Демократический Запад, не питая иллюзий насчет долгосрочных антикапиталистических советских планов, тем не менее проявил гораздо большую заинтересованность в сближении с СССР, чем наоборот. Известно, что инициатива советско-западных переговоров с целью остановить Гитлера, которые шли весной-летом 1939 г., исходила от западных стран. Даже после неожиданного заключения советско-германского пакта западные лидеры или заявляли, что, несмотря ни на что, Советский Союз связан общностью интересов с их странами (У Черчилль в Англии), или выражали серьезные сомнения в долговечности союза между нацистской и советской тоталитарными системами (Ф. Рузвельт и К. Хэлл в США). Но из-за пакта с Германией сотрудничество с Западом было не только отсрочено почти на два года, но всю мировую войну отягощалось грузом фактического противостояния Советского Союза с Англией и Францией в самое тяжелое для этих стран время.

Различия в ценностных ориентациях стран Советско-западной коалиции сказались на формулировании ими целей войны. Страны Запада сделали это в Атлантической хартии, подписанной от имени правительств США и Великобритании Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем и датированной 14 августа 1941 г. Опубликование хартии, требовавшей «окончательного уничтожения нацистской тирании», означало фактическое объявление войны Германии со стороны США, давно ставших «невоюющим союзником» Англии.

Хартия декларировала отказ от территориальных приобретений и непризнание насильственного захвата чужих территорий, уважение прав народов на самоопределение, равенство в торговле и доступе к мировым сырьевым источникам (с оговоркой о соблюдении существующих англо-американских обязательств), построение послевоенного мира на основе отказа от применения силы, экономического сотрудничества, всеобщей безопасности, свободы морей и разоружения^{121}.

Современники высоко оценивали провозглашенные хартией принципы как отвечающие духу времени. Посол СССР в США в 1933–1938 гг. А.А. Трояновский писал, что в хартии «даны основные вехи демократического мира, к которому стремятся все народы, объединяющиеся против средневекового варварства, насаждаемого Гитлером и его подручными»^{122}. Известный либеральный деятель, член Верховного суда США ф. Франкфуртер поздравил Ф. Рузвельта с принятием документа, который «придал смысл конфликту между цивилизацией и надменным, грубым вызовом…»^{123}.

Если в период советско-германского партнерства сталинское руководство высмеивало лозунг «уничтожения гитлеризма», под которым Англия и Франция вступили в мировую войну, то теперь пришлось объявить о своем согласии с Атлантической хартией с ее положением об «окончательном уничтожении нацистской тирании». А по окончании войны с ее неисчислимыми жертвами Советский Союз участвовал в Нюрнбергском судебном процессе над нацизмом.

Присоединяясь к хартии, советское правительство согласие с ее «основными принципами… имеющими столь большое значение в современной международной обстановке», поставило в связь с необходимостью, как оно считало, «сообразоваться с обстоятельствами, нуждами и историческими особенностями той или иной страны…», оставив таким образом за собой возможность отстаивать прежде всего свои цели в войне, несмотря на заверение, что «последовательное осуществление» принципов хартии «обеспечит им самую энергичную поддержку со стороны Советского правительства и народов Советского Союза»^{124}. Советские люди внесли самый большой вклад в победу над фашизмом, но воспользоваться в полной мере плодами победы им было не суждено.

Почему же сталинское руководство в своих заявлениях о целях войны не решилось выдвинуть от имени Советско-западной коалиции, в противовес расистской идеологии и практике немецкого нацизма, идеологию и практику советского коммуно-социализма? Не решилось отстаивать коммунистическую идею как альтернативу фашизму? Ответ очевиден. Не решилось хотя бы потому, что лидеры демократического Запада, высказываясь в поддержку борьбы Советского Союза против нашествия нацистов, одновременно подчеркнули свое решительное неприятие коммунизма. Вот где корни противоречий внутри Советско-западной коалиции и причины последующей Холодной войны между бывшими союзниками.

Все же странам-участницам Советско-западной коалиции удалось на время войны как-то согласовать свои интересы с интересами всеобщими, общечеловеческими, что явилось важнейшим условием победы над фашизмом. В ноябре 1941 г. в послании премьер-министру Англии У. Черчиллю^{125} И.В. Сталин выразил согласие с тем, что «различие в характере государственного строя СССР, с одной стороны, и Великобритании и США, с другой стороны, не должно и не может помешать нам в благоприятном решении коренных вопросов об обеспечении нашей взаимной безопасности и законных интересов». Тем самым опыт этой коалиции доказал возможность решить, пусть временно и не до конца, извечную проблему соотношения национального и интернационального — проблему рационального, разумного их сочетания, особенно важного в сфере международной политики. В столкновении двух тенденций — национализма и интернационализма — многие исследователи усматривают осевую линию мирового развития. Попытка после Первой мировой войны выйти на решение этой проблемы через Лигу наций не удалась, о чем говорит неспособность этой международной организации предотвратить новую мировую войну. Свою политику великие державы строили, как и прежде, на национально-государственном эгоизме. Национализм во внешней политике питал (и все еще питает) межгосударственные противоречия. Приоритет, отданный интересам национальным, а не интернациональным, объясняет упор на силу как на главное средство отстаивания таких интересов. Сила оставалась доминирующим фактором международных отношений в многополярном мире, в котором СССР был одним из центров военной мощи. Со своей специфичной стратегией, с собственным, отличным от других держав, пониманием своей роли в системе межгосударственных отношений. Частью последовательно проводимой им в жизнь классово-имперской стратегии было разрушить Версальско-Вашингтонскую геополитическую структуру мира, используя агрессию нацистской Германии. Однако заготовленный в Кремле сценарий «помощи» вконец ослабевшим Англии и Франции с вступлением советских войск в Париж не удался. Правда, удалось, заручившись просьбой союзников о помощи, включиться на завершающем этапе в войну против Японии, расшириться территориально и укрепиться на Дальнем Востоке. Но основательное, на коммунистический манер, переустройство мира не состоялось. Запад не только устоял перед напором тоталитарных стран, но даже помог одной их них — Советскому Союзу — в войне с германским нацизмом.

О значении помощи со стороны США и Англии «в обнаженной форме» высказывается в своих воспоминаниях Н.С. Хрущев. В «вольных беседах» между наиболее приближенными к нему членами Политбюро ЦК Сталин «прямо говорил, что если бы США нам не помогли, то мы бы эту войну не выиграли: один на один с гитлеровской Германией мы не выдержали бы ее натиска и проиграли войну». Хрущев, соглашаясь с мнением Сталина, услышанным им «несколько раз», поставил целью в своих широко известных воспоминаниях «аргументировать со свой стороны то, что говорил Сталин, и то, что я сам тогда видел и понимаю»^{126}.

Из опубликованной переписки И.В. Сталина с У. Черчиллем явствует, что в первые месяцы советско-германской войны, то есть в самое критическое время для Советского Союза, Сталин испытывал острую нужду в западной помощи. В начале сентября 1941 г. он писал У. Черчиллю об ослаблении «нашей обороноспособности», что «поставило Советский Союз перед смертельной угрозой». Сталин просил об открытии второго (сухопутного. — В. Н.) фронта «где-либо на Балканах или во Франции», чтобы оттянуть с восточного франта 30–40 немецких дивизий, «и одновременно обеспечить Советскому Союзу 30 тыс. т алюминия к началу октября с.г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых или средних)»^{127}. Вскоре, в другом письме У. Черчиллю, он просил англичан «высадить 25–30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР… Это была бы большая помощь»^{128}. В дальнейшем Сталин вновь ратовал за «принятие соглашения о совместных действиях советских и английских войск на нашем фронте»^{129}.