«Значит, ты срочно вырвала меня с генеральной репетиции, чтобы в тысячный раз сообщить мне эту новость?».

Инес замолкла на полуслове, словно с разбегу налетела на стенку:

«Я тебя вызвала? Не может быть! Зачем?».

«Я тоже хотела бы знать, зачем! Но у тебя, я вижу, совсем крыша поехала! — возмутилась Габи. — Или ты думаешь, что я, сломя голову, примчалась посмотреть, как ты уродуешь Светку?»

И они обе, как по команде, уставились на меня: «Впрочем, получилось совсем неплохо! — заключила Габи. — Пожалуй, даже лучше, чем с этими ее дурацкими кудряшками».

В ответ Инес снова разметала мои бывшие кудри по полу и сказала тоненьким голосом:

«Может, у меня Альтсгаймер? Я ведь и вправду тебя зачем-то вызвала, но хоть убей, не помню, зачем!»

«Ладно, пошли на кухню, а то мне скоро уходить, — решила Габи, протягивая Инес руку помощи. — У вас, надеюсь, есть какая-нибудь жратва, а не то я умру с голоду, пока ты сообразишь, чего тебе от меня надо».

«В холодильнике есть куриные ноги, можно сделать жаркое», — вяло начала Инес. При упоминании покойных куриных ног я вся похолодела, и напрасно — Инес застыла на пороге, словно увидела на нашем кухонном столе живого слона.

«О Боже, какие к черту ноги! Я ведь принесла кучу вкусной еды, чтобы отпраздновать! А из-за этой негодяйки все забыла!»

Габи тут же стала распаковывать несметное количество свертков со всякой невиданной вкуснятиной.

«Ты что, наследство получила?» — поинтересовалась она, намазывая на булку с маслом толстый слой красной икры.

«Не то, чтобы наследство, но обещание больших денег», — загадочно протянула Инес, входя в свой привычный образ. Я тоже начала возвращаться в свой привычный образ: слегка оттеснила Габи от стола и стала сооружать себе воздушный замок из круассана и красной икры.

«Я вижу, ты вспомнила, зачем я тебе понадобилась, — Габи прикончила бутерброд с икрой и принялась за копченую куриную ногу. — Так давай, выкладывай!»

Не прикасаясь к еде, Инес выудила из сумки бутылку вина и полезла в буфет за бокалами, причем достала три, — значит, и для меня. С чего бы это?

«Выпьем за наш успех! — провозгласила Инес, наполнив бокалы. Мне, конечно, на самом донышке, но все же что-то плеснула. — Мы с тобой приглашены на международный фестиваль в Америку!».

Габи так и поперхнулась:

«В каком смысле — приглашены?».

«В прямом — нам оплачивают билеты, визы, неделю жизни на фестивале и впридачу платят гонорар».

«Кто эти безумцы, которые так щедро платят?»

«Спонсоры фестиваля!»

«Какого фестиваля, на какую тему?».

«Фестиваля удивительных симбиозов! Красиво звучит, правда?».

«А что в нас удивительного?».

«Как что? Русский романс в сопровождении арфы, созданный в Израиле! Разве не удивительно?»

«Предположим, что так, — все еще не верила Габи. — Но как они про нас узнали?».

«Длинная история, — отмахнулась Инес, — потом расскажу. Все началось с того концерта в элитарном клубе».

«Значит, ты давно этим занималась, а мне ни слова? Почему, хотела бы я знать?».

«Чтоб не сглазить! Я ведь не верила, что из этой затеи что-то выйдет».

«И скоро надо ехать?»

«Через две недели! Главное — успеть сделать визы. Впрочем, главное — куда девать Светку? Мне же не с кем ее оставить!».

Это же надо! Будто я вещь, а не человек!

«А что делать с Дунским? Мне тоже не на кого его оставить!».

«Сравнила Божий дар с яичницей!»

Интересно, кто из нас с Дунским Божий дар, а кто Яичница?

Все-таки Божьим даром оказалась я, и меня взяли с собой в Америку. А невыносимого Дунского признали яичницей и оставили в Израиле, пусть завидует!

Не могу похвастать, что моя ненаглядная мамочка прихватила меня с собой в райские края из большой любви. Ничего подобного — ей просто некуда было меня девать. В детский лагерь меня не взяли, припомнив мои прошлогодние грехи. Хотя грехов у меня никаких не было, — в той истории с мальчишками я была жертвой, но директриса всю вину свалила на меня и обозвала меня секс-бомбой. Вообще-то это комплимент, есть даже такая песня «You are my sex-bomb», но в лагерь меня все равно не приняли именно за то, что я секс-бомба.

Тогда Инес попыталась сплавить меня папцу, но его новая мадам и слышать об этом не захотела — они как раз собрались ехать в Европу, а я им в Европе ни к чему. И не в Европе тоже. Так что у Инес не осталось другого выхода, как взять меня с собой.

И вот меня, обритую под машинку никому не нужную секс-бомбу, везет огромный автобус фирмы «Серая собака» в таинственное местечко со странным названием «Институт Чотоква». Я качаюсь в уютном кресле одна-одинешенька, а вечные подруги сидят рядышком в соседнем ряду и воркуют, как голубки. Ну и пусть себе воркуют, мне с ними все равно говорить не о чем.

Я попробовала смотреть в окно, но очень скоро мне надоели одинаковые мотели, одинаковые рощицы и одинаковые щиты с одной и той же надписью «Exit». По-русски из этого выходило дурацкое слово «ехит», что-то среднее между рахит и ехает. Чтобы не видеть этого безобразия, я опустила наружную шторку и принялась любоваться своим отражением в стекле. Волосики у меня уже немного отросли и головка моя превратилась в пушистый розовый шарик, ну совсем как цветок репейника, который мы изучали в школе на уроке биологии. От вида этого шарика глаза у меня начали слипаться, и я не заметила, как заснула.

Проснулась я от того, что меня перестало качать, а вокруг темно. Я подняла голову и поняла, что я лежу на полу под креслом. Я выползла из щели между креслами и огляделась — в автобусе кроме меня не осталось ни души, ни вещички. Все они, и шофер, и пассажиры, и их чемоданы, куда-то исчезли, не оставив даже следа. Я выглянула в окно и обнаружила, что автобус стоит возле каких-то шикарных зубчатых ворот, похожих на ворота в Изумрудный Город.

Вечных подруг тоже нигде не было видно, и я испугалась — а вдруг они меня бросили? Мне стало казаться, что Инес это заранее задумала, чтобы от меня избавиться, — я слышала по телику, что в Америке каждый год пропадают сотни тысяч детей, которых никто никогда не находит. Вот и меня никогда не найдут, а может, и искать не станут.

Пока я соображала, куда бы сообщить, что меня потеряли, в автобус влез шофер и принялся заводить мотор. Ну все, сейчас он меня увезет и ищи-свищи! Я с воплем вскочила и бросилась к дверям, которые как раз начали медленно закрываться. Я едва успела протиснуться в щелку между створками и выскочить наружу, как автобус зафырчал и тронулся с места. На рев мотора из какой-то двери выбежала Габи и стала трясти меня за плечи с криком:

«Куда ты пропала, паршивая девчонка? Мы уже все вверх дном тут поставили, а тебя нигде нет!»

Ну врет, врет и не стыдится! Как они могли не заметить, что бросили меня одну в пустом автобусе? Я так и заявила, что поняла их замысел и ни за что не дам им потерять меня в этих американских джунглях, где каждый год пропадают сотни тысяч детей, которых никогда не находят! Она глянула на меня как-то странно и засмеялась:

«Фантазии у тебя, как у пятилетней! А еще представляешься секс-бомбой! Ладно, раз ты боишься потеряться, стой тут, как вкопанная, и не двигайся с места, пока мать за тобой не придет!»

«А ты куда?» — захныкала я, пугаясь, что меня опять бросают одну.

«Куда, куда, куд-куда! — бросила она через плечо, убегая. — Устраивать транспорт для этой чертовой арфы!»

Ах, вот оно что — все дело в этой проклятой арфе! Конечно, она им важней меня, она весит тридцать кило и стоит тридцать тысяч баксов! А я не стою ни гроша — вот они про меня и забыли! Но все-таки потерять меня в лесу, как братца Иванушку, они, похоже, не собирались, а значит, ни к чему торчать тут столбом. Можно пошляться вокруг и пошарить по окрестностям, чтобы понять, куда они меня завезли.

Местечко выглядело странно-престранно, и впрямь как Изумрудный Город, если смотреть на него без зеленых очков. За высоким каменным забором торчали башни разной формы и высоты и было их много, не сосчитать. Я решила заглянуть внутрь и направилась к воротам, но у входа стоял билетер в костюме шута из кукольного спектакля. Он спросил что-то, по-моему, есть ли у меня билет. А когда понял, что билета у меня нет, попросту захлопнул калитку у меня перед носом. И стал пропускать тех, у кого билеты были. А их было без числа — к воротам подъезжал автобус за автобусом и вываливал из своего брюха веселые разноцветные толпы. И всех-всех впускали, всех, кроме меня!