они, трансформируясь, оказываются жизнеспособными и эстетически современными, сохраняя одновременно связь с традицией. Фольклорно-сказочные структуры, таким образом, принадлежат не только прошлому словесного искусства, но и его настоящему и — надо надеяться — будущему.

Во всяком случае, в научной фантастике 70–80-х гг. «удельный вес» сказки заметно повышается. Правда, для некоторых читателей апелляция именно к новейшему периоду развития отечественной фантастики, вероятно, не покажется доказательной, ибо новейший период на то и новейший, чтобы, в отличие от, так сказать, устоявшейся истории жанра, вызывать споры. Так, например, в последней дискуссии о научной фантастике, проходившей в «Литературной газете» в августе — ноябре 1985 г., многие выступавшие писали об «упадке» современной фантастики. Думается, это мнение несостоятельно,[525] хотя несомненно, что произведения последних лет могут оцениваться по-разному. Учитывая это, все-таки рискнем заметить, что волшебно-сказочные элементы в новейшей фантастике обнаруживаются даже легче, нежели в произведениях, принадлежащих истории жанра. Достаточно сослаться, например, на романы Л. Панасенко «Садовники солнца» (1981), В. Михайлова «Тогда придите, и рассудим» (1983), Е. Гуляковского «Сезон туманов» (1982) и «Долгий восход на Энне» (1985), дилогию С. Павлова «Лунная радуга» (1978–1983), сборники повестей и рассказов К. Булычева «Перевал» (1983), П. Амнуэля «Сегодня, завтра и всегда» (1984), С. Другаля «Тигр проводит вас до гаража» (1984), «чюрленисовский» цикл О. Ларионовой, особенно сборник «Сказки королей» (1981) и повесть «Соната моря» (1985). Волшебно-сказочные структуры в осложненной, инверсированной форме определяют развитие действия в последних произведениях братьев Стругацких — повестях «Жук в муравейнике» (1982) и «Волны гасят ветер» (1986), своеобразно сочетаясь с условно-документальной формой повествования. Словом, в научной фантастике последних лет трудно найти произведение, непричастное (тем или иным образом) к поэтике фольклорной волшебной сказки.